Когда смерть – копейка - Страница 51

Тот не отвечал, грозно наклоняясь над сидящим на диванчике Назаром.

– Вадим, тебе срочно нужно измерить давление! Срочно! Панас, у тебя же есть прибор? Тащи…!

Чтобы отвязаться от него, Вадим предложил Мареку щупать пульс и измерять давление друг у друга на брудершафт.

Тот с удовольствием согласился, но после очередной выпитой рюмки устало и кротко прилег на коротком краю диванчика.

– Пусть спит, не мешайте. – Виталик накрыл его большим кухонным полотенцем.

Немного поковырявшись вилкой в закуске, Назар неловко повернулся к Данилову.

– Ну, как, не отлежал себе бока-то на яхте? Кофеёв-то там для тебя никто ведь не приготовит!

– А мне уже без разницы! Никая падла не достаёт, не щемит! Без телевизора, правда, засыпать не в масть, но ведь ты, кажется, планировал телик-то там устроить?

– Не для тебя, паренёк, все навороты на моей «Стюардессе»! И текущие, и будущие!

– Ну, хоть на эту недельку подгони мне видак какой-нибудь раздолбанный! И детективчиков парочку подкинь. Отблагодарю же ведь, знаешь!

– А Серега сейчас в морге.

Виталик вздрогнул и медленно посмотрел на капитана Глеба.

– Мы тут водку глушим, а он всё…, своё отпился.

Пронзительно синие глаза капитана Глеба Никитина смотрели на всех спокойно и далеко.

– Я вчера с ним разговаривал, от него смертью пахло. И помоями. А помните, ведь у него в школе всегда самые белые рубашки были.

– Да-а, житуха…

– Пикировать-то он начал не так уж и давно, месяц, два от силы. Скажи, Назар, ведь зимой-то он ещё вроде суетной был, шевелился помаленьку, чего-то делал, придумывал. А тут, последнее-то время.… Хмурый, нелюдимый стал, на улице часто плакал. Из-за сына, что ли, так переживал? Или с деньгами допекло его так…

Виталик затряс поднятыми кулаками.

– Ёкарный бабай! Да чего мы тут всё лыбимся-то?! Найти нужно, кто это с Серёгой сделал, и разодрать скота напополам!

И сразу же ощутил на плече тяжёлую руку Глеба.

– Не нужно.

– Чего не нужно-то?

– Ни искать, ни драть.

– А чего?! Всё так опять и останется, органы-то все улики замылят, никого к ответственности не привлекут.… А Серый…, Серёга… Он ведь нашим другом был! Ты, Глеб, против того, чтобы отомстить? Да, против, что ли?!

Вздохнув полной грудью, Герман махнул рукой, приобнял Вадима и Виталика.

– Я, мужики, честно, наверно последний, кто вчера видел Серёгу-то. Судя по всему, я у него был после тебя, Глеб. Он какой-то дикий к вечеру-то был, всё за голову хватался, мычал чего-то непонятное, плакать начинал несколько раз даже. Когда на поминках-то вы все такого хорошего про Маришку-то наговорили, меня и пробило, что с детишками поаккуратней как-то нужно обходиться.… А потом, когда мы ещё курили там все вместе, я и решил, что, в натуре, доберусь до Серёги, дам ему, наконец, денег каких-нибудь для пацана-то его. Не мог же Серёга так про собственного сына врать! Да, зимой и я ему не поверил! Не дал! А вчера дал. Триста бакарей! Ну и что, ну и пусть…. А-а, чего там сейчас-то после всего этого говорить!

Невозможно, чтобы эти люди так волновались и были бы при этом неискренни. Капитан Глеб Никитин очень внимательно слушал разгорячённых мужиков и так же пристально, поочерёдно, смотрел в лицо каждому.

«Годы идут и это уже совсем не те мальчишки, которых я прочно запомнил с тех пор. Они изменились, да и я… Конечно, изменился. Они научили меня многому….

Герман останется таким же. Ни хуже, ни лучше сегодняшнего. Многое не будет знать и понимать. Или не захочет знать. Его просто жалко.

Назар после всех этих событий явно что-то решил. Стареет, ковбой.… Или становится практичным. И то хорошо.

Марек справится со всем. Разберется. Он – умный, жадина. Такие выплывают всегда.

Виталика больше обижать не буду….».

Они говорили!

Глеб Никитин получил, что хотел.

С этой целью он сам три дня трепался много и пусто, к чему совершенно не привык; задавал странные, не совсем тактичные вопросы, грубил, иногда глупо смеялся и ждал.…

Три дня он провел в ожидании того, что заговорят другие.

Глеб не сомневался, что в их словах будет много лжи, корыстной и злой, много пустого вранья, простого и привычного для них, будут жалкие попытки скрыть чего-то нехорошее, желание похвастаться несуществующим, обидеть другого….

Он был уверен, что среди всего этого хлама он обязательно заметит и выберет нужное. Все эти дни ему приходилось быть немного не собой, но зато он имел возможность смотреть в их глаза, прислушиваться к чьему-то внезапно дрогнувшему голосу, отмечать странные интонации, несовпадения ранее сказанных слов…

Глебу были до́роги эти люди и он не мог оставить их вот так, такими…

Разгадка была ясна. Результат был близок. Нужно было ещё совсем немного поработать.

– Ладно, садитесь поплотней. Теперь помитингую я, а вы послушаете.

Решительные движения и уверенный тон Глеба резко отличались от всего его вечернего поведения.

Виталик выдохнул про себя.

«Вот оно, дождались!».

Ещё не отошедший от своей явно неспокойной речи Герман пробурчал.

– Ну, ты сейчас, небось, своими серыми клеточками шевелить будешь?

Назар с легкой гримасой потянулся на диванчике.

– Чего ты зарулил как-то неправильно, Глеб.… Не к добру, наверно.

Уже не обращая внимания ни на кого из присутствующих, не слушая сонного шепота Марека, капитан Глеб Никитин начал размеренно говорить.

– …Первый раз в моём городе мне было так плохо. Я всегда ждал возможности сюда приезжать, с удовольствием бросал дела, планировал свой приезд домой, жил здесь несколько дней, встречался с вами. И всегда это было прекрасно. И уезжал я из города моего детства с лёгким сердцем, зная, что скоро, очень скоро меня опять потянет сюда. Но в этот раз с первого же дня меня не покидала тревога. Вы все изменились. Очень изменились. Озлобились, каждый стал подозревать своих, обижаться…

Вы стали бояться друг друга! За те полгода, что я не видел никого из вас, вы научились считать не свои деньги и ссориться из-за них. И стали понемногу умирать. Сначала Маришка, потом Серый…

Никто из нас не ангел, но ведь можно же быть немного поосторожней с теми, кто нас окружает! Каждая такая смерть приносит нам, оставшимся в живых, мысли о том, как много каждым было упущено и как мало сделано, сколько есть между нами позабытого и ещё больше непоправимого! Нет раскаяния более жестокого, чем раскаяние бесполезное. А ведь мы все считаем друг друга своими….

Кого ещё вам беречь в этом городе?!

Кого ещё вы знаете так близко и так долго? С кем растили детей, с кем пили водку, у кого гуляли на свадьбах?!

Помедлив, Глеб улыбнулся.

– Вы не должны рвать жилы, чтобы стать похожими на «больших»! Вы же не умеете и не должны жить как люди из телевизора! Прошу вас – не надо! Вы же живые, настоящие! Все эти дурацкие бизнесы, деньги, однодневные кореша….

Нам всем о близких нужно думать, о женах наших, о детях….

– Ты уж чересчур больно хорошо о своей-то жене заботишься!

Внезапно с раздражением прервав Глеба, Данилов был неприятно едок. Маленький воробушек Панас тут же испуганно моргнул, но не стал вмешиваться.

– О бывшей жене, ты это хочешь сказать, да?

Все мужики очень одинаково уставились на Глеба.

– А чего ж ты молчал, что у тебя уже бывшая?! Давно это с тобой, Глеб? Ты же теперь, получается, у нас единственный холостяк, а?!

– Радостные пузыри по такому случаю пускать не хочу. Да и не об этом сейчас.

Он отмахнулся.

– Что же всё-таки здесь случилось? Что внезапно, необъяснимо произошло совсем недавно в вашей общей жизни? Чего вы сами не можете объяснить и так страдаете?