Когда я снова стану маленьким - Страница 23

И потом говорит:

— Я уже уезжаю.

Я испугался, что она прямо сейчас уедет, и быстро вынул открытку с ангелом: побоялся, что не успею отдать. Показываю и спрашиваю:

— Красивая? Она тихо ответила:

— Красивая.

Я говорю еще тише:

— Может быть, хочешь?

Я не хотел, чтобы Иренка увидела. Потому что маленькие любят во все вмешиваться. А вдруг еще что-нибудь громко скажет.

Но мама с тетей разговаривали и ничего не услыхали. Марыня говорит:

— Напиши что-нибудь на память.

Она это таким голосом сказала и смотрит, соглашусь ли. Все хорошо вышло. Я тут же быстро написал: „На память о Варшаве“. И приложил промокашку.

А Марыня говорит:

— Ой, размажешь! Я отвечаю:

— Смотри, совсем не размазалась!

Но „Н“ немножко размазалось. Она говорит:

— Ну, это ничего! И добавила:

— Ты очень красиво пишешь! И еще:

— Напиши, кому и от кого…

— Зачем?

Марыня подумала, склонила головку набок и говорит:

— Да, правда…

Но я написал: „Марыне из Вильно“.

И завернул в серебряную бумагу от шоколада. Потому что у меня уже все было припасено.

Но вижу, что чересчур уж блестит. Тогда я вырвал страницу из тетрадки и обернул еще раз.

А она:

— Ой, страницу вырвал!

Я говорю:

— Ничего!

А моя мама говорит:

— Снимите пальто!

А ее мама:

— Нет, мы должны сейчас же идти!..

Марыня положила эту открытку, этот сверток, в муфточку и спрашивает:

— Ты какую букву больше всего любишь писать?

Я говорю:

— Заглавное „Р“.

— А я заглавное „В“. Дай бумаги, я тебе напишу. Но карандашом.

посмотрим, кто красивее пишет.

И она написала. И я тоже. Только я не старался, хотел, чтобы у нее вышло красивее.

Она говорит:

— Ну, чья красивее?

Смеется, а зубки у нее беленькие, ровные-ровные.

И говорит:

— На открытке ты красивее написал!

Я покраснел и говорю:

— Когда удастся, а когда и нет…

Мы писали „Варшава, Вильно“ — разные слова, а потом числа. Она говорит:

— Я страшно не люблю писать восьмерку: всегда выйдет какая-то перекрученная.

А я отвечаю:

— Ну да. Восьмерка редко хорошо получается. И тебе ведь, Марыня, в пальто трудно писать.

Тогда она посмотрела на свою маму и говорит:

— Пожалуй, раздеться, или как?..

Но им уже надо идти.

Марыня хотела эту страничку порвать, но я не дал.

— Зачем тебе?

— Пусть останется.

— Зачем?

Я тихо сказал:

— На память!..

— Ну, какая это память. Разве это годится на память! Я тебе из Вильно пришлю красивую открытку.

Но оставила.

И я показал ей горшок с горохом. Сказал, чтобы она его взяла. Но как она с этим горшком поедет?

Марыня погладила пальцем каждый листик.

А ее мама говорит:

— Ну, пошли.

И поднимается со стула. Марыня быстро встала подле своей мамы. И мы уже больше не разговаривали, я остался около горшка. Они еще долго так говорили, стоя. А может быть, недолго, только теперь уж я хотел, чтобы они скорее ушли. Я боюсь прощаться. И слышу:

— Ну, ребятишки, прощайтесь!..

Я еще больше отвернулся.

— Ну что, так и не попрощаетесь? Может быть, вы уже поссорились? Не поцелуетесь на прощание?

Марыня говорит:

— Я с мальчиками не целуюсь.

— Вот ты какая, — говорит моя мама. — А не споешь нам на прощание?

— Могу.

А ее мама говорит:

— Ну уж когда в следующий раз приедем. А то горло перегреешь.

Марыня поцеловалась с мамой и с Иренкой, а мне только руку подала. И так гордо… Даже не улыбнулась. В перчатке. И они вышли. А мама:

— Ты бирюк. Вот Марыня — молодец. А ты у меня совсем неотесанный.

Я благодарен Иренке.

Я ее поцеловал — привлек к себе и поцеловал в голову.

— Ты была хорошей девочкой, Иренка, — сказал я.

И начинаю готовить уроки.

И так мне хорошо, спокойно. Так хорошо все получилось с этой открыткой. Красивая открытка. Сперва я хотел купить с цветами, потом с видом: лес, около леса домик и лошадь стоит. Еще были две красивые, но на одной надпись: „С днем рождения“. А с ангелом, пожалуй, самая красивая. И горы, и пропасть, и цветы, и этот ангел, их охраняет.

Когда у меня будут деньги, я куплю такую же. Марыня, наверное, не пришлет, забудет, когда вернется в свой Вильно.

Я переписываю на завтра стихи. А рядом лежит Иренкина кукла. С этой куклы все и началось. И горшок с четырьмя листочками. Потом, когда горох будет расти, новые листья появятся выше, а эти четыре окажутся внизу. И, наверное, они первыми опадут. Подождать, пока они пожелтеют и опадут сами, или сорвать их еще зелеными и засушить на память? Пока еще я не знаю.

Я переписываю на завтра стихи. Пишу очень старательно. В этом отрывке было одно заглавное „В“. Я постарался написать его как можно красивее. Уж и не знаю, приятнее ли мне писать заглавное „Р“ или заглавное „В“.

И я посматриваю на ту страничку, на которой мы писали буквы.

Да, ничего не поделаешь: я люблю ее и больше ее не увижу. Только страничка с буквами осталась и четыре гороховых листочка…

А может быть, она и в самом деле напишет? Или встречу на улице какую-нибудь похожую девочку. Так ведь и с Пятнашкой было.

Девчонки противные. Гордячки, вечно ссорятся, кривляются. И любят притворяться, будто бы они взрослые, а ребята — хулиганье.

Девчонки сторонятся нас, а захотят подойти, так словно милость тебе оказывают.

Ну да, какие-то они более нежные. И платьица у них, и бантики, и бусы понавешают разных украшений. А выглядит красиво. А если б мальчишка — было бы смешно. А ведь есть и мальчишки с длинными волосами. Точно куклы. Неужели не стыдно? — Ну да, но почему мы должны им уступать? Девчонку нельзя ни ударить, ни толкнуть. Сразу скажут: „Она девочка!“ А когда мальчики и девочки учатся в школе вместе и мальчик пожалуется учительнице на девочку, та отвечает: — Ты мальчик, а с девочкой сладить не можешь?

Хорошо, в другой раз слажу. И снова скандал. И непонятно, как же все-таки надо поступать.

Если бы взрослые не напоминали все время, что вот это мальчик, а вот это девочка, мы, наверное, и забыли бы. Но разве они дадут забыть. Сами говорят, будто нет разницы, а на деле получается наоборот. Мне неприятно так думать, но ничего не поделаешь. Ведь не могу я врать. Марыня тут не виновата. Может быть, и в самом деле это только в Варшаве так?

А она написала. Правда написала. Сдержала слово. Прислала открытку с видом Острой Брамы. И адрес, и марка — все есть. Не постыдилась написать мальчику. Смелая.

И петь не стыдится, и первая сказала, что будет танцевать. У меня эта открытка лежит теперь вместе с той страничкой и листочками. Только один листок сломался.

А недавно у нас была экскурсия. Не по железной дороге, а через мост и парк. Так хорошо было.

Мы хотели идти посреди улицы по четыре человека в ряд, а не протискиваться парами: тогда не так будут толкать, Но учительница не позволила. И правильно. Потому что ряды сразу расстроятся и выйдет неразбериха. Тот пинается, эти еле волочатся, одни вправо идут, другие влево. Но и парами идут не в ногу и не на равном расстоянии.

Интересно было. Когда мы переходили через улицу, остановились два извозчика и одна машина. Как-то приятно, что и мы что-то значим, останавливаются.

Я иду в паре с Манеком. Главное, выбрать себе хорошую пару и знать, кто идет перед тобой, а кто за тобой.

Всего красивее было на мосту, потому что вода в Висле замерзла, — А есть такие, которые купаются в проруби.

— А ты бы побоялся?

— Чего?

— Ну, холодно!..

— Ну и что ж, что холодно?

Ведь приятно попробовать и доказать, что не боишься.

— Из воды может сделаться лед или нар.

— Странно, правда?

— А разве не странно, что муха может по стене ходить, а рыба в воде спит?

— Или лягушка. Получается из головастика. Чудно!

И мы разговариваем с Манеком о том, что будто бы у нас есть лодка и мы возьмем хлеба, сыра, яблок и поедем в Гданьск. По каким притокам Вислы будем плыть, мимо каких низменностей и плоскогорий и исторических мест.