Командировка - Страница 57

- Супруга моя...

Супруга протянула сухонькую ладошку.

- Вы из Москвы? Петя рассказывал... Пойдемте с нами в кино. Хотите?

Бедная его жена - беленькое, ручное созданье-"

приглашает меня в кино, а сама досмерти боится, что и ее-то, того гляди, отдалит от себя его величество муж. Вот она какая. Чем же она хуже Светы и Муси?

Чем не угодила мужику?

- Ну, ты стой, давай, - буркнул ей Петя, - а мы отойдем, покалякаем с товарищем.

Отошли к дереву, кора которого на уровне человеческой груди была истыкана черными точечками - следами гашения окурков. Дерево-пепельница. Больно ему стоять у кинотеатра, а ничего не поделаешь. Человек-царь природы.

Петя сказал с отчаянной покорностью судьбе:

- Во-о, в кино потащила. Видал? Думаешь, кино ей надо? На людях хочет со мной показаться.

- Ты ее пожалей, Петя. Она хорошая, сразу видно.

Взглянул исподлобья, полоснул черным шилом зрачков:

- А я плохой? Все хорошие. Жить только хреново.

Я поспешил перевести разговор, уж очень он сразу полыхнул. Не к добру это.

- Я завтра, наверное, уеду, Петя. Или в понедельник.

- Чего так быстро?

- Все. Сделал дело - гуляй смело.

- Ну да, - молвил Шутов, с трудом отстраняя тяжелые мысли о семейных неурядицах. - Ну конечно.

Накоптил и в сторону. Конечно. Стену лбом не прошибешь.

- Странный ты человек, Шутов. То так, то этак.

Не поймешь тебя.

- Я-то всегда так, а вы вот по-другому. И выходит у вас правильно, а у меня дырка в талоне. Эх, Витек, я думал, хоть какую ты им клизму вставишь.

Понадеялся я на тебя.

- На кого ты злишься, Шутов?

Он холодно ухмыльнулся:

- Ехай, Витек, ехай! Скатертью дорога.

- Тебе что - премию неохота получить?

- Мне охота еще разок тебе по рыльнику врезать.

Да ты и так весь обметанный. Ехай домой, ехай.

- Трудный у тебя характер, Шутов. Как с гобой жена живет... Говоришь загадками, злишься. Ничего не объясняешь. Может, ты обыкновенный псих?

Супруга Петина не отрывала от нас умоляющего взгляда. Очередь ее приближалась. Петя небрежно протянул мне пятерню:

- Бывай здоров, Витек. Не кашляй.

Я помедлил с рукопожатием:

- Послушай, товарищ Шутов. Я ведь никуда не убегаю. Командировка кончилась... Ты вот лучше скажи, могу я твою фамилию в отчет вставить? Как свидетеля нарушения технологического процесса. Ты-то не сдрейфишь, если понадобится?

- Шутов не суслик, - ответил он. - Только ты и то учти, Витек, что мне здесь по-прежнему предстоит работать. Я тут не в командировке.

- Значит, не упоминать про тебя?

- Упоминай, - он сверкнул неожиданно светлой, дерзкой, незлой усмешкой. - Обязательно упоминай.

Можешь и Давыдюка упомянуть. Я с ним разговор имел. Упоминай сколь влезет, только вредных вопросов не задавай.

Шутов пошел от меня, сильный, разогнутый, гибкий, и я поплелся за ним, обогнал и попрощался с его супругой.

- Очень приятно было познакомиться! - сказал я и поцеловал ее горячие пальчики, отчего она отшатнулась к стене и с испугом взглянула на повелителя.

Они отправились в кино на французскую кинокомедию "Новобранцы идут на войну", а я еще побродил по улицам, на которые опустился чернильный призрак ночи. Мое одиночество приобрело гигантские очертания, оттого что представил, как сидят в темном зале угрюмый Петя Шутов и его беленькая, доверчиво влюбленная подруга жизни, сидят и наслаждаются физиологическим юмором пустозвонной комедии. Вокруг них хохот, гогот, смачные реплики, самые смешливые в восторге ломают стулья, и они оба, муж и жена, поддавшись общему настроению, пытаются смеяться. "Ой, ой, смотри!" вскрикивает беленькая женщина, хватая мужа за пальцы, и Петя вторит ей смешком, разрывающим ему грудь, как икота. Тесно прижавшиеся друг к дружке, с напускным весельем следящие за одним и тем же действием, они кошмарно далеки друг от друга - дальше, намного дальше, чем незнакомые люди, случайно купившие места по соседству. Не хотел бы я участвовать в такой сцене.

Может быть, пройдут годы и многое переменится.

Любовь женщины превратится в постоянную привычную истерию - болезнь нервов, а терпение мужчины, иссякнув, вознаградит его поздним раскаянием. И так же точно придут они однажды в кинотеатр; и будут, вздрагивая от непонятного озноба, с натугой смеяться над вечными кривляниями комиков.

Я брел потемневшими улицами, и одиночество волочилось за мной, как яма. Да, подумал я, именно как яма. Понятия, которые в реальном мире вполне неподвижны, в сознании нашем имеют иногда ужасное свойство оживать и преследовать. Так бывает, подумал я, так бывает.

Поздно вечером одно из случайно выбранных направлений вывело меня к гостинице. У входа под фонарем маячила одинокая женская фигура. Приблизившись, я узнал Шурочку Порецкую.

- Это ты? - сказал я, не удивившись - Какой приятный сюрприз.

- Сюрприз не сюрприз, - ответила Шурочка, - а мне необходимо с вами поговорить. Хотите вы этого или нет.

- Очень хочу, - сказал я. - Но уже, наверное, поздно, и твои родители могут беспокоиться.

- Это не ваша забота! - сказала девушка, после чего я взял ее под руку и ввел в холл. Там было светло и тихо, около конторки в своей обычной позе командора торчал администратор Буренков. Увидев меня входящим с молоденькой девушкой, он даже не пошевелился. Мне показалось, что по era губам пробежала слабая поощрительная улыбка.

Я усадил Шурочку в кресло за столик, на котором были накиданы прошлогодние журналы, сам опустился напротив, спиной к Буренкову. Лицо у девушки строгое, сосредоточенное, нервное, под глазами круги, как грим. Но причесана аккуратно, губки подкрашены, плечи и грудь обтягивает яркий синтетический свитерок.

- Вы можете выслушать меня,без клоунады, Виктор Андреевич? Это очень серьезно.

Я закивал с таким рвением, что чуть шею не свернул.

- С вашим приездом многие мои знакомые переменились... Но это не важно... Хорошо, я должна говорить все, чтобы вы не заподозрили... Переменился Владимир Захарович. Сначала он начал курить, а теперь... а теперь с ним вообще невозможно разговаривать. Он мне никто. Вы можете подумать, но он мне никто, в том смысле, в котором вы можете подумать.

- Упаси бог, - сказал я, - ничего я такого не думаю. Да и какое мне дело.