Командир роты - Страница 2

- А кто ж вы, девчонки, что ли?

- Довольно! - Я едва не расхохоталась, вспомнив, как меня принимал на командирские курсы капитан Вунчиков: "А кто ж ты - парень, что ли?" Ну и Соловей Разбойник.

Между тем он, разобиженно посапывая, шмякнул на стол мои полусырые галифе и таким же образом подал гимнастерку. Гости, как по команде, отвернули носы.

Одевшись и натуго затянув поясной ремень, я почти злорадно подумала: "Ну, голубчики, вы у меня сейчас!.."

- Встать! Смирно! - Парнишки, застигнутые командой врасплох, вскочили как встрепанные. - Как стоите перед своим командиром?! Вот так-то. Вольно.

У бедных младших лейтенантов вытянулись лица. Тот, который посмелее, растерянно воскликнул:

- Как же так? Нам товарищ комбат сказал...

- Я знаю, что вам сказал комбат Бессараб. Он вам пообещал, что вы будете воевать под командой потомка Суворова, что ваш командир - парень что надо. Мне он, когда принимал, еще и не то сказал. От рождения юморист. Но командиров себе не выбирают. - Я развела руками. И закруглилась: - Соловей, проведи офицеров к старшине. Пусть устроит и накормит. Утром разберемся.

Помню, возвратившийся Соловей сиял во все скулы:

- Ка-ак вы их!..

- Ладно. Помалкивай. И в другой раз никогда не лезь не в свое дело.

Соловью еще не приходилось слышать мой командирский голос. Не повышаю я его. Метод окрика - не командирский стиль. Но уж когда надо, то надо. Сама выработала. Бывало, на курсах мои товарищи в выходной кино смотрят, а я в колхозной риге тренируюсь - сама себе команды ору, да так, что мыши с полатей сыплются. Раз даже охрипла. Зато по подаче команд пятерку получила даже на выпуске.

... - О, явились наконец! - с неудовольствием констатировал старшина-службист и в укор каждому взводному по очереди показал свои "часики".

Кузнецов оправдался за всех:

- Галифе гладили. Утюг-то на весь полк один. Когда потом допросишься...

- Я ж так и знал! - коротко хохотнул писарь.

- Ладно. Будем считать, что на сей раз причина уважительная. Ближе к делу. - Я разложила на столе свои бумажки-заметки. И начала с того, что спросила, есть ли у командиров взводов невыясненные вопросы. Опять за всех ответил тот же Кузнецов:

- Все ясно.

Мне не понравился такой неоправданный оптимизм. Я так и сказала:

- Это плохо, когда человеку все ясно. Не может быть все до конца ясно командиру в его первом предстоящем бою.

Поглядела на всех по очереди: как три брата. До того похожи друг на друга. Но это только внешне. А на самом деле они все разные, хотя и очень дружны между собой.

Кузнецов самый старший - двадцать стукнуло. Хороший парень. Требовательный, толковый, хозяйственный. Во всем любит порядок. А вот серьезности командирской, настоящей пока нет. Видишь, все ему ясно. Сомочкину и Серикову - по девятнадцати. Сомочкин застенчивый - чуть что, так и вспыхнет, как девица красная. Лаской солдата берет - не приказывает, просит. Пока вроде бы слушаются. Но ведь солдаты хитрые, как дети, вызнают командирскую слабинку и... сядут на голову. Держу его в ежовых рукавицах характер воспитываю. Впрочем, он тоже славный парнишка: не обижается и уж никогда не огрызнется.

А вот Сериков - шкатулочка с секретом. За месяц немало нам со старшиной крови испортил. Все норовит повернуть по-своему. Самолюб этакий. Кричит, хорохорится, ершится. Солдата в два раза старше себя по команде "смирно" ставит. А толку-то? Это про него Василий Иванович сказал: "Ишь ты, перец!"

- Так как же? Все ясно? - повторила я свой вопрос для всех.

После довольно продолжительного молчания поднялся Сомочкин. Уставился на меня ясными глазами, недоуменно плечами пожал:

- Я лично не понимаю: что вы имеете в виду?

- Все. Абсолютно все. - Я легонько стукнула ладонью по столу. - Ну, раз не понимаете, давайте начнем с вас. Итак, внимание. Где ваша каска, товарищ младший лейтенант?

- Моя? - Сомочкин оглянулся на товарищей, как бы ища поддержки. А они же тоже без касок! И никто на него не поднял глаз. - Она очень неудобна для ношения, - пробормотал смущенный офицер. - И потом... это самое... некрасиво - на самый нос сползает. А пользы от нее... ведь не бронированная. Верно же?

- Нет, не верно, - отрезала я. - Соловей, вот ты бывалый фронтовик. Скажи: какого ты мнения о солдатской каске?

- Самого лучшего! - не задумываясь, выпалил связной, вскочив на ноги. И тут же пояснил без наводящих вопросов: - Потому как на собственной шкуре, вернее, на башке испытал. - Он проворно снял каску и сдернул шапку-ушанку. - Вон, глядите-ка. - Наклонив стриженую голову, показал серповидный рубец над левым ухом. - Мне так и хирург в санбате сказал: кабы не каска - хана.

- Да что ж она, от всех ранений спасает? - усомнился Сомочкин.

- Почему от всех? - парировал Соловей. - Конечно, если пуля в упор, не спасет. А если касательное? Или осколочное? Защита. Да и спокойней как-то, когда она на голове. К тому ж напиться из нее можно, а при нужде и кашу в нее получить или даже похлебку сварить.

- Ладно, Соловей, садись. Молодец. Ясно? А где ваш щит, товарищ командир?

- Какой щит? - удивился Сомочкин.

- Вот он, товарищи офицеры. - Соловей выхватил из чехла малую саперную лопатку. - Бьет тебя по бедру. Вроде бы и докука. А в бой пошел в самый раз. Из чехла - и за ремень. Видите, как брюшину предохраняет? А ранение в живот - не сахар. Да и окапываться в бою надо. Чем? Не ногтями же?

Вопросов было еще много: боевой расчет, место командира в бою, сигналы и связь, боепитание, забота о раненых. Бедный Сомочкин вспотел, но далеко не на все ответил удовлетворительно. Мои взводные сразу притихли. Последний вопрос задал писарь.

- А где ваш медальон? - спросил он. Юный офицер побледнел и опять растерянно поглядел на товарищей.

- Иван Иванович! - укорила я.

А когда командиры взводов ушли, спросила его самого:

- А где ваш смертный медальон?

Иван Иванович явно сконфузился и вильнул очками в сторону. Для блезира покопался в карманах:

- Куда ж это я его сунул?.. - И в отместку мне: - А ваш, товарищ старший лейтенант?

- Ох уж эти мне обычаи! - захохотал старшина. - Суеверие одно.

- Василий Иванович, а у вас есть? - не без лукавства поглядела я на своего старшину. И мы все трое захохотали.

Медальон - патрон с запиской, устанавливающей личность, боец переднего края обязан всегда иметь при себе в специальном кармашке галифе или ватных брюк. Но на фронте бытовало поверье, что имеющие при себе этот амулет погибают якобы в первую очередь. И никто из фронтовиков их не носит. Получив, выбрасывают, и с ритуалом; непременно за бруствер, да еще и с приговором: "Черное - в зубы, соль - в глаза! Сгинь - пропади!" Наивно и смешно, но факт. Обычаи, и полезные и никчемушные, на войне живучи, а новички подражают ветеранам буквально во всем, как дядькам-наставникам.

В эту ночь мы со старшиной не сомкнули глаз. Вместе пересмотрели состав боевых расчетов, прикинули потребность в патронах, все примерили, как на генеральной репетиции. Потом вели деловой разговор с командирами стрелковых рот. В особенности я просила старшего лейтенанта Пухова опекать моего Серикова. Помочь ему при случае. Ротный вдруг ни с того ни с сего полез в бутылку:

- Мне и своих забот предостаточно! Хорошенькое дело, она раздаст пулеметы повзводно - и руки в брюки. А мы за них отвечай.

Я обиделась. Заступился его коллега - старший лейтенант Самоваров. Укорил Пухова:

- Она же не бог-дух. Не может быть при всех пулеметах сразу. А пулеметы-то ведь для нас! Что мы без них?

- Ладно, это я ведь просто так, к слову, - смягчился Пухов.

А у меня так и остался на душе неприятный осадок.

Уже во второй половине ночи мы со старшиной прошлись по всем боевым расчетам. Вроде бы все готово на случай, если фашисты предпримут вылазку. Беспокойный комбат Фома Фомич несколько раз лично осведомился по телефону, готова ли пулеметная рота к "концерту". И, получая каждый раз утвердительный ответ, предупреждал: "Ой, гляди, командирша!.."