Колючка в сердце (СИ) - Страница 10

Делать больше стало нечего, и меня снова затопило безумие. Не соображая, лишь мечтая избавиться от раздирающих изнутри боли и страха, заметался по ванной, ломая руки. Прекратить! Прекратить этот нескончаемый кошмар, любым способом! Под ноги подвернулась нейлоновая мочалка — длинная и узкая. Я схватил ее, захлестнул шею и потянул концы в разные стороны, передавливая горло. Удушье не отрезвило — наоборот, заставило потерять последние остатки разума. Взгляд зацепился за крючок для халатов — вот! Миг, и импровизированная виселица была готова. Закрепив мочалку на стене, я просунул голову в сооруженную из нее петлю, подергал — вроде должна выдержать — и тут босые ступни поехали по кафелю, я почти упал и повис, стиснутый за шею, как на поводке, забился, задыхаясь и рефлекторно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь и подтянуться, привстать, ослабить несущую смерть нейлоновую хватку, но — не получалось…

Я скреб ногтями горло, медленно проваливаясь в черноту. А из распахнутой настежь двери на мои последние трепыхания белыми от ужаса, округлившимися глазами смотрел проспавшийся наконец Дима.

Ну почему, почему мужчина не объявился на десять минут позже? Тогда я бы успел…

Разумеется, умереть мне не дали — сняли с крюка вместе с мочалкой, освободили, отхлестали по щекам, приводя в чувство, и, убедившись, что вернулся и дышу нормально, долго целовали, куда придется, таская в объятиях. А я рвался, хрипя и заходясь в истерике, обратно в ванну, к Лерке. Потому что не хотел без него жить.

Не хотел и не мог.

На мои и Димины вопли сбежалась охрана, кто-то вновь позвонил Алине и Наташе. Женщину, избавившую меня от безобразного шрама под скулой, я не узнал, медсестру — тоже, полностью ослепленный и оглушенный охватившим мозг безумием, и продолжал метаться, кусаясь и царапаясь, будто дикий кот.

Разумеется, меня скрутили, подавляя сопротивление — куда пацаненку против нескольких профессиональных борцов — обкололи успокоительным, а потом, когда лекарство подействовало, раздели и уложили в постель безвольной куклой. Сквозь охвативший тело химический туман я смутно слышал, почти не понимая, как Алина Константиновна орет на растерянно топчущихся охранников, с кем-то ругается по телефону, потом вроде бы явились незнакомцы в белых халатах, с носилками… Они забрали из ванной Леру, а я валялся, смотрел, как его уносят, и был против. Поэтому, огромным усилием воли частично разогнав слабость, сполз с постели и на четвереньках поковылял было следом, но запутался в конечностях и растянулся на ковре. Кажется, я что-то кричал в удаляющиеся спины медиков? Наверно, все же кричал, потому что тот, что шел последним, вдруг остановился и обернулся. В два прыжка он оказался рядом и опустился возле меня на корточки. Я вцепился в его штанину и, давясь слезами и заикаясь, взмолился:

— По…подож-ж-ждит-те… Поп-п-прощаться… Лер-р-ра…

Врач, а может, простой санитар, посмотрел на меня долго и очень пристально — и качнул головой, кривя губы в подобии улыбки.

— Погоди пока прощаться с братом, мальчик, — промолвил парень, явно поняв мое состояние, — живой он, просто крови много потерял. Отвезем его в больничку, подлечим, и как новенький станет.

Я поблагодарил его глазами — и позволил себе отключиться. Провалился в глубочайший обморок огроменного облегчения. Судьба дала нам с Валерой еще один шанс, пусть и призрачный, но — дала.

И я не собирался его упускать.

====== Глава14. Дима. Раннее утро после двойного неудавшегося суицида, или вправление мозгов одному охеревшему от власти мужику ======

Я сидел на кухне перед едва тронутой чашкой кофе — похмельный небритый пятидесятидвухлетний мужик, слушал говорящую вполголоса моложавую подтянутую женщину, приходящуюся мне младшей сестрой, кивал и недоумевал. Потому что она говорила непонятные мне вещи.

— Развлекаешься? — вопрошала Алина из облака окружающего ее сигаретного дыма. — В оловянных солдатиков а-ля Дмитрий Константинович играешь? Или в патриция и послушных рабов? Понабрал полный дом пацанят-сироток, строишь их по собственным правилам, гоняешь, член вставляешь? Да? И как, нравится?

Я буркнул нечто невразумительное в попытках оправдаться, но сестра и слушать не стала, только глазами сверкнула.

— Знаю, чего вякнуть хочешь! — прикрикнула она, поджигая новую сигарету взамен истлевшей. — Что с Сережкой у тебя ничего не было. А можно спросить, кстати, почему?

Я поежился. Ну как объяснять то, во что я и сам толком не въезжаю?

Алина истолковала возникшую паузу правильно. Затянувшись, хирургичка откинулась на спинку стула и предложила:

— Хочешь, оформлю твою мысль, братик? — и, не дожидаясь разрешения, продолжила: — Потому, что боишься, и как подступиться к нему не знаешь. Мальчик же — чистый, не проститутка, и с головой сильно не дружит. И может сорваться обратно в пропасть. Так?

Я поспешно замотал головой. Так-то так, но — не до конца.

Алина удивленно округлила глаза — до нее дошло.

— Дим, — почти прошептала она, роняя пепел мимо пепельницы. — Дим, ты чего? Неужто…

— …влюбился, — подтвердил я, — как подросток. Правда. Жить без него не могу, без ангела моего. А он…

Сестренка фыркнула:

— Оказался не ангелом? Или что? Надежд твоих не оправдал, что с двадцатилетним Леркой, а не с тобой, стареющим козлом, ромашек закрутил? Правила какие-то нарушил? А ты разве ему их устанавливал вообще? Мне лично не помнится о правилах…

Я запыхтел, заливаясь краской — возразить было, увы, нечего. Абсолютно. Ибо я действительно не обговаривал с Сережкой его условий пребывания в моем доме, полагая, что пацаненок и сам обо всем догадается. А он не догадался, и был за это более чем жестоко наказан. Чуть с жизнью не расстался, бедняжка, и Лерка с ним заодно.

Алина между тем затушила докуренную сигарету, залезла в бар и уцепила там бутылку коньяка. Плеснула себе в чашку, принюхалась и удовлетворенно вздохнула. Я бы тоже не отказался от пары глоточков, но сеструха мне предлагать, похоже, не собиралась. Прихлебнула, снова вздохнула.

— Что с Лерой делать собираешься? — спросила, причмокнув губами. — В клинику определишь или пусть дальше убивается?

Я поморщился — обсуждать будущее налажавшей пассии не хотелось до колик в животе. Но все-таки ответил со скрежетом зубовным:

— Отправлю, откуда взял. Надоело с наркоманом возиться…

Ух, как Алина подскочила! Ух, как засверкала глазами! Прям фурия и мать-защитница всех обиженных детей скопом и по отдельности! Я ошалело отпрянул и едва удержался, чтобы не закрыться ладонями. От возмущенного вопля моей кровной родственницы звякнули стекла в оконных рамах.

— Ты чего сейчас сказал, а?! — ахнула женщина в полном потрясении. — Так ты все знал?! Знал про героин и ничего не делал?!

Я тупо выпялился из своего угла при холодильнике — между прочим, Леркиного любимого, паренек постоянно в нем гнездился — не понимая, чего Алинка взбесилась:

 — Зачем поднимать шум из-за наркоманящей шлюхи? Сплавлю обратно в бордель кукленка и все дела…

И немедленно огреб звонкую пощечину. Потому как Алина, похоже, не просто взбесилась — она была готова убивать. Взлетев со стула, женщина сгребла меня за грудки, встряхнула, мощно, по-мужски, и прошипела, придвигаясь лицом, выделяя каждое слово:

— Димочка, братик, ты в своем уме? Ты чего несешь вообще? Это Валера, по-твоему, кукла?

Я закивал:

— А разве нет? Кукла и кукла. Красивенькая такая, без особых мозгов. Сосет, правда, хорошо, ну так и Сережик выучится…

Мои излияния заткнула еще одна пощечина, гораздо сильнее первой.

— Скотина, — выдохнула моя сестра. — Димка, какая же ты скотина.

И расплакалась. Я взирал на нее с почти суеверным ужасом — чтобы Алина, оперирующий хирург, прошедшая огонь и медные трубы, железная леди и владелица американской частной клиники, плакала? Да еще из-за проститута-наркомана? Охренеть… Я, наверно, с ума сошел.

Алина между тем продолжая размазывать по щекам слезы пополам с потекшей тушью, ополовинила свой коньяк и обессиленно рухнула на стул.