Когда смерть – копейка - Страница 5

– Послушай, мой кулинарный друг, не задавай дурацких вопросов под горячее. У тебя вон капуста в бороденке запуталась, зрелище со стороны не очень солидное, особенно когда ты про политику утомленного человека начинаешь расспрашивать.

– Брат, ты говоришь хорошо! – Виталик попытался гордо выпрямиться на стуле…

«Да-а, мой верный Панса, даже самые лучшие в мире и очень верные оруженосцы должны иногда отдыхать от своих забот».

Капитан Глеб Никитин заботливо положил Виталика на кухонный диванчик и поправил у него под головой подушку с красиво вышитым Микки-Маусом.

«А пескари наши пускай ещё немного поживут, поплавают. Другие забавы, кажется, в здешней приятной тишине для меня нечаянно наметились….».

Вспомнить, как и когда появились эти ощущения, никогда не удавалось.

Блестящий самолет с рёвом летел над морем, над песком и над деревьями, потом – огромный чёрный взрыв, настолько близкий, что даже во сне хотелось протереть глаза от попавшей сухой земли…. Дым, горят деревянные веранды в детском саду, кто-то громко и непонятно кричит; много, очень много людей…, они бегут среди редких высоких сосен, потом всё это как-то быстро становится далёким, без деталей, без крови, без шума, только тихая музыка…

…Иногда снились белые военные мундиры, блестящие медали, усатые ухмыляющиеся лица, холодное шампанское…, потом снег, потом опять дым, от которого болела голова, ломило виски́ и хотелось просто долго лежать с закрытыми глазами…

Пятница 09.10.

Берег

Глеб Никитин остановил такси у знакомой рощицы и вышел к реке.

В утреннем воздухе, застоявшемся после ночного дождя и безветрия, до него внезапно и сильно донёсся запах карамели с городской кондитерской фабрики; вдалеке, выше по течению, вроде неподвижно, но с дымом над трубой, стоял на светлой воде небольшой буксир, да пока ещё без пронзительных жадных криков летали низко над песком белые чайки…

Река сильно опустела за эти годы – не было видно горбатых деревянных плотов под берегом, куда-то исчезли маленькие голубые домики городских пристаней, меж которых совсем ещё недавно постоянно шустрили речные трамвайчики – обычно два-три торопыги бежали по зеркалу реки в разные стороны одновременно; не тревожил сейчас прозрачную воду подъёмами брёвен комбинат.

В эти минуты фигура Глеба на утреннем берегу действительно была странна для любого пристального местного взгляда. Он не делал ничего по-городскому привычного, просто стоял на высоком откосе и неспешно оглядывался по сторонам.

По тёмному береговому песку от дальних пятиэтажек совсем недавно прошёл человек с крупной и наверняка послушной собакой: две цепочки свежих ровных следов уходили далеко за поворот берега. Под продавленной мокрой коркой ещё продолжали осыпа́ться в их углубления мелкие сухие песчинки. У обрыва, на наметённом ровном участке стелилась и тут же пропадала в траве лёгкая цепочка мышиных отпечатков.

В больших деревьях на откосе глухо ухнуло.

«О, и вяхири ещё здесь живы! Ну, поздороваемся же, дикари!».

Глеб плотно сложил ладони, поднёс руки ко рту, два раза подряд в ответ похоже «угукнул». Крупный голубь на ольхе удивленно обернулся, услышав знакомое, переступил лапками по ветке ближе к Глебу, ещё раз недоверчиво повернул голову, отозвался в ответ.

«Зачем мне опять всё это? И, вообще, кому-нибудь в этом городе нужны такие внезапные мысли? За прошедшие дни здесь наверняка всё успокоилось, болотце только-только опять затянулось ровной тиной. Есть здравое объяснение случившемуся, никто не виноват, всем хорошо, спокойно и без моих размышлений, тем более, без резких движений… И только мне кажется, что здесь что-то не так. Смогут ли они потом, пусть даже и не в эти короткие дни, меня правильно понять или обидятся и ещё больше отдалятся? Или проще будет как бы нечаянно о чём-то догадаться, сказать что-нибудь вскользь и вслух, заронить сомнения – и невинно отбежать в сторонку?».

«Нет!».

Капитан Глеб выдохнул, жестко сжал губы и зашагал вдоль кромки воды. То, что с Жанкой и в этот раз случилось что-то неправильное, он понял вчера сразу, не расспрашивая подробно и без того утомлённого хлопотами Виталика.

Упругость свежего речного воздуха была с утра кстати, шагалось по плотному песку в удовольствие, но Глеб изредка хмурился, вспоминая…

Их одноклассница, рыжая и большеглазая Жанка, после окончания местного текстильного института покрутилась немного около своих заботливых родителей и подалась для чего-то в Москву. Первое время до него в моря доходили слухи, что Жанка хорошо устроилась в столице, выгодно вышла замуж, живёт в своём трёхэтажном доме и прочее, прочее. Потом, через несколько лет, когда он вырвался в родной город повидать матушку, Виталик Панасенко подробно доложил, что, вот ведь, оказывается, Жанка-то всё это время обиталась в хорошем особняке где-то на Рублёвке (или около – никто точно тогда и не знал, да и потом они никогда подробностей не узнали), замужем была за олигархом, хозяином известного пива («Ну, ты ведь сам понимаешь…!»). Потом внезапно вернулась домой в их маленький городок («Характер-то ведь у неё такой с первого класса был гонористый, хлопнула дверью или, может, олигарх её сам выгнал, обменял на новую, молодую жену?»).

Глеб Никитин ещё тогда сильно сомневался, чтобы Жанка сама, добровольно, с Рублёвки, да в их поселок… Рыжая всё больше таинственно молчала по этому поводу, смеялась, дразнила их, что, мол, не успели мужички-землячки попробовать по знакомству, на халяву, знаменитого пива, вроде как бы по старинной-то их дружбе…

Из Москвы она привезла дочку Маришку, забавное, симпатичное и абсолютно не провинциальное существо. То, как капитан Глеб внезапно назвал девочку при встрече, приклеилось к ней прочно, – Кудряшка Мэри… Так звали её и в школе, и все знакомые, да и Жанка всегда веселилась по этому поводу, обнимая её буйные нерусские локоны…

Глеб легко шагал к перелеску, внимательно и остро смотрел по сторонам, отмечал детали, всё пока было вроде хорошо, дышалось правильно, но матушка-то не зря всё же негромко охнула, увидев утром на кухне круговую темноту под его глазами…

…Когда Жанка после своей московской эпопеи вышла здесь, в их городе, замуж за Германа Данилова, которого он смутно помнил как очень упитанного военпредовского сынка из параллельного класса, Глебу Никитину как-то нечаянно удалось в командировке вдребезги напиться, приятно удивив принимающую норвежскую сторону. А когда через полгода после этого он прилетел на очередные пару дней в родные края и впервые за несколько лет увидал Жанку, только чудом ему удалось не напиться подобным же образом и во второй раз.

Тогда они вместе планировали её магазин.

Жанка представила старого друга мужу, предпринимателю, только начинающему тогда свой новый бизнес, «по тканям»; увлеченно рассказывала Глебу о своих планах открыть магазинчик элитной одежды. Она была стопроцентно уверена, что их маленькому городу крайне необходим бутик с одеждой для концертов, приемов, официальных и торжественных мероприятий.

Они сидели в почти пустом кафе и трепались. Жанка напористо требовала от Глеба удивительных решений и необычных названий, а он – умиротворенно потягивал холодный джин, смотрел на неё и смеялся…

– Общая тема должна быть музыкальная, в основном строгая классика. Правильно? Как ты считаешь, Глеб?

– Ага.

– Оформлять магазин я заставлю их так: во-первых, акцент на чёрно-белый цвет, ну, как клавиши на пианино, как ноты; у окна поставлю рояль… Чего ухмыляешься? Перетащу от даниловских стариков, им всё равно инструмент уже не нужен… Слышишь?