Кольцо Луизы - Страница 47

Нет, она не улыбалась Фогеляйну. Он предъявил документ.

— Надеюсь, этого достаточно, чтобы я мог удалиться? Моя фамилия, вероятно, известна вам?

— Да, разумеется, — ответил офицер постарше, возвращая документ Фогеляйну. — Но и это не освобождает нас от печальной необходимости заглянуть в ваш портфель.

— Я буду жаловаться фюреру.

— Это ваше право. А.наша обязанность — проверить содержимое портфеля. Прошу, господин группенфюрер! — В глазах старшего офицера Фогеляйн увидел железную решимость.

— Здесь документы секретного порядка. И вещи для фюрера.

— Не беспокойтесь, — сказал младший офицер. — Мы лишь взглянем на ваши секреты и на вещи, предназначенные рейхсканцлеру.

Начал накрапывать дождь.

— Пройдем вон туда и быстро покончим с этим неприятным делом, господин группенфюрер.

Старший офицер зашагал к развалинам неподалеку. Младший следовал за Фогеляйном.

Дождь хлестал вовсю, когда эти трое укрылись в полуразрушенном вестибюле какого-то дома. Старший офицер вскрыл портфель, вынул папку с документами и несколько продолговатых, очень тяжелых свертков.

— Что это?

— Деньги, — ответил Фогеляйн. Его била нервная лихорадка.

— То, что это деньги, нет сомнения. Но почему вы носите в портфеле золотые монеты Британского банка?

— Они предназначены фюреру.

— Фюрер приказал вам достать английские соверены?

— Да!

— Разве он собирается в Англию?

— Я не знаю намерений фюрера и для чего ему нужны эти деньги.

Между тем младший офицер листал бумаги в папке. Фогеляйн не сводил с него глаз. Он походил в те минуты на затравленного волка. Будь он один на один с любым из офицеров, он, не задумываясь, уложил бы его на месте. Но их двое.

«Двое, черт побери! Ну и попал я!»

— Послушай, Иоахим! — воскликнул в волнении младший офицер. — Да тут бог знает что, ты посмотри! Письмо господина Гиммлера группенфюреру Фогеляйну с приказанием во что бы то ни стало уговорить фюрера покинуть Берлин, и, как только это случится, немедленно доставить его в ставку рейхсфюрера СС. Еще один приказ господину группенфюреру — в случае неудачи плана с передачей рейхсканцлера в руки Гиммлера немедленно покинуть Берлин и отправиться на север для встречи какого-то шведа. Слушайте, господин Фогеляйн, да ведь это пахнет изменой.

Старший офицер бегло просмотрел бумаги.

— Что ж, нам придется сообщить о содержимом портфеля группенфюреру Мюллеру. Пусть он разбирается в этих бумагах и выясняет, зачем вам понадобилась такая огромная сумма в иностранной валюте. — Офицер встал, вынул пистолет. — Я пойду позади господина Фогеляйна.

— Подождите! — Фогеляйн вцепился в рукав старшего офицера. Он дрожал. — Я хочу предложить вам кое-что.

— Ладно, послушаем, — согласился офицер постарше.

…После неудачной попытки откупиться золотом Фогеляйн согласился на все требования офицеров.

— Хорошо, — сказал Фогеляйн. — Я помню эту схему наизусть. Можете записать.

Младший офицер фыркнул.

— За кого вы нас принимаете? Если вы обманываете фюрера, почему бы вам не обмануть нас? Нам нужен документ.

— У меня его нет.

— Этого не может быть, — жестко сказал старший офицер. — Вы, представляющий в ставке Гитлера рейхсфюрера СС, не имеете такого документа? Разве вы не информировали господина Гиммлера о плане обороны Берлина и правительственного квартала?

— Со мной этого документа нет.

— Верим, — охотно согласился старший офицер, — Сделаем так. Вы отправитесь к себе, возьмете документ и принесете нам сюда. Ваши вещи останутся у нас. Мы отдадим их вам немедленно, как только получим то, что нам нужно. И хочу предупредить вас, господин группенфюрер, если вы рассчитываете на вероломство, первая моя пуля будет адресована вам. А я бью из пистолета без промаха.

Поэтому лучше не приводите с собой солдат. Мой коллега займет наблюдательный пункт там, откуда ему будет виден выход из Имперской канцелярии. В случае опасности он даст мне сигнал, и я скроюсь с вашим портфелем. Даю слово, что завтра же он попадет к господину Мюллеру. Идите! — властно прикрикнул на Фогеляйна старший офицер.

Двадцать первое апреля.

Кребс доложил Гитлеру, что в результате обстрела большая часть телефонных проводов порвана и ставка лишена связи с командующими армиями.

— Восстановить!

Десяток солдат ползали по двору Имперской канцелярии и восстанавливали связь. Вернулись живыми четверо.

— Ну и что? — заметил Гитлер. — Такова солдатская участь.

— Еще одна проблема, мой фюрер, — сказал Кребс, — не исключена возможность прорыва русских к центру города по тоннелям метро.

— Открыть шлюзы на Шпрее и затопить станции южнее рейхсканцелярии, — приказал Гитлер.

Кребс, видывавший всякое на своем веку, сам воплощение нацистской жестокости, окаменел.

— Но, мой фюрер!… — Язык его едва ворочался. — На станциях метро и в тоннелях тысячи раненых и жителей, спасающихся от бомбежки.

— Выполняйте мой приказ! — И ни слова больше.

Шлюзы открыли. Все, кто был в тоннелях, погибли. Все до единого…

День окончился сообщением о том, что войска Конева идут на штурм южнее участка внешнего обводного оборонительного рубежа.

В ночь на двадцать второе апреля.

Положение не улучшилось. Геббельс положил на стол фюрера перехваченную оперативную сводку Советского главного командования, переданную Информбюро.

«На Дрезденском направлении, — говорилось в сводке, — советские части, форсировав Шпрее, стремительно продвигаются вперед. Немцы спешно подтянули в этот район крупные подкрепления и с ходу бросают их в бой… Однако. … под ударами наших войск противник оставляет одну позицию за другой. К исходу дня наши войска вели бои за город Кёнигсбрюк…»

Гитлер с лупой нервно рассматривал карту. Наконец он нашел этот небольшой саксонский городок.

От Кёнигсбрюка до Дрездена двадцать четыре километра.

«Западнее Одера, — монотонно читал Кребс сводку Информбюро, — наши войска, преодолевая упорное сопротивление противника, с боями продвигаются вперед… Западнее города Врицена советские пехотинцы и танкисты, поддержанные авиацией и артиллерией, преодолели лесной массив и… в полдень ворвались в город Бернау… Другие наши части, сломив вражеское сопротивление… завязали бои в пригородах Берлина…»

Гитлер отбросил лупу.

Он бегал из угла в угол, рычал, осыпал проклятиями генералов, офицеров, эсэсовцев. Вопил, что немецкий народ недостоин иметь такого вождя, как он, Гитлер, и что если этот мерзкий народ подохнет весь — от мала до велика, — в этом он, фюрер, увидит лишь справедливое возмездие за предательство и малодушие.

— Хорошо, черт побери, если мне уготована могила, я потащу за собой всех вас, всех, всех! Пусть эти трусы гибнут там, на фронтах, я не позволю себе пожалеть хоть одного из них. Пусть все рушится, пусть будут уничтожены вся Германия, вся Европа, пусть наступит хаос, какого еще не было в мире, я буду до упаду смеяться там, в гробу, при виде картины всеобщей гибели. Мерзавцы, подонки, ублюдки, вы не поняли ни своей исторической роли, ни величия, которое определила мне история!

И долго еще бушевал фюрер в гробовой тишине бункера, пока не иссякли силы. В полуобморочном состоянии он упал в кресло.

Двадцать третье апреля.

Геринг прислал фюреру радиограмму, где говорилось, что поскольку рейхсканцлер отрезан не только от страны, армии, но и от Берлина, руководить военными операциями не может, «не соблаговолите ли вы, мой фюрер, в исполнение ваших двукратных формальных заявлений о назначении меня своим преемником передать мне всю полноту власти? Если до двадцати четырех часов двадцать шестого апреля ответа не последует, ваше молчание сочту за согласие».

Фюрер сказал, что это подложный документ, быть может, сфабрикованный с провокационной целью противниками или же каким-то негодяем, задавшимся целью рассорить его, фюрера, с рейхсмаршалом.

Телеграмма Риббентропа положила конец кривотолкам.