Колодезное вино - Страница 3
Изменить размер шрифта:
«Я лист взяла…»
Я лист взяла,
но руку
мне судорогой вдруг свело,
и кто-то говорит:
забудь свою науку.
Вот этот лист —
но этот лист
на самом деле лист?
Он – время, свет, вода,
кора и целлюлоза,
сегодня он зола,
а завтра он стекло,
младенец он, и агнец, и телец,
tabula rasa, медь
и мягкий лён.
Смотри, листу
на твоём письменном столе,
легче сгореть,
чем быть определённым.
И вспыхнул, и исчез.
Огородная песнь
Возвращение
(Королева гороха)
1
Здесь пахнет чем-то странно знакомым.
Чем-то? да это же пахнет домом!
– бледно-зелёными с жёлтым
ромбами, выцветшими на обоях
давным-давно.
И что, эти крупные грозди
цветов или ящериц, и лицо
одутловатой королевы гороха
нарисованы здесь
в самом деле?
Я их видела в детской постели,
а они по-прежнему здесь,
никуда не делись.
Слушай–послушай,
вспомнишь, забудешь, вспомнишь
всё, что случилось с тобою.
А к чёрту, а всё равно.
2
Пленница детских комнат,
засыпай, не знай и не помни:
тебя никогда не звали, не гнали,
не били, не любили, не хотели,
не трогали, не прятали, не искали,
не видели, не слышали и не знали,
а потому засыпай – никто не укусит с краю.
Засыпай – и я тебя скрою,
засыпай – я буду с тобою,
я не сплю, я помню, я знаю.
3
Я – мёртвый ребёнок, оставшийся дома,
пока ты росла, я не рос,
но королева гороха взрастила
огород из моих сухих слёз:
помидоры, редиску, укроп и картофель
вырастила, и вот
я теперь для тебя вполне съедобен, —
открывай-ка пошире рот!
Тело моё как христово тело,
так что дерзай и ешь,
ибо в мёртвом ребёнке присутствует сила,
которую ты возьмёшь.
Горше печали, слаще надежды
вспомнишь ты мой обед,
когда ты вернёшься сюда однажды
и навсегда.
«О, чернозём, зачем расти…»
О, чернозём, зачем расти
испив моей души ты хочешь,
тешась,
тонкое гибнет, грубое густеет,
и мякоть нежная прекрасных корнеплодов,
о, чернозём, песок и глина,
отпусти
морковь, редис и репу
на свободу.
Гряда вовек не опустеет,
но кровью землю удобрять,
пеплом, сердцами и мозгами,
зверями и богами будут люди:
так нужно строить собственное тело
из тел животных, съеденных растений,
плести себя из нитей и волокон,
и убивать прекрасную корову
и курицу прекрасную. Так плоть
питается,
но сокол
расклёвывает клеть.
«Чучелко, чучелко…»
Чучелко, чучелко —
палка и пальто,
сойки со смеху упали,
землянику поклевали,
но берёзовый обтёсок —
очень страшный отморозок
по имени Бука
их напугал зато.
Но они потом прилетели снова,
ведь надо
землянику кому-то клевать
из сада,
поросшего былью,
то есть тем, что растёт само:
быль-то сорняк,
это сказочку надо придумать,
а быль
нарастёт кое-как,
словно пыль
на вещах,
ведь быль это: боль,
папоротник, звездчатка,
жёлтая плёнка в ржавой бочке,
разрастающиеся деревья,
бледный мох на пальто у пугало,
обтёсок Бука, ставший трухой,
а сойки клюют одичалую землянику,
как будто время
растворяет землю
безмятежной
рукой.
Огородная песнь
– Огородники, дачники, садоводы, пахари, оратаи, крестьяне,
берите лопаты и вёдра, идите на нашего брата,
копайте для супа, и заготовок зимних, и торговли на рынке,
и ты, бабка, продашь нас и купишь бутылку водки,
а мамаша поджарит нас на сковородке, ибо
новая осень приходит, и время страды:
мы созрели и плоды наши от земли и съедобны,
новая осень приходит, и новое время,
да будет же оно добрым.
Дух картофеля ночью гулял на картофельном поле
и видел: раскинулась ботва на четыре стороны ветра,
а в земле картофель глядел молодыми очами,
и на всех огородах устроили бал прощанья,
осени и последних плодов, выращенных человеком,
а в Новом Свете генетически модифицированная соя
знала: пришло её царство, и плавится пластик,
новая осень приходит, и новое время,
и это последний праздник.
Но старые добрые овощи: кабачок кабацкий, огурец-молодец,
крепкая репка и славная брюква, и огородники, фермеры,
старики и старухи старой земли и последние гномы
водили хороводы среди грядок, от корнеплодов добрых
опустевших и голых: земля отдала всё, что было,
все соки свои и хлеба, всю любовь и силы,
и целовались прощально в пляске лопат и вёдр
кабачок, огурец, репка и славная брюква,
Матфей, Иоанн и Пётр.