Колесо Сансары - Страница 54
На пятом месяце рейса у людей многое может вызвать раздражение, а уж что касается еды… Тем более, что поделать с этой паскудной ситуацией ничего было нельзя, даже не рекомендовалось – во избежание нежелательных оргвыводов – громко распространяться на эту тему: служба внутренней информации начальства на судах с русскими экипажами (пусть даже под либерийским флагом) сохранилась нетленной с советских времён. И действовала эта информационная служба по принципу «на баке пукнул, на корме сказали: обкакался». А если к тому же у тебя у самого рыльце в пушку, то…
В последнее время Виктор избегал появляться в кают-компании, когда там ел капитан. Но на этот раз они обедали вместе, хотя и за разными столами, строго следуя субординации. Виктор дохлёбывал суп, удерживая норовящую спрыгнуть на палубу тарелку, когда услышал голос смаковавшего второе блюдо капитана:
– Эх, и хороша же баранинка! Удачно мы закупились в Австралии…
В глазах потемнело. Виктор осторожно разжал пальцы, стиснувшие вилку, – ни в чём не повинный столовый прибор жалобно звякнул о столешницу, – и опустил веки. И тут перед глазами моряка возникла странная картинка.
…Какая-то оживлённая городская улица, похожая на бразильскую (Виктору уже доводилось бывать в стране, где так много диких обезьян), много людей и много машин, резво снующих туда-сюда по проезжей части: в Бразилии правила уличного движения – понятие несколько эфемерное. И посередь всего этого живописного антуража по тротуару важно шествовал капитан в сопровождении кока и двух матросов, натужно волочащих объёмистые пакеты: продотряд, понятное дело. А потом…
Автомобиль вылетел неизвестно откуда. Наверно, водитель не справился с управлением, или в его моторизованной телеге образца тысяча лохматого года что-то отказало, но так или иначе, машина вылетела на тротуар и врезалась прямёхонько в строй продовольственной экспедиции.
Людей раскидало, словно тряпичных кукол. Кто-то закричал, народ засуетился, забегал, а виновница торжества застыла, уткнувшись покорёженным капотом в белую стенку дома, едва не въехав в витрину какой-то лавчонки.
Капитана подняли на ноги, осторожно поддерживая грузное тело с двух сторон. Похоже, он не очень сильно пострадал; вот только на левой стороне его лысоватой головы красовался и набухал солидный кровоподтёк…
В груди у Виктора вспух горячий ком, набряк и покатился вверх, к горлу. Корнеев резко встал, оставив нетронутой «баранинку» с чечевицей, и ушёл к себе в каюту. Там он долго лежал на спине, глядя в белый подволок, и спохватился только тогда, когда на часах было уже без пяти минут час. Пора в машину – обеденный перерыв кончился.
Заявление во Дворец Бракосочетания на Английской набережной Андрей и Наташа подали на следующий после их встречи день. Они сделали бы это сразу же по выходу из музея, будь у них при себе паспорта. Молодые люди ещё не успели представить друг друга своим родителям, и вовсе не потому, что по зачастую присущей молодости категоричности считали этот архаичный ритуал излишним. Нет, просто для них всё прочее меркло перед главным – перед самим фактом их неожиданной встречи; встречи, казавшейся невозможной. И они торопились сделать то, что не успели сделать сто лет назад.
Принимавшая заявления строгая дама хотела было напомнить несведущим девушке и парню, что во Дворце существует очередь, и что ждать придётся от двух до четырёх месяцев, а если они хотят удобное время, да ещё на выходных, то и того больше (хотя, конечно, это вопрос решаемый…), но почему-то вдруг осеклась, так и не начав свою длинную тираду. Посмотрев на Андрея с Наташей и ощутив на себе их взгляды (не то чтобы неприятные, но какие-то странные), служительница Гименея вдруг поняла, что этой паре непременно нужно пожениться, и чем скорей, тем лучше. Поэтому она, перелистав свою «книгу судеб», нашла нужную дату в начале осени и записала на неё молодых людей, скрыв непривычное для себя самой смятение за неуклюжими фразами: «Вы знаете, вам повезло… Как раз одно свободное окошко…»
А работница загса, ведавшая оформлением торжества и видевшая на своём веку тысячи и тысячи самых разных пар, поймала себя на том, что этой паре абсолютно безразлично всё, что она им рассказывает – все эти машины, услуги фотографа и прочее. Ей показалось даже, что эти её очередные клиенты пребывают где-то не здесь, и что между ними и ею невидимая стена. И когда жених с невестой ушли, она вздохнула с облегчением: пара была вежливая и очень симпатичная, но странная…
Выйдя из дворца, Андрей и Наташа повернули налево. Они уже знали, куда пойдут – их трепетная нить понимания друг друга настолько окрепла, что слова не требовались.
Идти было недалеко – не больше тысячи шагов. Они молчали, пока не дошли до того места, где когда-то стоял храм, и где теперь за оградой возвышалась небольшая часовня.
– Это здесь, – сказала Наташа.
– Да, это здесь, – подтвердил Андрей.
– Сюда приходила моя прапрабабушка, – объяснила Наташа, – а имя прапрадеда было выбито на памятной доске. Я мало что слышала, дедушка не любил об этом рассказывать. Говорил, что прадед, напившись, бормотал что-то бессвязное о каком-то проклятии и ругал свою мать. Зато я помню другое – пришедшее в память извне…
– А мой прадед работал в органах, – добавил Андрей. – Бабушка была маленькой, когда за ним пришли, но она запомнила слова, сказанные им домашним перед тем, как его увели: «Я виноват, но не в том, в чём меня обвинят. Меня накажут за другую вину…».
Светило солнце, сыпавшее с голубого неба тысячи янтарных зайчиков, купавшихся в Неве. И нигде – нигде! – не было ни единого чёрного пятна.
Хотя, если присмотреться очень внимательно…
Собственно говоря, этот порт и портом-то назвать было нельзя – так, портопункт. Метров на триста в море вытянулся хлипкий Т-образный причал, оборудованный ленточным транспортёром. У поперечной перекладины этого громадного «Т» едва хватило места для тридцатишеститысячетонной туши «Бехтерева», а по транспортёру на берег бесконечным потоком шла и шла руда из бездонных трюмов балкера, ссыпаемая в приёмные бункера грейферами его палубных кранов. Не порт, а недоразумение.
На берегу тоже ничего примечательного не наблюдалось – до города как такового отсюда километров тридцать. Кособокая будка с сонным охранником, поставленная тут просто ради приличия, а дальше начинался самый настоящий «шанхай» – скопление каких-то убогих жилых строений, сооружённых, похоже, из всего мало-мальски пригодного для строительных целей материала. И всё-таки это был берег, которого моряки не видели чуть ли не месяц. До города на такси можно добраться за каких-то полчаса, а там всё, что твоей душеньке угодно: и кабачки, и дискотека, и не слишком неприступные девушки – продукт латиноамериканского темперамента, помноженного на дикую местную нищету.
Правда, в здешних злачных местах можно и на неприятность нарваться – вроде кастета в лоб или ножа в бок, – но не заметно, чтобы это обстоятельство сильно влияло на энтузиазм матросов. Русским, конечно, далеко до моряков-филиппинцев – те вообще разделяют все порты захода на плохие и хорошие исключительно по уровню цен на интимные услуги аборигенок, – однако россияне ведь тоже люди-человеки со всеми присущими этим существам слабостями.
Виктор на берег не ходил вполне сознательно: зачем усугублять своё и без того шаткое положение? Случись что – всё, кранты, приговор окончательный и обжалованью не подлежит. Да и не так долго осталось до окончания контракта: выгрузимся здесь, в следующем бразильском порту (кажется, в Витории) возьмём сою на Штаты, а там на крыло – и домой! И в этот последний вечер – выгрузка заканчивалась, и на утро намечался отход, – он остался верен себе. Но к третьему механику на огонёк всё-таки заглянул – не сидеть же в четырёх стенах своей уже осточертевшей за пять месяцев рейса каюты. Выпили, но в меру – бутылку «бокарди» на троих, – поболтали и разошлись по койкам. Виктор защёлкнул за собой дверь каюты (на стоянке так всегда поступали по ставшей автоматической привычке) и лёг спать.