Колыбельная для двоих - Страница 52
Он откинулся на спинку дивана и, положив голову на подушку, уставился в потолок.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе, котенок?
— Скажи, что она твоя клиентка, папа, что ты приехал к ней в первый раз в жизни, что по средам ты занимаешься в тренажерном зале, только в другом, что ты просто забыл нам сказать о том, что перешел в другой клуб. Скажи это, папа, я поверю тебе!
Он медленно опустил голову и печально посмотрел на дочь.
— Я не буду лгать тебе, котенок. Я слишком уважаю тебя.
— Папа, пожалуйста! — У нее на глазах выступили слезы. — Скажи, что она всего лишь твоя клиентка, ну, папа!
— Думаю, ты понимаешь, что это не так, — прошептал он.
— Как ты мог, папа? — Слезы потекли по щекам.
— Мария, мы можем поговорить? — тихо спросил он.
— Я не думаю, что нам есть о чем говорить.
— Не думаешь?
— Папа, как ты можешь так поступать с мамой?
— А как я с ней поступаю? — устало сказал он, неожиданно почувствовав себя стариком.
— Это так отвратительно, — она икнула, — так гадко. Папа, ты, не кто-нибудь, а ты!
Из его горла вылетел горький смешок.
— Не кто-нибудь, а я? А я кто? Святой Франциск? Я всего лишь человек, Мария.
— Папа, просто скажи мне, почему?
— Почему? — Он развел руками и покачал головой. — Не думаю, что я могу сказать тебе почему. Мне кажется, я и сам не знаю ответа на этот вопрос.
— Кто она?
— Друг.
— Ты давно ее… знаешь?
— Почти семь лет.
Мария уставилась на отца.
— И ты ездишь к ней уже…
— Семь лет.
— Папа! — Мария прижала руку ко рту.
Он хотел дотронуться до нее, но Мария неожиданно быстро вскочила на ноги.
— Меня сейчас стошнит! — прокричала она, пятясь от него.
— Мария… — Тед начал вставать. — Мария, пожалуйста, не презирай меня.
Она выбежала из комнаты.
Она сказала, что ей нужно поехать в библиотеку, поэтому Люссиль без проблем дала ей свою машину. Не понимая почему, но Марии было важно выглядеть хорошо, поэтому она надела свое самое новое, самое красивое платье и расчесала до блеска волосы. Не понимала она и того, зачем она туда едет и чего ожидает от этой встречи. Ей было ясно, что это нужно сделать. Она не разговаривала с отцом уже два дня; она не ела, дом был наполнен неловкой тишиной. Необходимо было действовать.
Некоторое время она сидела в машине, глядя на маленький квадратный домик, пытаясь представить проведенные здесь в течение семи лет среды, желая, чтобы внутри дом оказался дворцом, чтобы она могла понять пристрастие отца к этому месту.
Затем она вышла из машины, прошла мимо почтового ящика с отсутствующей букой Y, поднялась по ступенькам и позвонила в дверь.
Глава 18
Едва она взошла на ступеньки дома, как вокруг закружился сильный ветер, словно хотел унести ее прочь от этого места. Мария закуталась в свитер и, позвонив в дверь, засунула руки в рукава. С выпирающим животом, с распухшими, словно сардельки, ногами, с разлетающимися волосами, Мария чувствовала себя девочкой-попрошайкой и надеялась, вопреки своему желанию встретиться с этой женщиной лицом к лицу, что дверь никто не откроет. Дверь тем не менее открыли, и на крыльцо хлынул поток яркого желтого света. Мария прищурилась: в дверном проеме вырисовывался женский силуэт.
— Миссис Ренфроу? — тихо сказала она.
— Ты, должно быть, Мария. Заходи. Боже, ну и вечерок! — произнес низким, грудным голосом силуэт.
Мария вошла в дом. Когда дверь закрылась, резко оборвав завывания ветра, и волосы вернулись в свое привычное положение, Мария попыталась придать своему лицу и голосу значительность.
— Как вы узнали, кто я? — спросила она.
— Тед рассказал мне о том, что ты узнала обо мне, и я подумала, что ты обязательно захочешь прийти.
Мария была разочарована видом Глории Ренфроу, скажем больше, она чувствовала себя обманутой. Она была не готова увидеть перед собой низенькую полноватую женщину сорока с лишним лет, с неухоженными волосами и ненакрашенным лицом. Любовница отца была до невероятного простой и неинтересной, как приемщица в химчистке.
— Входи в комнату, дорогая, я приготовлю кофе.
Из маленькой прихожей Мария попала в крошечную гостиную, которая была очень похожа на свою хозяйку. Мебель была потрепанной и разномастной: там стоял черный с резной отделкой книжный шкаф с пыльными книгами и журналами, простенький белый кофейный столик на ножках, телевизор в шкафу из кленового дерева. Над диваном висела картина с лесным пейзажем; на кофейном столике стояла ваза с пластмассовыми фруктами, на которых невооруженным глазом были видны швы; на телевизоре примостились две блестящие черные пантеры с зелеными стеклянными глазами. В углу была клетка с длиннохвостым попугаем, на дне которой лежала передовица спортивной газеты с броским заголовком: «Доджерс»: четвертая победа подряд».
Мария неожиданно почувствовала себя крайне некомфортно. Дом оказался совершенно не таким, каким она его себе представляла: уютным любовным гнездышком, которое она нарисовала в своем воображении, здесь даже и не пахло. Она почувствовала себя так, будто ее обокрали.
— Через пару минут все будет готово, — сказала Глория, входя в гостиную, — давай я повешу твой свитер.
— Нет, спасибо.
— Хорошо. Ну, может быть, мы присядем?
Глория села в стоявшее возле книжного шкафа кресло. Последовав ее примеру, Мария опустилась в соседнее мягкое кресло, которое оказалось, к ее большому удивлению, очень удобным.
— Откинься на спинку, милая, надави на подлокотники и откинься.
Мария откинулась: спинка кресла опустилась назад, а мягкая подставка для ног оказалась у нее под икрами.
— Так-то лучше. Когда я ходила беременная первым ребенком, у меня так опухали ноги, что мне казалось, будто я хожу в наполненных водой ботфортах. А какие были судороги!
Мария посмотрела на свои распухшие ноги, которые вылезали из туфель, словно тесто из кастрюли.
— Я скажу тебе, что помогает, — сказала Глория. — Берешь чашку горькой соли, высыпаешь ее в таз с горячей водой и паришь в этом ноги. Этому я научилась уже во время второй беременности. И ешь побольше спаржи, это природное мочегонное.
Мария сидела, положив руки на подлокотники, и наблюдала за пальцами ног, которые она то сжимала, то разжимала, — в общем, делала все, что угодно, лишь бы не смотреть на Глорию Ренфроу.
Некоторое время они сидели в тишине. Лишь один раз Глория высказалась насчет погоды, сказав, что такой октябрь предвещает холодную зиму; а так — единственными звуками, перекрывающими завывание ветра, были периодические крики попугая и шум, с которым он передвигался по клетке. Затем тишину взорвал громкий протяжный свист, который напугал Марию и поднял на ноги Глорию.
— Вода закипела! — Она пошаркала на кухню, но на полпути остановилась. — Может быть, ты предпочитаешь чай? У меня есть.
Мария кивнула.
Спустя несколько минут Глория вернулась в комнату с подносом, на котором стояли две дымящиеся кружки, молочник, сахарница и тарелка с большими кусками пирога. Она поставила его между двух кресел, затем села на подлокотник своего кресла и налила в свой кофе молоко.
— Мария, сахар? Или ты пьешь чай по-английски, с молоком?
Мария наконец оторвала взгляд от своих ног и посмотрела на чашку.
— Две ложки сахара, пожалуйста, — пробормотала она, изучая руки женщины: те были красного цвета, с неровными ногтями.
Глория, поставив чай поближе к Марии и положив рядом с ним на салфетку кусок пирога, села в кресло и начала потягивать кофе. Подумав, Мария взяла чашку с чаем и, поднеся ее ко рту, вдохнула великолепный аромат специй.
— Итак, — спокойно сказала Глория, — какой у тебя уже срок?
Мария прочистила горло.
— Шесть месяцев.
Глория восторженно улыбнулась.
— Шесть месяцев, и такой большой живот! Видимо, малышка будет крепкой.
Мария смотрела на женщину с настороженностью кошки.