Когда загорится свет - Страница 75

— Ну, маленькая, около девяти часов смотри в окно, увидишь сказку Шехеразады.

Беспомощно, равнодушно, упрямо передвигались стрелки часов. Половина первого.

Там, в потемках, волнуется, сходит с ума Алексей. Половина первого. Холодными огоньками мерцают высокие, голубоватые звезды. Густая тьма простирается над городом. Спят мертвые улицы.

Больше Людмила не могла выдержать. Она на цыпочках подошла к Асиной кровати. Девочка, видимо, спала. Людмила накинула пальто и потихоньку выскользнула из дому. Нужно пойти, нужно быть там, с ним, нужно сказать, что ведь если не сегодня, то завтра, что это ничего, что ведь ничего не поделаешь. Или даже ничего и не говорить, а только быть там, рядом с Алексеем, чтобы он чувствовал, что он не один.

Дверь едва слышно стукнула. Ася моментально привстала на постели. Да, мать ушла.

Девочка встала и босиком перебежала комнату. Окно было открыто, за ним была непроницаемая тьма. Вот тебе и сказка, — отец уже пять дней не приходит домой, а теперь и мать взяла и ушла в эту черную ночь, а ей велели спать, будто она еще совсем маленькая.

Торопливо, ощупью девочка одевалась. Взрослые всегда несправедливы, — ее заставляли спать, когда никто не спал, и мать пошла узнать, что слышно у отца, а ее оставили одну. Спать она, разумеется, не могла. Она знала, что просить, чтобы ее взяли с собой, бесполезно. Она пойдет одна, — подумаешь, найдет дорогу и в темноте, сколько раз она провожала отца, когда он после обеда возвращался на работу.

Осторожно, на цыпочках, держась за перила, Ася спустилась с лестницы. Дом спал. Только из дежурки дворника в приоткрытый подъезд падал слабый сонный свет. С замирающим сердцем проскользнула она мимо окошка, — дворник спал, покачиваясь на стуле. Вот уже и улица; как в глубокую воду, Ася нырнула в темноту.

И сразу стало как-то странно и страшно. Она ступала так легко, а эхо повторяло ее шаги, как будто ударами молота.

Улица была словно узкая расщелина между высокими скалами. Нигде ни огонька, и черные окна выделялись на темном фоне, как сгустки мрака, как страшные глаза неведомых огромных птиц. О, как громко раздавались шаги! И сердце билось, словно его мерный звук усиливался где-то извне.

Направо, конечно, направо. Как странно выглядит город! Сколько раз она проходила здесь, бегала с Дуней, играла с детьми, но теперь все было иное, непонятное и таинственное. Чужое, словно она никогда не видела этих улиц. Ася испугалась, что заблудится, она показалась себе такой маленькой и покинутой в этой огромной, глухой пустыне, где все спали. И матери не было видно, — должно быть, она шла быстро, и даже эхо ее шагов не отдавалось впереди. Ася пожалела, что вышла из дому. Можно было спокойно лежать в кровати, там было так тепло и уютно, и они все равно пришли бы, и она бы узнала, почему отец не сдержал слова.

Но нет, зачем возвращаться, — она прошла уже, наверно, половину пути, а дом был пуст, глух. Да если еще вдобавок дворник проснулся и запер подъезд? Быть может, он не захочет открыть ей, да и что ему сказать, почему она в такое время на улице? Нет, лучше уже идти вперед, до конца, там мать и отец.

Вдали раздался хриплый, сдавленный голос. Кто-то говорил. Лишь мгновенье спустя она сообразила, что это радио. Так поздно? — удивилась она. Но ведь сегодня все было такое странное и необычное. Слов она не различала, но от этих хрипящих звуков ей стало еще страшней. Она ускорила шаги.

Где-то хлопнула дверь. Это уже были не ее шаги, это не испуг ее сердца, — кто-то шел по улице. Она почти побежала от страха.

Но вдруг окутывающая город тишина разорвалась. Хлопнула еще одна дверь, потом еще и еще. Зазвучали шаги. За темными окнами туманными, красноватыми звездами то тут, то там вспыхивали огоньки свечей. Из переулка донеслись голоса. И все это было странно, таинственно, непостижимо: словно волшебная палочка пробудила город.

Выйдя из переулка на широкий бульвар, Ася увидела, что она уже не одна. С грохотом открывались двери, в темную ночь распахивались окна. Со всех сторон раздавались шаги. Издали доносились какие-то крики. Что происходит?

Справа, слева, со всех сторон шли люди. Они натыкались в темноте друг на друга, смеялись, кричали, перекликались. Редкие сперва прохожие теперь широкой лавиной шли по мостовой, заполняли тротуары. Хрипло и гулко говорил что-то репродуктор на площади, и оттуда доносились возгласы, как во время демонстрации. Охваченная страхом, Ася проталкивалась вперед. Что это за люди?

— Что ты тут делаешь, девочка? — удивленно спросил кто-то, наткнувшись на нее в темноте.

— Я ничего, — пробормотала она испуганно и кинулась в сторону. Теперь только еще вот этот переулок, а там уже улица, где электростанция, где отец и мать.

Она бежала изо всех сил. Только теперь она заметила, что потеряла берет. Косички расплелись, было жарко, и при каждом шаге что-то кололо в боку. Наконец-то высокий забор!..

Из последних сил она добежала до него и заколотила кулачком в калитку, забыв, что есть звонок. С другой стороны зашлепали знакомые шаги. Сторож открыл калитку и не заметил ее, глядя через ее голову в ожидании взрослого человека.

— Евдоким Галактионович, это я…

— Тьфу, а я испугался… Смотрите-ка, Людмила Алексеевна, какая у нас гостья!

Людмила ужаснулась.

— Ася, это ты? Что с тобой? Зачем ты встала?

— Я… я… не могла, мама, — пробормотала она и расплакалась. Она обняла мать и с чувством беспредельного счастья ощутила знакомый запах и мягкую руку на потном лобике.

— Эх, ты…

— Сегодня и ребенку не спится, — примирительно сказал Евдоким, и Ася успокоилась.

— Мамочка, а где папа?

— Папа там, у машин.

— А что делается, почему столько народу на улицах?

— Разве ты не знаешь, доченька?

— Нет… Когда я выходила, никого не было… А потом вдруг сделалась такая толпа, что идти невозможно.

— Война кончилась, моя крошка…

Ася стояла с открытым ртом.

— Война?

— Да, да.

— Так почему же ты плачешь, мама?

— Это ничего, ничего. — Людмила отерла глаза тыльной стороной руки.

— Такой уж нынче день, что люди плачут от радости, — сказал Евдоким. — Вот беда, нашему-то Алексею Михайловичу и порадоваться некогда.

— Может, пойти туда все же? — неуверенно спросила Людмила.

— Нет, нет, не надо… Там такое творится, такое творится! Лучше уж посидеть здесь на лавочке… Тепло, хорошо…

Людмила села и обняла Асю. Девочка устремила глаза на мрачный силуэт здания, где мерцали неверные мелкие огоньки.

Евдоким, опираясь на свою палку, смотрел туда же.

— Думали, еще в десять часов тронется… и опять сорвалось… На Алексея Михайловича аж смотреть жалко, как земля черный… Да уж, можно сказать, и все-то время было нелегко, а уж эти пять дней — откуда только у людей силы брались?.. Нашему инженеру порошки давали, он у нас вчера в обморок упал… Алексей Михайлович куда сильней! За всех бегает, суетится, но и ему досталось, ох, досталось!

— Что же будет? — глухим голосом спросила Людмила.

— Чему же быть? Пойдет она, красавица, не сегодня, так завтра, а все равно пойдет… Мало ли было мучений и тогда, в первый раз? Уж кажется, все в порядке, и вдруг заест — и ни с места… Она пойдет!

Людмила тоже знала, что пойдет. Но она понимала, что далеко не безразлично, когда пойдет. Срок уже прошел — четвертый срок, и раньше это доводило Алексея до отчаяния. А теперь война кончилась, и люди безумствуют от радости в темном, мрачном городе. Она понимала, как страшно хочется Алексею дать свет как раз сегодня, в эту ночь.

Издали слабо доносились возгласы, песни, шум. Но здесь царила тишина. Глухо, с перерывами начинало что-то гудеть в главном зале и снова умолкало. Маленький мотор, подающий свет для работы, сопел и пыхтел, ежеминутно угасая.

Но вот медленно, постепенно выровнялся пульс основного шума. Ровным, торопливым ритмом двинулись машины.

— Ого! Кажется, пошло, — дрожащим голосом сказал Евдоким, и Людмила сильно сжала руку Аси.