Колдун из Темногорска - Страница 55

– Я знаю, где они, – сказал он, будто смущался чего-то. – Я слышу голос Романа, он меня зовет. Надо перейти через мост. Они на той стороне.

Он повел Лену и Эда за собой. В самом деле, вскоре на снежной белизне обозначились два темных пятна. Поначалу казалось, что это лежат черные бревна, выброшенные из воды. Но, подойдя ближе, Эд с Леной увидели, что это Роман и Алексей. Роман сидел, а Стен лежал, вытянув руки вдоль тела и запрокинув голову. Снежинки падали на его лицо и тут же таяли. Так что кожа покрылась мелким бисером капель.

– Т-сс… – прошептал колдун, поднося палец к губам. – Он спит и его не следует тревожить.

– Я принесу носилки. Я буду быстр, как только смогу, – шепнул Эд, и понесся назад с неожиданной для его возраста резвостью.

– А он не замерзнет, лежа на снегу? – спросил Юл.

– Напротив, ему сейчас жарко. Потрогай его. Да не бойся, потрогай.

Юл, поколебавшись, коснулся ладони Стена. В самом деле кожа была теплой, даже горячей. Будто тот не на снегу лежал, а под пуховой периной. Мальчишка почти в испуге отдернул руку и припустил вслед за Меснером.

– Я его понимаю, – Роман улыбнулся, глядя вслед убегающему мальчишке. – Он не может поверить, что Стен жив. А согласись, теплый мертвец – это неприятно.

Лена присела рядом с Алексеем на корточки. Она только теперь почувствовала, как смертельно холодно здесь на берегу, и ее стала бить дрожь. Лена пыталась погладить спящего по голове. Но пальцы так прыгали, что она испуганно отдернула руку. Роман стиснул ее запястье и насмешливо глянул в глаза. В полутьме она не могла различить выражение его лица. Но ей казалось, что колдуна забавляет ее растерянность.

– А ты все еще любишь его, детка! Спишь со мной, а любишь его. Нехорошо.

Лена попыталась вырвать руку, да куда там – не с ее силенками тягаться с колдуном.

– Ну, чем я тебе не по душе пришелся, детка? – он говорил едва слышно. А Лене казалось, что он орет на все округу проклятущие свои слова. – Разве плохо я тебя любил? Подарков не дарил? Ах, да, не дарил! Какое упущение. Так сейчас одарю. Глянь только, какое сокровище! – Не успела она моргнуть, как он повесил ей на шею тяжеленную золотую цепь с кулоном, три синих камня так и брызнули огнями во все стороны. – Ну, дарил ли тебе кто-нибудь вещички краше, а? Я ведь щедрый, так почему бы тебе меня не полюбить?

Колдун отпустил ее руку. Лена хотела сорвать цепь, но почему-то не посмела.

– Разве я тебе нужна? – спросила с сомнением.

– Посмотрим, – отвечал он насмешливо. – Дар у тебя чудной, редко встречаемый. Не особенно приятный, но порой позабавиться можно. Ах, чудно, чудно слышать мысли человеческие. Презабавно.

Колдун проклятый! Как все было хорошо до его прихода! Ну да, она была несчастна, но так гордилась собой, уверенность в своей правильности придавала силы. А та давняя интрижка с Ником не в счет, потому что случилась уже после смерти Стена. Откуда ей было знать, что Лешкина смерть была розыгрышем. И потом, в глубине души она все равно любила только Стена. Ну не верна… Так смешно после смерти верность хранить. Это уже совсем что-то книжное, подруги твердили об этом наперебой. Может быть, у нее с Ником что-нибудь и вышло бы, не посмейся тот над нею – мысленно конечно. «Старая дева, что же на тебя никто до сих пор не польстился? И Стен твой дурак – все в школе говорили, что ты с ним спишь, а он тебя так ни разу и не трахнул?» Вот засранец!

А ведь она позабыла обо всем этом. Да, да, Роман заставил ее позабыть об этом, а теперь вновь позволил вспомнить. Зачем? Испытывает он ее, что ли? Или просто мучит? Всё смешалось в ее голове и сердце. Вот, если бы Стен ее любил, так она… Да что толку мечтать – не позовет Алексей ее никогда за собой. Нет, не позовет.

– Не надо так переживать, – засмеялся Роман. – Все на свете гораздо проще и приятнее.

Ей хотелось возразить, но не нашлось подходящих слов.

– Не по нраву я тебе – так и скажи: отхлынь, и я отойду в сторонку. Не настаиваю. Никого неволить не хочу! – вздохнул колдун.

Лена уже открыла рот, чтобы сказать, как велено, но смутилась и промолчала.

По берегу к ним уже мчались Эд с Надей. У Эда под мышкой были зажаты носилки.

– Скорее, – выдохнул Эд. – Только что появился какой-то тип, явно заинтересовался вертолетом. Шит!

– Дерьмо, опять дерьмо! – насмешливо поддакнул Роман. – Дерьмово будет, коли вы Алексея своим ором разбудите.

Надя приподняла рубашку на боку спящего. На месте раны алел свежий шрам.

– Как ты это сделал? – прошептала она.

– Вода-царица всё может. Разве Гамаюнов подобные фокусы не проделывает? – Он хотел еще что-то добавить, но не осмелился. Колдун – и не осмелился. Вот чудеса!

Вчетвером они подняли носилки со спящим и потащили по берегу. Роман и Лена шли впереди. Лене казалось, что носилки невесомы: рука ее ничуть не затекала. Она понимала, что все это фокусы колдуна. Напоминает, чертяка, о своей бесподобной силе: мол, не думай, не уйти тебе от меня, коли сам не отпущу.

– Ну так скажи «отхлынь», чего медлишь? – шепнул он насмешливо.

Лена опять ничего не ответила.

У вертолета их ждали Юл и Надин напарник Джо.

– Ты его опять спас! – почти с упреком крикнул Юл Роману.

Колдуну не надо было прибегать к Ленкиной помощи, чтобы в эту минуту прочесть мысли мальчишки.

– Он не так беспомощен, как кажется, – шепнул колдун на ухо Юлу, но тот лишь раздраженно тряхнул головой.

– Вся беда в том, что вы слишком похожи, – вздохнул Роман. – Не требуй от него больше, чем можешь потребовать от себя.

– Он же взрослый!

– А при чем здесь возраст, друг мой?

Носилки загрузили в вертолет, Надя забралась следом.

Остальные побежали к джипу Меснера. Светало. Пора было убираться из Пустосвятово.

Но прежде, чем сесть в свою «шестерку», Роман глянул наверх, на улетающую в светлеющее небо металлическую стрекозу. Там была Надя. И думая о ней, колдун почему-то вспомнил реку свою, Пустосвятовку. О реке он думал, как о женщине, с тоской и любовью. И нежностью. Будто прощался навек.

Глашка, едва выбравшись из воды, затрусила по знакомой улочке наверх, к древнему домику, почерневшему и покосившемуся от времени, облепленному, как наседка цыплятами, ветхими сарайчиками. За два года ее отсутствия дом успел еще больше завалиться на бок, а забор и вовсе полег. Ворота же, подпертые камнями, были символическими. Глашка остановилась подле калитки, ожидая, что выскочит Самурай и начнет гавкать и рваться с цепи. Но было тихо. Собачья будка черной разинутой пастью мертво скалилась на Глашку.

– Издох, значит, – вздохнула она, и толкнула калитку.

К двери не пошла – знала, что дверь заперта на ночь, а вот если по лесенке забраться на чердак, то там сбоку есть несколько досочек, которые ничего не стоит отогнуть. Оттуда можно спуститься вниз, в комнаты. Через минуту Глаша уже была в доме. Мамаша, как и прежде, спала в каморке рядом с кухней, а малышня сопела в бывшей Глашкиной комнате. Васька носом к стенке, подле него Валюшка как старшая с краешку. Надо ж, до чего выросли оба. Васька весь в муженька непутевого – нос курносый и рот такой же упрямый; а Валюшка, рыбонька, вся в бабку. Красавицей будет, сейчас уже видно. Глашка уселась на табуретку и принялась смотреть на спящих ребят. На пол с ее рубашки неспешной струйкой стекала вода. Эх, глупая, какая радость-то в русалочьей жизни! Сказал бы кто слово заговоренное, чтобы могла она здесь навсегда остаться. Хоть в Самураевой будке спать – она согласная, хоть в шерсти, дворняжкой, которой кость раз в неделю хозяева швыряют – и то счастье! Как же такое приключиться могло, что Глаша сама от жизни и от деток любимых отказалась? Верно, черт перепутал последние мыслишки в глупой голове!

Васька неожиданно повернулся на другой бок, глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Мамочка, – пробормотал он, зевая и причмокивая, будто пробовал улетевший сон на вкус. – Мамочка, какие у тебя глазки грустные. Тебя кто-нибудь обидел?