Когда сверкает молния - Страница 6
— Я не вмешиваюсь, — равнодушно произнес секретарь горкома, заметив, что все выжидательные взоры обращены к нему.
— Надо начинать, — махнул рукой главный технолог.
Внутренне он был рад этому событию больше всех. Смутная догадка сначала бессознательно мелькнула в голове, затем переросла в уверенность. «И хорошо, что нет Николая, — злорадно подумалось ему. — Если б не мое участие, вряд ли бы предложение стало изобретением и обрело реальные черты. А кто важнее теперь — он или я — можно поспорить».
После долгих месяцев Совместной работы с Николаем еще целых два года катилась пробивная волна их предложения от стен цеха до самой Москвы, то откатывалась назад, то вновь нарастала. Невидимые подводные камни постоянно затормаживали нормальный ход волны, и руководство категорически запрещало снижать существующий выпуск продукции ради новой линии, из-за монтажа которой пришлось бы останавливать цех. Появились и скептики, не верящие в саму суть предложения. Скептиков убедили за годы волокиты, а старое оборудование решили не трогать, обойти его стороной, покуда монтируется новая линия и модернизируется соответственно вся карбамидная установка.
В потоке дней к изобретению присовокуплялись все новые фамилии, порой не имеющие никакого отношения к нему, а имя того, кто обмозговал, теоретически подготовил все, то есть Локтева, было «забыто» и упущено. Один Виктор знал об этом, другие — не обратили поначалу внимания. Два года — срок не маленький, — продолжал думать он про себя. — Опадает листва и появляется новая, перетираются камешки ручейковой водой, превращаясь в песок... «Время и труд все перетрут!» — вспомнилась ему поговорка, и всегда холодные глаза вдруг налились сверкающим блеском ожидания.
Тяжелым скрежетом задвижек прорезало мгновенную тишину цеха. Старое оборудование на миг замолкло, гудением и шипением наполнились трубы и механизмы новых линий.
Цех включался в работу. Ожил пульт управления, где самопишущие приборы оповестили о начале химического процесса. Вспыхнули зеленые огоньки лампочек, сигнализирующих о нормальном ходе полученной продукции, которая вся пойдет в деревню, на колхозные поля.
Внутреннее напряжение работников цеха спало: все хорошо!
Начальник цеха, не выдержав, приглушенно засмеялся.
— Ну пошло-поехало! — сказал, довольный содеянным.
— Израель Львович, — обратился к нему секретарь парткома Нургали Гаязович, — думаете, почему я настаивал на немедленном пуске? У тебя одно дело — цех, а у меня весь комбинат на плечах. Завтра, кстати, заседание парткома, должны утверждать решение цеха о приеме Локтева в кандидаты. Тоже ведь дело давно тянется. С этой перестройкой — сабантуй настоящий, ни дня, ни ночи покоя. Так что завтра партком, учти...
...Усталый и удовлетворенный пуском установки Виктор Иванович прыгнул в трамвай, идущий от комбината к городу. Народу было немного, часы пик уже миновали, можно было бездумно и легко смотреть в приоткрытое окно. За стеклами перед взором медленно плыли сады с дощатыми, будто игрушечными домиками. Город и комбинат отделял друг от друга зарумянившийся яблоками сад, где мило, по-деревенски копошились на крохотных участочках дачники.
И нешумность трамвая, и теплый без ветра вечер — все располагало к спокойным раздумьям. Но покоя не было. Его волновала мысль, поймет ли правильно Николай, что без него пустили установку? «Врешь, — кто-то шебуршился внутри, — вовсе не это тебя беспокоит, а другое, более существенное...»
Пуск установки — действительно — полбеды. Главное, чего, пожалуй, не только Николаю, но и ему не понять никогда — это то, каким образом в окончательных документах изобретения не оказалось фамилии Локтева?.. Заканчивая последние выкладки будущей линии воздухозабора и в соответствии с этим — модернизации установки, он упустил фамилию Локтева. Все получилось легко, машинально...
Трамвай остановился у железнодорожного вокзала. Не успел Виктор перебежать перрон и миновать небольшое вокзальное зданьице, как неожиданно увидел Николая.
— Колян! — крикнул он.
Локтев долго смотрел на Виктора, не узнавая его.
— Ты что, не признал, что ли?
Николай подошел к другу, протянул руку.
— Здорово!..
— Тебя с самого утра в цехе разыскивали, где ты пропадал?
— Как разыскивали? — удивился Николай. — Я же звонил, предупреждал. Думал, что все уладят и на завтра отложат.
— Хороши шуточки! — неподдельно суровым голосом ответил Виктор. — Его отыскать не могут, а он прогуливается... Там целая комиссия нагрянула, кого только не было!
— Ну и пускали бы без меня! — спокойно отозвался Николай. — Все же готово было к пуску...
— Вот и пустили, ждать не стали, — он резко обернулся к Николаю, стараясь разглядеть по лицу, не вызовет ли сообщение гневных разочарований, и добавил: — Сам на себя пеняй!
— Правильно сделали! — неожиданно услышал в ответ Виктор.
Такой развязки в создавшейся ситуации он никак не ожидал и потому заметно обрадовался. Они шли узким тротуаром к городу. Рядом, на уровне плеч пенились листвой молодые акации. Спадала постепенно летняя дневная жара. Осела привычная пыль, поутихли улицы, освобождаясь от бесконечного множества машин. Разговаривали по-деловому сухо и неторопливо.
— Жалко, конечно! — успокаивал себя Николай. — Столько нервишек порастратил с этой затеей, а самому пустить не довелось! А хотелось! Ночами видел нашу установку...
— Говорят, Павел Петрович умер? — спросил Виктор. — Ты на похоронах был?
— Да, похоронили прораба... Хожу вот сам не свой.
Виктор еще при встрече заметил, как изменился Николай, пообмяк, лицо посерело, темно-стальные глаза глубоко ввалились. Он легонько хлопнул его по плечу, обнял, привлекая ближе к себе.
— Ты брось все так близко к сердцу принимать! — заговорил Виктор. — Никто не уйдет от смерти, никто не знает, где и когда... Пойдем лучше в кабак! Может, хлопнем по маленькой? Давно уже не баловались, как связались с твоей чертовой идеей, так и забыли обо всем на свете! Пойдем...
— А правда, давай забежим. Посидим, подумаем...
В ресторане было душно от невкусной провинциальной кухни, от пивных бочек, официанток, от пьяноватой оравы завсегдатаев. Рабочий день только недавно закончился, а их здесь — хоть в штабеля укладывай. Отыскали свободный столик в дальнем углу рядом с низкими подмостками, на которых размещались деловитые, не обращающие внимания ни на кого местные оркестранты.
— Хоть бы не заводили подольше свою шарманку! — кивнул подбородком в их сторону Николай. — Затрубят так, что слова не вымолвить, хоть уши затыкай — все заглушат.
Они сели за столик, покрытый жеваной скатертью с желтыми большими разводьями от пролитого пива.
— Водки закажем? — постучал пальцем по фужеру Виктор.
— Нет, не хочется сегодня, давай пива возьмем.
— Да ну, в нашем городе не пиво — моча детская, — недовольно повел плечами Виктор.
— Тогда вина...
Заказали рислинга. Мясных блюд не было.
— Рыбная неделя! — влад засмеялись оба.
— Вина и фруктов! — дурачась, пробубнил Виктор и после умышленной паузы добавил, прищелкивая пальцами: — Сто грамм и луковицу!
— Треску закажем? — спросил Николай.
— Зачем? Хек есть — любимец народа и публики.
Заказали рыбу в омлете. Выпили кислого румынского вина. В последние годы друзья встречались чуть ли не ежедневно, благо жили неподалеку. Внешне судьбы земляков были похожими: учились в сельской школе, за одной партой сидели. Только Николай вскоре после окончания войны ушел в ФЗО, а Виктор, закончив десятилетку, уехал в город, поступил в нефтяной институт, после которого получил направление на комбинат, где к тому времени уже работал Николай.
В те давние дни встречались они не часто, от случая к случаю. «Привет — прощай!» — вот и все общение у бывших одноклассников, земляков, как у шапочных знакомых. Позднее дошли до Локтева мимолетные слухи, что Виктор выгодно женился на дочери весьма и весьма перспективного руководителя. Он не хотел и не мог понять, как можно «выгодно жениться». А любовь? А дружба? Куда же их деть, на какую помойку выкинуть? Сам он, к примеру, свою Светку знал еще в ФЗО, в трудные послевоенные годы. Он любил втайне разглядывать золотые веснушки на ее круглом личике, нравились желтые волосы, заплетенные в толстую недлинную косичку, и особенно ее большие, кукольно-голубые глаза, излучающие постоянно пронзающий милый свет.