Когда ты будешь моей (СИ) - Страница 1

Марьяна

— И мы, как всегда, начинаем наш прямой репортаж из Медисон Сквер Гарден, где буквально через несколько минут начнется бой за титул абсолютного чемпиона мира в супер-тяжелом весе по версиям IBF, WBO и WBC между Демидом Балашовым и…

Отбрасываю от себя ручку и зажимаю ладонями уши. Нет сил слушать это снова и снова. Просто нет сил… А потому выходит, что я так и не научилась справляться с этим дерьмом. Не приучила себя не вздрагивать каждый раз при упоминании имени Балашова и всего, что с ним было связано. Смешно! Ведь это происходит так часто, что уже бы пора привыкнуть. Но не получается. Я срываюсь каждый чертов раз. А мне нельзя. У нас с ним дочь вообще-то…

Встаю из-за стола, подхожу к неплотно прикрытой двери, ведущей в кабинет заведующего, и ору, перекрикивая телевизор:

— Владимир Станиславович, можно потише, ну? Я тут вообще-то работать пытаюсь.

— Блин, Марьяш, так ведь бой какой!

— Его еще вчерашней ночью все посмотрели.

— А я проспал! Представляешь? Вырубился после смены… Ой, йой! Ну же, Демид, давай джебами его! Вот так… Какой крюк, а, Марьяш!

Я закатываю глаза и возвращаюсь за стол, понимая, что ничего своими просьбами не добьюсь. Когда дело касается Балашова, все идет кувырком. И никого уж точно не волнует, что в ночь боя я тоже была после смены, а шум в округе поднялся такой, что уснуть было просто невозможно. Последний бой Демида в этом чертовом городе смотрели, кажется, все. Когда во втором раунде Балашов отправил Фьюри в нокдаун, я даже слышала, как завопила моя соседка. Тихая восьмидесятилетняя старушка, которую я всегда считала интеллигентной, не терпящей насилия пацифисткой.

Отбросив прочь ненужные мысли, я пытаюсь сосредоточиться на истории болезни Миши Шульги. Но меня вновь отвлекает шум. На этот раз он доносится из коридора. Полинкин голос я узнаю мгновенно. Он звенит колокольчиком и, отражаясь от узких стен, проносится гулким эхом под люминесцентными лампами. Но сейчас я прислушиваюсь совсем не к тому, о чем трещит эта болтушка.

А к шагам… Легким. Узнаваемым. Ненавистным… Заставляющим сердце биться чаще, несмотря ни на что. Простая синяя ручка выпадает из моих пальцев и, прокатившись по столу, скатывается на пол. Я вскакиваю. Одергиваю медицинский халат и торопливо выхожу из кабинета.

Демид идет по коридору. Огромный, как гора. Меня всегда пугали его размеры. И это было оправдано, учитывая то, как он со мной поступил однажды…

Джинсы, парка, капюшон которой Балашов надел прямо поверх низко опущенной на глаза бейсболки… Ничего особенного, на первый взгляд. А проходящая мимо медсестра чуть глаза не ломает. Бедняжка.

— Не знала, что ты вернулся, — бормочу, снимая с широких плеч Демида нашу трехлетнюю дочь. Меня бесит то, что он забрал Полину из сада, не предупредив о своих планах. Да и его приход сюда… Ну, вот какого черта? Мы ведь договорились, что он будет держаться в стороне от моей жизни!

— Не хотю. Папа — моя коняшка, — трясет головой Полинка, вырываясь из моих рук. Я отступаю, стараясь не смотреть на Балашова, но один черт замечаю кровоподтек на его выступающей скуле и чуть припухший глаз.

В пятом раунде Фьюри собрался. Провел несколько успешных ударов в голову, но в итоге переборщил с агрессией, и рефери снял с него очко за удержание рук и наваливание на противника.

Признаюсь, в ночь последнего боя Балашова я стала отступницей. Еретичкой. Единственным человеком во всей нашей стране, кто болел не за него. Всей душой я была с Фьюри… там.

Но проиграла. Опять проиграла. Как и всегда до этого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍*

— Угу. Вернулся… Извини, что не предупредил тебя насчет Польки. Телефон сдох.

— Ничего, — натянуто улыбаюсь. Демид, когда хочет, может быть настоящим душкой. Или… последним уродом. В общем, действует по обстоятельствам.

— Ты скоро закончишь? — спрашивает, бросив небрежный взгляд на часы, стоимость которых, должно быть, равняется бюджету загибающейся Венесуэлы, и пересаживает Полинку на одну руку. Его мышцы даже не напрягаются. Так, обозначаются под плотным атласом кожи. В сильных руках отца наша девочка кажется сказочной принцессой эльфов. Сглатываю.

— Минут через десять освобожусь.

— Мы подождем тебя на улице, ладно?

— Зачем? — спрашиваю настороженно.

— Да так… Хотел отметить завершение карьеры.

— А что не так с твоими подружками?

Челюсти Демида дергаются. Как будто он хочет сказать мне какую-то гадость, но в последний момент съедает её. Я чертыхаюсь про себя. Вот почему так? Стоит его увидеть, и вся моя выдержка летит к чертям? Я ведь обещала себе игнорировать эту тему! Потому что она меня не касается. Вообще… И никогда не касалась.

— Мама бука! — хмурит тонкие брови Полинка, обнимая Балашова за мощную шею. Ее детских ручек явно не хватает, чтобы объять необъятное, но она, как может, выражает отцу свою любовь и верность. Маленькая предательница звонко чмокает Демида в небритую щеку, оставляя на коже влажный след. Он даже не морщится, лишь улыбается, как будто это самое лучшее из всего, что случилось с ним за долгое время, и шутливо подбрасывает дочку. Та визжит. А у меня, кажется, поднимается внутричерепное давление.

— Марьян, я же ничего такого не предлагаю. В пиццерию сходить с ребенком. Как семья…

Сую руки в карманы халата, совершенно не понимая, что делать дальше. По большому счету, я даже видеть Балашова не хочу, не то, чтобы с ним куда-то ходить. Но у нас дочь. И я действительно стараюсь делать все, чтобы наши дерьмовые отношения с Балашовым никак на ней не отражались. Для Полинки мы просто родители, обожающие свою дочь. Но никак не враги. И слава богу.

— Да-да! Вали его! — доносится из-за двери ликующий вопль Иванюка, после которого он прибавляет звук и в телевизоре.

— Каа-а-акой напряженный момент! — возбуждённо орет комментатор. — Вы только посмотрите на Балашова! Да! Именно в таких контратаках сказывается преимущество Демида в размерах и классе. Он просто рубит… рубит американца, прижимает к канатам! И… жестким правым хуком отправляет его в чистый нокаут! Да-а-а-а! Ай да Демид! Тридцать восемь лет… Два метра два сантиметра… Сто четыре килограмма… Напомню, что за плечами Балашова шестьдесят четыре боя на профессиональном ринге и шестьдесят одна победа. Из них пятьдесят две — победы нокаутом. Без ложной скромности, легенда мирового бокса. Накануне боя Демид заявил о завершении профессиональной карьеры. Да, господа, заканчивается целая эпоха… Но как заканчивается, а?! На какой высокой ноте! Красивейший финал…

Отвожу взгляд, вдруг осознав, что все это время пялюсь на Демида, как какая-нибудь сбрендившая фанатка. А он смотрит на меня…

Из шестой палаты, чуть дальше по коридору, выходит мама с ребенком. Демид сутулится, опускает голову, отработанным движением пряча лицо под козырьком. Я все сильней нервничаю. Еще немного, и его точно кто-нибудь да узнает. А мне это ни к чему.

— Ладно! Подождите меня в парке. Там детская площадка есть. А ты, Полинка, постарайся не уделаться, ладно?

— Мамоська пойдет с нами в пиццилию? — улыбается та и обхватывает ладошками побитое лицо отца.

— Угу, пойдет. Ты рада?

— Осинь.

Их голоса удаляются, а я стою, как дура, посреди коридора, разглядывая мощную спину Демида и подпрыгивающий где-то в районе его плеча куцый Полинкин хвостик. Зря я волновалась… Из Балашова вышел прекрасный отец. Он поражает меня своим терпением во всем, что касалось дочери. Он остается спокойным даже в тех ситуациях, когда мне самой отказывает выдержка. А ведь во всем остальном — у Демида просто бешеный нрав. И большие проблемы с контролем над гневом.

Я встряхиваюсь, отгоняя воспоминания. Возвращаюсь в ординаторскую и, быстро дописав историю, переодеваюсь. В комнате отдыха Владимир Станиславович что-то бубнит под нос. Даже интересно, что бы он сказал, если бы увидел в нашем отделении своего кумира. Ставлю на то, что зав не смог бы выдавить из себя и звука, хотя обычно никогда не лез за словом в карман.