Колесница Джагарнаута - Страница 9

- Сидел в Баге Багу один человек, аллемани, - продолжал свой рассказ Аббас Кули. - Что ему там надо - никто не знал. Сначала говорили - доктор, лечит Джунаида. В Баге Багу лечится уже давно курбаши сардар Мухаммед Курбан Джунаид... Немец не доктор, его зовут Нейман...

- Зигфрид Нейман? - встрепенулся Соколов и взглянул на начальника экспедиции. - Нейман! У него есть и другое имя - Бемм, он немецкий инженер. Шляется уже давно в приграничной полосе. Нейман ваш коллега. Только вы добываете воду, а Нейман перекрывает на персидской стороне реки и источники, оставляет без воды поля советских дехкан. Узнать бы поближе этого Неймана - он явный фашист.

Почтительно выждав, Аббас Кули невозмутимо продолжал:

- В Баге Багу тогда же приехал один мекранец Али Сеид, работорговец бардефуруш. Ингриз-консул сказал ему: надо переправить Неймана в Советский Союз. Нейману надо в Теджен и Серахс.

- Это еще зачем? - вслух подумал Соколов.

- Близ Теджена и Серахса еще со времен фон Кауфмана немецкие колонии. Зажиточно живут. С туркменами не общаются. Им покровительствовала императрица Александра Федоровна, - заметил начальник экспедиции. - Не обратили внимания? На перроне станции Теджен преотличную ветчину и десять сортов колбасы в киоске продают. По бешеным ценам. Это из колонии.

- А за прилавком этакая пампушечка Гретхен... торгует, - вспомнил Соколов.

- Вот именно... Нетрудно теперь все сопоставить: в Баге Багу гидротехник-фашист, в Серахской колонии - поклонники бесноватого Гитлера... Одно непонятно: как это британцы в свою вотчину, на Средний Восток, немцев пускают?

- Не столько дело в немцах, сколько в фашистах.

Аббас Кули закрывал и открывал рот. Он жаждал продолжить рассказ.

- Бардефуруш Али Саид согласился переправить немца в Теджен. Вместе, одним караваном, предложили провезти и девушку Шагаретт, и ту - другую.

- Сказка тысяча и одной ночи, - с досадой заметил начальник. - Надо же... Поступить так с родной дочерью...

- Вох-вох! Консул и великий мюршид кололи его своими языками, подобными копью. Они оговорили девушку Шагаретт. Они сказали, что она непочтительна к родителям. А из трех тысяч грехов человеческих самый ужасный - непочтительность к отцу. Само небо грозит таким. Болван вождь поверил, и бедняжка Шагаретт, сгорая от ужаса, извивалась как змея, цепенела, как могильные камни, собирая в ладонь все горести земли...

- Но вся компания оказалась почему-то здесь, - удивился Соколов. Понятно, что господин консул и Нейман выбрали участок границы у Серахса. Там близко к Баге Багу, там и кочевья джемшидов. Но ведь от Серахса до Бами добрых четыреста километров...

- Вох-вох! Бардефуруш Али Саид сказал: "Мне нельзя идти в Теджен. Мне надо попасть на Атрек. Господина Неймана ждут советские пограничники в Теджене, и он там попадет сразу в мышеловку. Надо идти в другом месте... Через Бами. В Бами Неймана не знают и не ждут. Кто подумает, что господин Нейман идет через границу с работорговцем. Господин Нейман пойдет в кассу станции Бами, возьмет билет и поедет куда ему нужно - хочет в Теджен, хочет в Кызыларват, а около станции Бами в горах полно русских поселков. А у господина Неймана такие же белые волосы, как у всех русских. Господин Нейман уедет в сторону Ашхабада, решил Али Саид-бардефуруш, а мы тихонечко по ущелью Хаджикала поедем себе через аул Бендесен в Мисрианскую степь и дальше переправим девушек на тот берег Атрека к иомудам. И господину Нейману поможем, и товар продадим в Гюмиштепе с барышом. Вождь иомудов Овез Хая давно просил привезти ему персиянку покрасивее. Вот Шагаретт-пророчица из джемшидского кочевья и усладит его своим прелестным телом, подобным букету роз. А в кошельке у Али Саида зазвенят золотые ашрафи..."

- Вы все рассказываете так, будто сидели за одной суфрой с мешхедским консулом и бардефурушем, - раздраженно заметил начальник экспедиции. Все, что касалось Шагаретт, его задевало, и тон, которым говорил его проводник и друг, явно ему не нравился.

Аббас Кули заметил это.

- О, вох-вох, и краешек тени упреков не коснется подола прекрасной джемшидки! Госпожа Шагаретт-пророчица - предел целомудрия. Девушка закрывает лицо перед портретом мужчин. Рассказывая печальные обстоятельства своих приключений, госпожа Шагаретт ни на просяное зернышко не кокетничала, не подавала знаки глазами и бровями, что делают все девушки на свете. О, как она рыдала: "Оклеветали меня, говоря, что я сожгла шатер чести своего отца!" Но теперь все, вох-вох, на месте. Достойная супруга нашего арчина поехала с джемшидками на станцию. У супруги арчина дела в Ашхабаде. Она отвезет джемшидок в Ашхабад.

- Что теперь с ними будет? - встревожился начальник экспедиции.

- Черт! - воскликнул Соколов. - А когда проходит поезд на Ашхабад?

Словно что-то озарило всех и особенно Аббаса Кули. Он схватил коменданта непочтительно за рукав гимнастерки и вытянул из маленькой сырой михманханы на плоскую крышу. Начальник бросился за ним.

Они стояли, жмурясь от яркого солнца, и смотрели на север. Там, на границе с желтыми, чуть различимыми барханами, бежал легкой тонкой ящеркой почтовый красноводский. И если у Алексея Ивановича при виде уходящего поезда сжалось сердце, то Соколов впал в яростное возбуждение:

- Бами! Касса! Билеты! Болтал-болтал, тянул-тянул, а поезд-то хвостом вильнул. - В несколько прыжков он спустился по лестнице и бросился во двор. Его молодой металлический голос звучал оглушительно:

- По коням!

- Ну-с, всякому свое, - проговорил начальник, - поиграли в спасителей прекрасных пленниц. А теперь, Аббас Кули, за работу. Итак все графики экспедиционных исследований полетели к черту.

Он проводил исчезавшую в дымке пустыни цепочку игрушечных вагончиков, поглядел на пыль, клубившуюся в степи от копыт всадников-пограничников, скакавших в сторону далекой башни водокачки, и пошел к лестнице. Он остановился около нее и как-то вскользь спросил у семенившего за ним Аббаса Кули:

- А они? Они ничего не сказали больше?

- В каком смысле, начальник?

- Ну... Шагаретт и эта, та... ее подружка.

- Вох-вох! Совсем забыл. Девчонки целовали ноги великому начальнику и благодарили, благодарили великого начальника и целовали ноги. "Чаша нашей благодарности, говорили, переполнилась до краев, и мы будем рады, если великий начальник осушит ее до дна".

- Мысли ваши, Аббас Кули, скачут горячим конем. Это вы так говорите. Меня интересует, что они сказали?

- Госпожа Шагаретт?

- Ну, хотя бы!

- Вох-вох! Эта невзнузданная кобылка брыкается и косит глазом, вместо того чтобы сказать "спасибо"! Вы же ей жизнь и честь сохранили. Так она знаете что сказала?

- Ну!

- Боюсь и повторить.

- Да развяжете вы наконец язык?!

- Не убивайте только меня, вашего верного слугу. Она сказала, то есть Шагаретт, кусачая кошка: "Что ваш знаменитый воин с изрубленным саблей лицом такой гордый? Не соизволил даже пожаловать к нам. Не счел нужным спросить, не нуждается ли дочь вождя могущественного племени джемшидов в чем-либо. Гордец он, ваш знаменитый воин!" Так и сказала. Слово в слово.

- Так! И это все? - протянул начальник с несколько растерянным видом.

- И еще она добавила. Не сердитесь, начальник. Она сказала: "Жаль мне жен знаменитого воина: сколько приходится им терпеть и лить слез от его характера! Камень у него, а не сердце".

- И еще моя просьба, дорогой Аббас Кули. У нас, у русских, считается верхом неприличия называть девушку... так, как вы вздумали называть. Бедные, несчастные девушки-персиянки заслуживают всякого сочувствия... и уважения.

Не взглянув на верного слугу и друга, начальник экспедиции быстро пошел по двору. Подергивая свои свалявшиеся в проволочные шнурки-усы, Аббас Кули вслух нараспев говорил:

- Аркан любви то расправляется с близкой душой, как с чужаками, то благоволит к диким кочевникам степей. Вох-вох!

Кто вкушает со стола любви,