Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е - Страница 121

А нахал извлек из кармана горсточку риса, насыпал белую горку на черный холмик в конце живота у распятой, разворошил его прутиком и пригласил сюда кур во главе с петухом разговеться, цып-цып!.. Куры, конечно, пришли на халяву, толкались у Помезаны по животу, — скользя, припадая на крылья. Дежурный нахал им потворствовал рисом казны. Во гад, как придумал ее поразить! — удивился монарх, обалдевший в засаде. Вместо бритья, мол, потрава. Добра не жалеет куда. Куры выщиплют все, что растет, и совсем оголят эту кормушку.

В эту секунду петух, раззадорясь и раздухарясь, зашел на нее с той стороны, где, по мнению монарха, петуху не положено было присутствовать самостоятельно. Петух же зашел и давай раздвигать ее ноги когтистыми сильными лапами, словно мужик. Это мне как же теперь осмыслять? — не выдержал Илларион, увидав апогей петушиного рейса. — Кочет охальный лезет ее добиться, а мы без понятия в кадке философа… Петух, продолжая неправое дело, натужно покрякивал и пощелкивал. От зависти к этому петуху повысилась температура монарха. Монарх чувствовал нервную дрожь.

Боясь не успеть на шабаш, забывая дышать, Илларион вырвался вихрем из бочки соления, лягнул на скаку петуха и нахала, которые скуксились и повалились, и сам повалился, пополз.

Долго полз напролом.

А карабкаясь на Помезану, монарх оглянулся воинственно по сторонам.

Кругом — вседозволенность блуда.

Монарх вцепился вставными стальными зубами в торчащий мертвецки во рту Помезаны кляп, а руки монарха сдирали с монарха его панталоны заморского кроя, но сгоряча либо сдуру запутались там, увязли в отсеках — достать их назад было сложно.

— Скинь, Андрюха, портки! — завопил он о помощи. — Выполняй, пестрозадый верблюд…

Андрюха, дежурный нахал, это понял иначе.

Нахал Андрюха спустил до коленей свои голубые трусы в ожидании новой команды монарха.

Почудилось, что приближается кто-то без головы.

Силуэт человека либо движущегося предмета был искажен и приплющен.

Это небось удобно — без головы.

Таинственность и продолжалась недолго, и кончилась фарсом, а тот, кто сюда приближался, прятался для маскировки за поднятый локоть, уткнувшись в рукав головой, но Карлик узнал в нем Процента.

Войдя, Процент отшатнулся, прицелился на потолок указательным пальцем.

— Установил тишину, а то могут уши распухнуть от этого рева.

— Вы надолго его заглушили?

— Навсегда вывел из строя.

— Как удалось-то?

— Молча.

— Вообще, как вы попали ко мне? Сквозь капитальную стену прошли? Напролом?

— А зачем портить даже тюремные стены? Всякий замок доброволен передо мной. Я инженер, а не взломщик, не выдумщик и не обманщик.

— Что с Помезаной?

— Послушайте спич!.. Одно из моих гениальных устройств создает мешанину любого масштаба… Перемешать можно все миллиарды… Сам не знал этого поначалу… Честное слово Процента…

— Перестаньте! Скажите что-нибудь толком.

— Затем и пришел, рискуя… Придумывал, комбинировал и многое переделывал. Я переделывал тысячи раз, потому что хотелось и нравилось, и, пожалуйста, случай помог. Эта Быр-быр-перебыр-коропо ныне способна состряпать вариативно-ступенчатое шароподобие в мире. Быр-быр-перебыр-коропо, запомнили?

— Что-о?

— Быр-быр-перебыр-коропо запомнили?

— Вы на каком языке говорите?

— На своем, общем с вами, но пока вам еще недоступном… Удачно назвал я машину, чей сервис и предлагаю…

— Да перестань же! Что с Помезаной, спрашиваю.

— Затем и пришел, рискуя… Не перестану… В машине следует лишь повернуть рычажки с интервалом в синхронном значении кода…

— В синхронном значении кода?

— И хода.

— Чушь это.

— Зато — машина.

— Быр-быр-перебыр-коропо?

— Быр-быр-перебыр-коропо заставит людей поменяться собой. Вы по Быр-быр-перебыр-коропо тогда станете кем-то другим, кто ненароком окажется вами.

— Зачем эта путаница нужна? Кому?

— Чтобы спасти вас и спасти Помезану. Вы по Быр-быр-пе-ребыр-коропо не почувствуете, как и когда превратитесь в энную личность, в иную, допустим, хотите — в какого-нибудь Тракторенку?

— Двумя ногами хочу! — сказал иронически Карлик.

— Я по Быр-быр-перебыр-коропо становлюсь, например, Помезаной, которая своими путями превращается в Иллариона, который тогда превратится в вас! А Тракторенке мы тоже найдем его донорскую пару, мы куда-нибудь этого хлопчика сунем и переиначим весь мир.

— Я вам уже говорил…

— О чем?

— Вы сумасшедший.

— Вы мне уже говорили. Спасибо. Хорошо, что поверил.

— Это преступно, кощунственно, коли сестра станет Илларионом. О-о, подлость какая!..

— Ладно, сделаю вас Илларионом! А сам буду вами, когда Помезана, которая станет приятно Процентом, изобретателем. — Он извлек из-под полы калькулятор. — Я Карлик!.. А вы — монарх… А Тракторенку… Тракторенку…

— Быр-быр-перебыр, черт возьми, коропо! — вытолкал Карлик изобретателя, самозваного Карлика, взашей.

Кляп у нее во рту — как прирощенный.

Монарх и шатал, и дергал его зубами, когда тащил его вверх на себя.

Когда же монарх неожиданно понял, что девушка не выпускает и держит нарочно тот кляп изо всей своей силы, то сам изо всей своей силы вставными стальными зубами куснул ее за щеку до крови.

Потом еще раз — уже за бок.

Илларион ел и рыдал, — а рыдал от избытка деликатесного ливера, — точно так же, как в избе старика Балалайкина Борьки когда-то за трапезой.

— Где фейка? — кричал Андрюха монарху.

— Какая там Фенька? — Монарх озирался шкодливо по сторонам.

— Или сожрали? Сожрали живьем и сырьем!..

— Она такая была… такая напропалую рваная…

— Нет!..

— Нет?.. Она тогда, может, еще…

— Нет!..

— Образумится бегать…

— А кому летать?

В Имперском Верховном суде верховодили двое друзей. Первый — простой бывший шорник, а второй — тоже шорник.

Юристы, прежде чем взяться за правовые гужи, поднаторели в искусстве пошива гужей конской сбруи.

Прокурор господин Вопилло, бывший шорник, умел, если что, самобытно преподнести презумпцию вашей виновности.

Люди вполсилы жили на свете свою короткую смирную жизнь и работали ради насущного харча без умысла, как ишаки, но прокурор, упреждая события, чувствовал очередного мокрушника в облике всякого вьючного заблаговременно:

— Что вьючное загодя сам обеспечил уже себе всячески фору на плаху, вижу по конфигурации профиля…

— Вампилло, вандалло, — негодовал адвокат, обзываясь умеючи.

— Нет, я Вопилло по псевдониму, чего попрошу занести куда следует, — официально набычивался прокурор. — Я страшный Вопилло.

Господин адвокат, его сотоварищ, его собутыльник Ювеналий Пол-Зла, бывший шорник, тем паче радел объявить обвиняемых озорниками.

— Немедленно дать им авансом амнистию, — требовал он. — Орденоносцы, по-моему, все-таки…

Сегодня судебным процессом властно командовал Илларион имени себя самого. Суд шел закрыто. Вместо неакредитованной спорной публики ныне зеваками здесь отбывали свое государственные нахалы с женами по пригласительным карточкам. А слушалось дело.

Поскольку самой Помезаны как обвиняемой в живых уже не нашлось, ответ за нее держал Некто.

— Полеты для испражнения сверху! — ткнул прокурор пальцем в Карлика. — Господа, вам интересно, где произойдет этакое надругательство? Скажу. Над армейскими плацами скоро произойдет, и поносом. Оно там удобное место диверсии.

— Протестую, ох, как я протестую! — Пол-Зла замечательно прытко вскочил и погладил Карлика по голове. — Дитя, у тебя к этому времени будет уже запор, не правда ли? Никаких испражнений.

— Тогда предлагаю свидетеля Дыркова! — торжествовал прокурор. — Свидетель, а как произносится правильно ваша фамилия? Вы Дырко́в или Ды́рков? На какой слог ударить?

— Оно так и так ничего себе, — признался наивно свидетель.