Колесница Джагарнаута - Страница 6

Засунул в чулан и арчин свою толстощекую, сиявшую торжеством и недоумением физиономию и удивился:

- Ну и ну! Судьба то взглянет, то отвернется. Дразнится. Не дается!

В отчаянии Аббас Кули лупил себя по голове кулаками:

- Неразумный человек! Горстка грязи, не человек!

- Э, смотрите! - воскликнул арчин. Все его толстощекое лицо выражало изумление. - Нежные создания! Девчонки превзошли силой духа и мощью рук сотню мужчин.

Он просунул в дверку лампу, с которой он так и не расставался, и все увидели - в стенке чулана зиял пролом. Глина и комки сырцового кирпича лежали грудой на земле.

- Как они могли пролезть в такую щель? - удивился кто-то.

- Золотая монета всегда мала.

- Искать! Немедленно искать! Всем! - приказал Алексей Иванович.

Очевидно, шум, суматоха, вызванные выстрелами пушечноподобного "смит-вессона" Аббаса Кули, перепугали девушек. Одному аллаху известно, как нежными пальчиками они сумели разломать толстую саманную штукатурку и разметать сырцовые кирпичи. Страх сделал свое дело. Вообразив невесть что, девушки, обнадеженные тем, что в ауле у них неожиданно нашлись друзья, выбрались сами, не дожидаясь, когда дверь откроют друзья или... враги.

Приказа начальнику экспедиции повторять не пришлось. Все, кто был здесь, бросились искать девушек. Но... Никаких следов. Остались лишь глаза... Полные ярости и мести глаза. И откуда-то из глубины памяти возникли слова: "Но очей молчаливым пожаром ты недаром меня обдала".

Уже совсем рассвело, когда участники поисков собрались на окраине у главного въезда в аул Мурче. И смотрели на степь, на близкие, совсем сиреневые горы.

- От хитростей женщины даже самый страшный див убежит лишь за сто лет пути, - сердился арчин. Сам похожий на дива пустыни, он так и вышел из своего аула в нижнем белье с коптящей семилинейной лампой, сберегая огонек ее толстой ладошкой от утреннего ветерка. - Никуда не денутся, - сказал он. - Проголодаются, сами объявятся.

- Нет, ты, арчин, не человек! - накинулся страстно и свирепо Аббас Кули на толстоликого. - Ступи ногой мне на голову, но так не пойдет!

- Э, я вижу, от пронзительного взгляда красавицы у некоторых сердце растворяется в воде, точно кусок соли!

- Собирай людей! - закричал Аббас Кули. - Давай своих молодых всадников.

Тогда арчин повернул к начальнику экспедиции свое толстощекое лицо и жалобно сказал:

- Мой дом, товарищ, осветился вашим приездом. Мы сделали и сделаем все, чтобы помочь в вашем благородном и полезном деле - розыске воды, но... Где мы будем искать пропавших рабынь, не знаю.

Он присел на краю пыльной дороги и задул огонек лампы, желая показать, что поиски пора прекращать.

Но не так думал Аббас Кули.

- Клянусь, плохо тебе придется, арчин! Эти мои слова истинны, как солнце.

Пришлось вмешаться начальнику экспедиции, чтобы предотвратить ссору. Он понимал, что арчин не обязан продолжать поиски. Но решил уговорить его. И уговорил. В одном толстощекий остался при своем мнении. Он считал, что освобожденные персиянки по сравнению с захваченной контрабандой никакой ценности не представляют. Одна с ними возня. Ищи, а если найдешь - вези на станцию Бами, сдавай местным властям, пиши объяснения, теряй время, отрывай людей от полезных работ. Он серьезно заподозрил, что какая-то из пленниц Аббасу Кули приглянулась своей красотой.

"Везде, где кокетливые красавицы, там бедствия, смятения, несчастия".

И все же он дал и лошадей, и выделил несколько вооруженных парней для поисков. Больше того, он поехал сам.

"Эх, арчин, арчин, - ворчал он, - зубы-жемчужины твои поредели, время избороздило твой лоб морщинами, словно воду в хаузе рябью, а ты мечешься по свету в поисках каких-то там..."

Отчаянно он не хотел ехать, но именно он сразу же напал на след. Выезжая из аула и труся по пыльной дороге, он сказал:

- Поедем к кяризу. Тут кругом степь ровная, ровнее чем ладонь. Спрятаться и мышь не сумеет. Значит, они, ваши красотки, забрались в кяриз и трясутся от страха в каком-либо колодце...

- Трясутся от страха некоторые, - зло сказал Аббас Кули, - не надо бояться, когда пошел охотиться на тигра.

Но арчин надменно пропустил реплику мимо ушей и, повернувшись к начальнику экспедиции, равнодушно заметил:

- Небо вывернулось наизнанку. Почему медлят зеленые фуражки? Еще вчера я послал в горы на границу человека.

Смысл слов толстоликого не сразу дошел до сознания. Лишь позже начальник понял, в чем дело.

Сейчас он заинтересовался местностью. Даже все ночные, несколько мелодраматические события не заставили его забыть о деле. Он все время привставал на стременах, разглядывая ровную, как гладильная доска, степь. Ее резко на юге ограничивала плоская возвышенность, переходившая скачком в скалистую стену главного хребта. Утро еще только занималось, и лессовая дымка еще не поднялась под лучами восходящего солнца. Поэтому каждый предмет, каждое живое существо отлично просматривались на многие версты во все стороны. Бросалась в глаза цепочка холмиков, тянувшаяся от садов и удивительно зеленых полей аула Мурче к возвышенности, прослеживавшаяся почти до гор. Начальник отлично представил себе устройство кяриза, его водовыводную галерею, колодцы, вырытые на правильном расстоянии друг от друга и служившие для выброски грунта во время постройки и последующих ремонтов. Такие кяризы представляют собой творение человеческого гения, нашедшего уже тысячи лет назад способ выводить воду из недр гор в безводные степи.

Начальник при виде приближавшегося гигантского сооружения обрадовался. Описание кяриза надо было все равно занести в экономическую карту района во всех подробностях. Кяриз давал, по местным понятиям, "большую воду" и позволял орошать довольно значительную площадь. "Значительная", конечно, понятие относительное. Но рядом имелись небольшие, даже крошечные кяризы и оазисы, вернее, оазиски, где "бир су" "одна вода", то есть норма воды, например, составляла для одного дехканского хозяйства количество пропускаемой по арыку на поле воды, пока горит огонек фитиля длиной в локоть. Что можно полить за те пятнадцать двадцать минут, пока теплится огонек? В других случаях роль счетчика выполняла сальная свечка. И горе тому, у кого огонек свечи задувал ветер. Арык-аксакал аула свирепо и непреклонно закрывал воду, и тогда жди следующего полива через восемь - десять дней. Что делалось с посевами! В печи солнца пустыни Каракум птицы превращаются в жаркое. Кяриз аула Мурче, прорытый много десятилетий назад, изливал на поверхность пустыни целую речку воды, и мурчинцы жили в подлинном земном рае. Рай этот и намеревался со всей тщательностью зарегистрировать начальник экспедиции. Не беда, что приходится заниматься такими делами во время романтической погони за беглянками рабынями. Если начальник хотел быть правдивым перед самим собой, он отдавал бы себе отчет, что не кяриз, не расстояния в метрах меж колодцами, не количество гектаров и прочие статистические выкладки занимали его мысли. Почему-то нет-нет да вдруг вздрагивал он от странного стеснения в груди. И тогда откуда-то из кромешной тьмы вдруг его озарял яркий свет. А свет этот излучали глаза... девушки-рабыни.

"Ну-ну, - отгонял от себя видение начальник. - Еще чего не хватало!" Он пытался трезво разобраться в своих ощущениях, так как считал себя полностью застрахованным от всяких там эмоций. Но... те глаза, тот обжигающий взгляд... И опять вспомнились строки:

Но очей молчаливым пожаром

Ты недаром меня обдала.

Боевой красный комбриг, сухой ученый-экономист, начальник экспедиции, Великий анжинир не знал за собой склонности к поэзии. Читал стихи Блока давным-давно. И вдруг такие строки...

Он постарался отвлечься, припомнить слова толстоликого арчина. Что он тогда проворчал? Кажется, он сказал что-то про... Ах, да, он остроумно проехался насчет Аббаса Кули: "У некоторых от взгляда женщины желчный пузырь лопается". Грубо, но здорово. Неужели пылкий, бешеный Аббас Кули снесет спокойно такое оскорбление?