Когда отцовы усы еще были рыжими - Страница 3
Разумеется, их трудно, подчас невозможно передать в русском переводе. "Было еще темно" - эта фраза стоит в начале "Выступления". Обычная, нейтральная фраза, какую можно найти и у начинающего писателя, и у классика. Но в оригинале это обрубок: War noch dunkel, опущено обязательное в немецком языке подлежащее в виде безличного местоимения es; так переводят с русского ученики начальных классов.
Преобладающее настроение рассказов Шнурре о войне - настроение ужаса перед неотвратимо надвигающейся бездной смерти. Герои - растерянные и бессильные, как слепые котята, жертвы катастрофы: раненые и умирающие солдаты, беспризорники, беженцы, голодные дети, измученные пленные. Люди поданы в этих рассказах как особо жестокие и особо несчастные звери. "Все те тысячи и сотни тысяч лет, отделяющие нас от времени, когда животное сделало первый шаг, чтобы стать человеком, видно, прошли впустую", - вот основная, безжалостно кричащая нота.
Ранняя проза Шнурре, как и вся молодая немецкая литература тех лет, и была сплошным отчаянным криком. Но литература, как и живой организм, или, лучше сказать, литература как живой организм, не может долгое время жить одним криком. Фаза крика миновала, литература "эпически" успокоилась, уравновесилась, заговорила более внятно, пространно и складно. Изменился и Шнурре; накричавшись, он стал все чаще посмеиваться в усы, иной раз даже идиллически добродушно, как в "Цветах господина Альбина", много чаще, однако, раздраженно в горько.
Для нужд сатирического иносказания Шнурре, подобно баснописцам, нередко прибегает в пятидесятые годы к миру животных, хорошо знакомому и милому его сердцу. Он не только пишет о животных, но иной раз и от имени животных. Особенно часто "рассказчиком" выступает один из пуделей писателя. Как некогда Гофман ввел в литературу своего любимца - кота Мурра, так и Шнурре посвящает книги своим пуделям, вступает с нами в полемику, дает им высказаться по разным случаям, в том числе и об отношении к хозяину. Забавные, тонко пародийные "Записки пуделя Али" (1953, переработана в 1962) - одна из наиболее известных книг Шнурре, разошедшаяся на цитаты вроде афоризмов Козьмы Пруткова.
В "образе" Али Шнурре высмеял ненавистный ему тип писателя-эстета, чуждающегося "суетных" проблем времени, погруженного в созерцание "вечной" красоты. Эта книга таким образом - акт литературной борьбы, Шнурре пародирует в ней позиции своих литературных противников и их нападки на собственное творчество, как и творчество других "ангажированных" писателей, соратников по "Группе 47". Вот одна из характерных дневниковых записей пуделя-сноба: "Читал книгу одного автора, которого в салонах называют "актуальным". Бедный. Как, должно быть, мало радости доставило ему писание и какая вышла в итоге кислятина. Сочиняя, они теперь все маршируют, а не прогуливаются... Они видят то, что и все видят: разложение, бары, мусорные кучи, войну, нищету. Но что ржавчина на дне тюльпанного бутона может напомнить оттенком своим охриплый гомон осенних чижей - этого они не ведают". И далее в скобках следует многозначительное, "программное" добавление: "А ведь поэзия только здесь и начинается. Только все благородное заслуживает публикации, голую регистрацию можно предоставить статистике".
Почти все свои книги Шнурре снабдил собственными рисунками (иногда их помогает делать жена Марианна, художница по профессии). Не поскупился он на убийственные штрихи, живописуя кабинет пуделя-эстета: портрет прелестницы-собачки над письменным столом, на котором канделябры, одинокая роза в изысканной вазе и скульптурный бюст Ницше - выразительная деталь, ведь именно этот громивший обывателей философ-"бунтарь" стал в XX веке модным у блюстителей буржуазно благополучной профессорской мысли на Западе.
С первых шагов своей деятельности Шнурре решительно стал в шеренгу тех, кто в его понимании "марширует, а не прогуливается". С легкой руки Сартра таких писателей стали называть "ангажированными" - то есть сознательно, словом и делом служащими утверждению определенных общественных идеалов справедливости, человечности, нравственного совершенствования и активно сражающимися с несправедливостью, всяческими формами бесчеловечности, социального угнетения. "Ангажемент" "Группы 47" в условиях аденауэровского режима мог состоять в первую очередь в непримиримой борьбе за подлинно демократические идеалы, против реставрационных неофашистских тенденций.
Шнурре был в этой борьбе одним из наиболее пламенных трибунов. Любая злоба дня буквально распаляла его, и он тут же бросался в самую гущу схватки - выступал по радио и на телевидении, на митингах и публичных писательских ристалищах, писал памфлеты и очерки, воззвания и сатирические куплеты, публицистические статьи и "заметки по поводу", за которыми в немецком литературном обиходе закрепилось латинское слово "глоссы". "Письменный стол под открытым небом" (1964), - так назывался сборник его полемических выступлений. Шнурре понимал писательство как непосредственное вмешательство в жизнь, вторжение в том числе и в политику, по укоренившемуся предубеждению будто бы заказанную немецким писателям, "чувствительным" любителям кабинетного уединения. Отстаивать такую позицию в аденауэровскую эпоху было непросто, читатели даже среднего поколения помнят доносившиеся и до нас раскаты той громогласной травли, которой подвергались прогрессивные писатели Западной Германии со стороны власти предержащей, помнят короткое, как плевок, слово "шавки", которым наградил их сменивший Аденауэра Эрхард. Известный западногерманский публицист Франц Шонауэр писал, отдавая должное полемическому темпераменту и мужеству Шнурре: "Трудно быть ангажированным писателем в государстве, где политическая безучастность стала первым гражданским долгом, где подозрение в коммунистических убеждениях повисает как дамоклов меч над тем, кто занимается критикой и не дает недавнему прошлому преспокойно отойти в область забвения. Трудно быть ангажированным писателем в обществе, которое лицемерно противопоставляет ему "поэта", которое любит поболтать о благородном искусстве, веря при этом, однако, в могущество самой низменной политики".