Когда он был порочным - Страница 1

В жизни всякого человека есть некий поворотный момент. Момент столь значительный, переживаемый с такой ясностью и остротой, что человеку кажется, будто его сильно ударили в грудь, да так, что дышать стало нечем, — и вот уже человек знает, именно абсолютно точно знает, так, что нет ни малейшей тени сомнения, что жизнь его никогда уже не будет прежней.

Для Майкла Стерлинга такой момент наступил, когда он впервые увидел Франческу Бриджертон.

Всю жизнь он был занят тем, что бегал за женщинами или же коварно позволял женщинам, которые бегали за ним, поймать себя в силки, а потом ловко оборачивал ситуацию в свою пользу, и становился победителем, и ласкал, и целовал, и спал с ними, но никогда не впускал ни одну в свое сердце, а тут взглянул только раз на Франческу Бриджертон и влюбился так быстро и так сильно, что удивительно, как он сумел устоять на ногах.

К несчастью для Майкла, однако, Франческе оставалось носить фамилию Бриджертон лишь тридцать шесть часов — встретились они впервые, увы, на праздничном ужине по случаю ее предстоящей свадьбы с его двоюродным братом.

Жизнь — большая насмешница, думал Майкл, когда был в настроении выбирать выражения.

В иных случаях он использовал совсем другое слово.

А он редко был в настроении выбирать выражения с тех пор, как влюбился в жену своего двоюродного брата.

О, он прекрасно скрывал свои чувства. Нельзя было допустить, чтобы заметили, что он не в духе. А то, чего доброго, какая-нибудь проницательная душа может — Боже упаси! — начать допытываться, как он поживает. А Майкл, хотя по праву гордился своей способностью притворяться и обманывать (ведь он, в конце концов, соблазнил бессчетное количество женщин, ухитрившись при этом ни разу не получить вызова на дуэль), никогда прежде не был влюблен. И стоит заметить, что если и бывают в жизни мужчины моменты, когда он от прямых расспросов может потерять лицо, то это, вероятно, как раз такой случай.

Так что он много смеялся, продолжал веселиться и соблазнять женщин, стараясь не обращать внимания на то, что, ложась с ними в постель, все чаще и чаще норовит закрывать глаза. И он совсем перестал ходить в церковь, потому что теперь нечего было и думать молиться о спасении своей души. Не говоря уже о том, что приходская церковь возле Килмартина была воздвигнута в 1432 году и ее дряхлые стены ни за что не смогли бы выдержать прямое попадание молнии.

А ведь Бог, реши Он вдруг покарать какого-нибудь грешника, вряд ли нашел бы кандидатуру лучше Майкла Стерлинга.

Майкл Стерлинг, Великий Грешник.

Он так и представлял себе эти слова на визитной карточке. Он бы даже и заказал себе такие карточки — это была как раз шуточка в его духе, — если бы не был уверен, что g подобная выходка убьет его мать.

Может, он и повеса, но не станет мучить женщину, которая родила его.

Странно, что прежде он в своих связях с другими женщинами никогда не видел ничего греховного. И сейчас не видел. Все эти женщины, разумеется, сами желали того же — невозможно обольстить женщину, которая не желает быть обольщенной, если, разумеется, не путать обольщение с изнасилованием. Необходимо было, чтобы женщина сама хотела, а если желания не было и Майкл ощущал хотя бы намек на неловкость, то он поворачивался и уходил. Страсть его никогда не была настолько сильной, чтобы он оказался неспособным быстро и решительно ретироваться.

Кроме того, он не соблазнил ни одной девственницы и никогда не спал с замужними женщинами. Ах, ну хорошо, не следует врать самому себе, даже если живешь двойной жизнью, — конечно, он спал с замужними женщинами, и с очень многими, но только с теми, чьи мужья были совсем уж подлецы, и только если на свет уже были произведены два наследника мужского пола, даже три, если один из мальчиков казался слабеньким.

У всякого мужчины есть какие-то свои правила поведения.

Но это… Это выходило за всякие рамки. Было совершенно неприемлемо. Это был такой проступок (а у него проступков и так было немало), который окончательно сделал бы его душу черной или по крайней мере — и это все исходя из предположения, что он найдет в себе силы воздержаться от поступков, если уж не от желания, — довольно черноватой. Потому что это… это…

Он желал жену двоюродного брата своего.

Он желал жену Джона.

Джона!

Джона, который был для него больше чем брат, больше чем любой родной брат, если б у него такой был. Джона, чья семья взяла его к себе после того, как умер его отец. Джона, чей отец воспитал его и научил быть мужчиной. Джона, с которым…

Ах, да что там! Можно было целую неделю перечислять причины, по которым он отправится прямехонько в ад за то, что его угораздило влюбиться именно в жену Джона. И все это нисколько не меняло главного.

Он ее никогда не получит.

Никогда он не получит Франческу Бриджертон Стерлинг.

Впрочем, подумал он, развалившись на софе в гостиной Джона и Франчески, закинув ногу на ногу и глядя на хозяев дома, которые, расположившись в противоположном конце гостиной, смеялись и строили друг другу глазки самым омерзительным образом, выпить еще стаканчик ему можно.

— Пожалуй, я выпью, — объявил он, опустошая стакан одним глотком.

— Ты о чем это, Майкл? — спросил Джон. Ну и слух у него, черт возьми!

Майкл изобразил на лице улыбку отменного качества и приветственно поднял свой стакан.

— Просто жажда мучит, — объяснил он с видом записного жизнелюбца.

Они сидели в гостиной Килмартин-Хауса, дома в Лондоне, который не следовало путать с Килмартином (не Хаус, и не Касл, а просто Килмартин) в Шотландии, где они с Джоном выросли, а также с домом Килмартин-Хаус в Эдинбурге — до чего же неизобретательны были предки, часто думал Майкл; был еще Килмартин-Коттедж (если можно считать дом в двадцать две комнаты коттеджем), Килмартин-Эбби и, разумеется, Килмартин-Холл. Непонятно, почему никому не пришло в голову назвать для разнообразия хотя бы одну из резиденций собственной фамилией: «Стерлинг-Хаус», по мнению Майкла, звучало бы вполне прилично. Но, надо полагать, тщеславным — и лишенным воображения — Стерлино гам прежних времен так вскружило голову новоприобретенное графство, что они и подумать не могли присвоить какое-либо другое имя своей собственности.

Майкл фыркнул. Удивительно еще, что он при всем этом не пьет чай «Килмартин», сидя в кресле «Килмартин». Собственно говоря, так оно и было бы, если бы его бабушка ухитрилась найти способ торговать своим чаем и своей мебелью, не унижаясь вместе с тем до такого недворянского занятия, как торговля. Суровая старуха так гордилась семьей, будто была самой что ни на есть урожденной Стерлинг, а не получила это имя после замужества. С ее точки зрения, графиня Килмартин (то есть она сама) была нисколько не менее важной особой, чем иной более титулованный люд, и часто она с неудовольствием фыркала, когда к обеденному столу ее вели после какой-нибудь скороспелой маркизы или герцогини.

Разве что королева, думал Майкл бесстрастно. Вот перед королевой его бабушка, надо полагать, преклоняла колени, хотя он никак не мог себе представить, чтобы старуха оказала уважение другой особе женского пола.

Впрочем, бабушка Стерлинг одобрила бы Франческу Бриджертон. Конечно, старуха все равно стала бы страшно задирать нос из-за того, что отец Франчески был всего-навсего виконт, но Бриджертоны были очень старой и невероятно популярной — а когда на них находил подходящий стих, то и влиятельной — семьей. Плюс ко всему спину Франческа держала прямо, манера общения у нее была горделивая, юмор коварный и с подковыркой. Если бы она была лет на пятьдесят старше и не так хороша собой, то вполне могла бы подружиться с бабушкой Стерлинг.