Когда ты будешь моей (СИ) - Страница 2

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Владимир Станиславович, я добила историю Шульги и ухожу!

— Уже? Ну, давай, Марьяш. Теперь до послезавтра?

— Угу. У меня сутки.

— Будешь с Новиковым дежурить.

— С Новиковым хорошо, — покладисто киваю я.

— А со мной, выходит, плохо?

— Неспокойно! — мой палец уличающее тычет в сторону комнаты отдыха, в которой до сих пор работает телевизор.

— Да это ж такой бой! Грех было не посмотреть, Марьяш! — оправдывается Иванюк.

Я смеюсь. Перекидываю пальто с сумкой на одну руку и, помахав на прощание заведующему, топаю к выходу. Киваю постовой медсестре, останавливаюсь, чтобы отругать курящего на лестничной клетке папашу, и притормаживаю у большого зеркала в холле.

Нет, вы только не подумайте. Плевать мне на то, как я выгляжу! Точнее, не так… Не плевать. Мне, как и любой другой женщине, не чуждо некоторое тщеславие. Просто… не для Балашова это все. Не для Балашова! Я до сих пор цепенею, когда на мне задерживается его взгляд. Цепенею… А он это видит. И злится. Боже мой, как он злится! Словно у меня нет повода вести себя именно так. Словно все те страхи, что он во мне пробудил, ровным счетом ничего не значат. Сглатываю ставшую вязкой слюну. Скольжу взглядом по удобным шерстяным брючкам цвета маренго, поправляю воротник на водолазке и приглаживаю выбившиеся из хвоста пряди. Мой наряд вряд ли можно назвать вызывающим или сексуальным. Наверное, можно расслабиться. Вот только…

Когда Балашов меня изнасиловал, на мне была невзрачная серая роба врача скорой помощи.

О, да господи! — тут же одергиваю себя. — С тех пор прошла куча времени! Он был обдолбанным в тот день, и напрочь слетевшим с катушек… За столько лет Демид здорово изменился.

Ну, вот… Давай. Ищи ему оправдания!

Из здания больницы выхожу взвинченной донельзя. Но стоит увидеть, как Демид возится с дочкой в песочнице — вся моя злость исчезает. Будто ее никогда и не было. Да, я не планировала ребенка от насильника… Но случилось то, что случилось. И даже если сейчас мне предложат вернуться в тот день, чтобы изменить его, я ни за что не соглашусь. Эта маленькая проказница — моя награда за все. А Демид… я просто не могу этого не признать, лучший отец для неё из всех возможных.

— Эй, я готова!

Балашов вскидывает голову, шепчет что-то Поле на ушко и широко улыбается. Она хихикает в ответ, прикрывая ладошкой рот, кивает. Тогда Демид отряхивает дочь от песка, вновь подхватывает её на руки и выпрямляется во весь свой гигантский рост. Это было проблемой. То, что он все время таскал её на себе. Вот как взял в свои огромные руки еще в роддоме, так, кажется, и не отпускал. А она, привыкнув к этому, постоянно просилась на ручки. Стоит ли говорить, как чудовищно у меня болела поясница, когда Полинка чуть подросла?

— Куда ты хотел поехать? — спрашиваю, забираясь в пафосный Хаммер Балашова. С детским, мать его, креслицем, установленным на заднем сиденье, которое он никогда, на моей памяти, не снимал. Интересно, как реагируют его женщины на наличие такого аксессуара? Наверное, им не до него.

— Э-э-э… Вообще-то, никуда.

Я в мгновение ока напрягаюсь:

— Ты сказал, что хочешь отвезти Полину в пиццерию.

— Да, но потом подумал… Знаешь, сейчас вокруг меня такая шумиха… Вряд ли нам удастся по-человечески посидеть.

— Полюш, милая, похоже, мы едем домой, — бормочу, нащупывая дверную ручку. Но замки щелкают — блокируя нас в салоне. Это Демид нажал на какую-то кнопку и… В тот же миг пространство салона будто сжимается. Я ощущаю Балашова так близко, так невыносимо близко к себе… Его запах забивается в ноздри и перекрывает мой кислород. Капля холодного пота скатывается вниз по позвоночнику. Дыхание останавливается.

— Эй… Я просто хотел напроситься к вам в гости. Закажем пиццу, выпьем вина… Покажешь мне видюху из детского сада. Ты же белочкой была, Поль?

— Угу. Лыжинькой.

Я с облегчением выдыхаю. Волна отката проносится телом и ударяет под колени. Ноги становятся ватными, и хорошо, что я сижу, иначе бы просто рухнула на пол, как недобитая королева драмы.

— Так что, ты не против? Я надолго не задержусь, правда. Просто… соскучился очень.

Поднимаю ресницы и, как в ледяной океан, погружаюсь в самые синие в мире глаза. Я не могу ему отказать. Потому что это противоречит всем моим договоренностям с собственной совестью и здравым смыслом.

— Хорошо. Пицца — так пицца, — пожимаю плечами я и отворачиваюсь к окну.

Демид

Марьяна сидит, вжавшись в обивку сиденья побелевшими пальцами и, кажется, даже не дышит. Я судорожно соображаю, какого черта снова пошло не так. Но, видимо, предпоследний хук Фьюри был слишком сильный. Истина доходит до меня с опозданием. Когда кажется — еще чуть-чуть, и она грохнется в обморок. Матерюсь про себя, открываю гребаные замки, и лишь тогда Марьяна расслабляется. Не то, чтобы полностью, но и этого достаточно, чтобы сделать следующий вдох. Дерьмо! Четыре года прошло… Четыре, мать его, года, в течение которых я только и делаю, что пытаюсь наладить с ней отношения. И заслужить прощение за то, что даже сам себе простить не могу.

В кресле на заднем сиденье сидит наша дочь. Маленькая принцесса эльфов. До нас ей нет дела. Она разглядывает аппликацию на своем новеньком рюкзачке. Свинку, прости господи, Пеппу и еще каких-то уродов, в которых создатели мультика умудрились разглядеть козу и зебру. И я даже знать не хочу, что они перед этим курили…

Завожу мотор и выезжаю со стоянки. Уже довольно прохладно, но клумбы еще в цвету. Марьяна может работать где угодно, но почему-то работает здесь. В педиатрическом отделении самой обычной районной больницы, расположенной в унылом спальнике.

Вообще-то моя девочка мечтала стать парамедиком. Но после того, что я натворил, ее мечтам не суждено было сбыться.

Не то, чтобы Марьяна делилась со мной своими мечтами… Об этом, как и о многом другом, я узнал от ее матери. И, конечно, действовать через неё было нечестно. Да только вряд ли кому-то придет в голову предъявлять мне претензии. Я — Демид Балашов. Редкий засранец — спросите кого угодно.

Но для нее я хочу стать лучше.

— Какой красивый рюкзачок.

— Это мне папа подалил.

Ловлю в зеркале заднего вида Полинкин взгляд и, как дурак, улыбаюсь. Я присутствовал на родах и был тем, кто перерезал ее пуповину. Но, знаете, мне кажется, что в тот момент между нами протянулись намного более прочные нити. Один конец опоясывает мое сердце. Другой — крепится к её маленькому пальчику. Эта малышка вертит мной, как может. А я и рад стараться. Потому что люблю ее до безумия. Она — единственный человек за всю мою проклятую жизнь, который любит меня в ответ. Любит таким, какой я есть. Любит бескорыстно и преданно. И только за одно это я готов бросить к её ногам весь мир. Но ей это не нужно. И в этом вся соль.

— Тебе не дует, Кексик?

Поля морщит нос и отрицательно качает головой. Светлый хвостик мотается из стороны в сторону. Полинка — моя точная копия. Только белобрысенькая в Марьяну. Довольно необычное комбо, благодаря которому наша малышка растет настоящей красавицей. И нет, я не преувеличиваю. Ничуть.

Выворачиваю руль и перевожу взгляд на Марьяну.

— Закажем доставку из дома? Или заедем в ресторан?

Марьяна хлопает по карманам, нащупывает телефон и открывает какое-то приложение.

— Я могу заказать прямо сейчас. Чтобы не терять время… — её голос звучит, как писк, и она вынуждена откашляться в середине предложения. Да чтоб его! Марьяна ведет себя так, как будто действительно не понимает, что я затеял это все не ради ужина. А я… Я просто так долго был вдали от неё, так бесконечно долго… Что, как голодный пёс, готов сожрать все, что перепадет. Любую возможность… Я готов врать, изворачиваться и юлить, чтобы побыть рядом лишние полчаса. Да что там… я буду рад даже минуте. Секунде, кого я обманываю?