Когда мертвые оживут - Страница 5

Пытаюсь встать, чтобы одеться и вернуться в магазин поискать свой нож, но Алисия притягивает меня к себе, целует… Ради нее я готов на любой риск. Даже если бы сейчас на моей ноге зияла рана, кровавое полукружие с отметинами зубов, и жить оставалось бы несколько часов, я все равно ни о чем не жалел бы. Инстинкт самосохранения вопит и беснуется, но мы продолжаем страстно целоваться, наш пыл возрастает с каждой секундой.

Я все же не могу удержаться от вопроса: что, прямо здесь?

Она велит заткнуться.

Забавно, именно это я сам себе хотел приказать.

Однако на дороге может случиться что угодно. Мы однажды наблюдали за окруженной шатунами бензоколонкой, пытаясь выяснить, как туда забраться, и тут явилась банда мародеров на большом грузовике. Хорошо помню грозную бабищу со здоровенным мечом, в одиночку валившую и разгонявшую шатунов, пока остальные потрошили магазин при заправке. А если бы они нас заметили? Даже думать об этом не хочу. Такие спутники нам уж точно не нужны. Другие выжившие сейчас опаснее шатунов. Шатуны, по крайней мере, предсказуемы, а как поведут себя люди — заранее знать невозможно.

Мало приятного будет, если кто-то пойдет по улице и застанет нас врасплох. Но я об этом не беспокоюсь. В объятиях друг друга мы забывает обо всем на свете. Не знаю, отчего она так воодушевилась: может, очнулась и обнаружила, что я ее раздеваю, может, виноват всплеск адреналина во время драки с шатунами. Да и какая разница? Мы занимаемся с ней любовью всего лишь второй раз.

Диана, пожалуйста, прости меня.

Вы, наверное, думаете, что мало радости в сексе посреди широкой улицы, рядом с бакалейной лавкой, усыпанной битым стеклом. Но на самом деле все не так страшно. Асфальт давно растрескался, сквозь него проросла трава, так что мы лежим, будто на лужайке, да еще и на своей брошенной одежде.

Но вот все закончилось. У меня кружится голова. А я ведь даже не знаю, что за чувства испытывает ко мне Алисия, — мы никогда не говорили об этом. Об этом — никогда. Да, мы все время вместе, но у нас ведь нет иного выхода. Возможно, она вела бы себя так же с любым другим, кто достался бы ей в товарищи. Но нет. Она так глядит на меня, что я верю: это настоящее чувство. Психолог из меня тот еще, но тут я не ошибусь. Может, она любит меня не так сильно, как я ее, но все-таки любит.

Алисия любит меня!

Я переполняюсь радостью, а затем приходит чувство вины. Со дня смерти Дианы миновало меньше года, а я уже люблю другую женщину.

Все-таки возвращаюсь в бакалею за ножом: не бросать же его. В голове по-прежнему сумбур.

Потеряв Диану, я понял, что больше никогда не полюблю, и смирился с этим. Научился жить один, привык нести груз вины и горя. Диана — боль моей души. Но Алисия… Ведь я для нее единственный доступный мужчина, ей со мной тепло, да и выжить вдвоем гораздо легче. Я думал, нас связывают удобство и взаимопомощь, больше ничего.

Но теперь все по-другому. Мы — настоящая пара, влюбленные. Она пережила потерю Джеймса, я пережил потерю Дианы, и теперь мы любим друг друга. Я никогда не относился к чувствам легкомысленно, а Алисия и ее чувство тем более заслуживают уважение.

И потому я обязан сказать ей правду.

В том районе домов было немного. Времени у нас хватало — полдня с хвостиком. Мы решили обследовать жилища, собрать припасы. Нашли одежду, второй флакон шампуня, мыло, зубную пасту и целую кучу продуктов: консервированные супы, крекеры и массу другого, не первый сорт, но в нашей ситуации и то хорошо.

Вокруг домов слонялось несколько шатунов, но мы вовремя их заметили и успешно обошли. Это почти чудо, ведь я брел как в полусне, ошеломленный и рассеянный, и все думал, что скажу вечером Алисии. Ведь я должен сказать?

Когда мы вернулись в квартиру напротив бакалейной лавки, уже стемнело. И я к тому времени принял окончательное решение: мой долг рассказать Алисии, как умер Джеймс.

К той поре мы уже много недель перебивались втроем: я и эта парочка. Я тосковал по Диане — время еще не приглушило боль. Хочется думать, что тогда я был не в себе. Отчаянно желал, чтобы прошлое вернулось, и бесился оттого, что это невозможно. Никогда в жизни я не испытывал такого бешенства.

Говорят, обезумевшие от горя люди способны на такое, чего в иное время ни за что бы не сделали.

Диана умерла у меня на глазах, и на душе моей осталась кровоточащая рана. Твари вцепились в Диану, рвали на куски, а я ничего не мог поделать. Она кричала, звала на помощь, я видел ужас в ее глазах — и наблюдал, как жизнь угасала в них. Смерть стала для нас обыденностью, мы привыкли к жутким зрелищам, привыкли к такому, к чему человек не должен привыкать. Потому что так жить нельзя!

Я любил Диану. Алисия любила Джеймса. Я не хотел причинять ей боль, не хотел, чтобы она мучилась так же, как и я. Я не хотел убивать Джеймса.

Но я думал весь день и все же решился рассказать.

Тогда мы с Джеймсом с утра бродили по городу Я ненавидел своего невольного товарища. Конечно, его смерть не вернула бы мне Диану, но по крайней мере избавила бы от еженощного созерцания любовных игр. Я не хотел видеть рядом то, чего жизнь лишила меня самого.

Возможностей хватало. У меня в руках был нож, а впереди беззащитная спина Джеймса. Даже не пришлось бы смотреть ему в лицо. Но я так и не решился. Не мог переступить через себя, убить своими руками.

Но к счастью, мир вокруг нас полон опасностей.

День уже заканчивался. Мы решали, стоит ли поискать лекарства еще в одном доме или лучше сразу вернуться к Алисии.

Приближающихся шатунов я заметил, а он — нет. А когда заметил, было поздно. Он кричал, глядя на меня, звал на помощь. Я еще мог бы ввязаться в драку, спасти его, но отступил. Вся моя злоба, все пережитое сложились воедино, и я остался на месте.

Почти сразу я понял, что содеял, и раскаялся, но что толку? Шатунов сбежалось слишком много.

И Джеймс погиб.

Лишь на долю секунды отчаяние и злость на чужую любовь овладели мной, и я предал товарища.

Но ведь люди умирают каждый день, каждую секунду. Почти все, кого я когда-либо знал, сейчас наверняка уже мертвы. Одним трупом больше, одним меньше…

Если она не узнает, то не испытает новой боли. И незачем ей знать.

Но теперь Алисия меня любит, и я не вправе ничего от нее скрывать.

Может, судьбой нам с ней назначено быть вместе, а Джеймсу с Дианой — умереть? Может, судьба свела нас, чтобы мы смогли вдвоем выжить?

Лунный свет заливал комнату, и мы стояли, омытые им. Я обнял Алисию и сказал: «Я люблю тебя». И услышал от нее те же слова. Я посмотрел на нее внимательно, запоминая мою подругу, еще не узнавшую правды, не ведающую о совершенном мною зле.

Затем я рассказал ей все.

Рассказал, потому что любил ее. Уважал. Рассказал, потому что надеялся на ее прощение.

Но когда я умолк, меня удивило выражение ее лица. На нем не гнев, а только печаль и жалость. Она смотрела так, будто своим поступком я убил не Джеймса, а себя. И наверное, это правда. Человек, которому она доверилась, оказался пустышкой, лживым подлецом. Она заплакала, потом забилась в истерике.

Я не ожидал, что она закричит.

— Прости, — вот единственное, что я смог сказать.

Она ударила меня в грудь, замолотила кулаками, а я стоял и только шептал: «Прости, прости».

Я все стерплю, я это заслужил. Вскоре ее гнев утих, обессиленная, она повалилась на пол. Я обнял ее, и потом мы плакали вместе.

Нам оставалось лишь опереться друг на друга, ведь поодиночке не выжить.

Лежа в темноте, я думал, что прощен. Ведь у нее не осталось никого, кроме меня. Не может же она сердиться вечно. Я чистосердечно признался, мне это зачтется. Она должна знать: я раскаиваюсь в своей подлости и буду каяться, пока жив.

Конечно, пройдет немало времени, прежде чем все наладится, зато потом связь между нами будет куда сильнее, ведь у нас не останется секретов друг от друга.

Мы нужны друг другу, чтобы выжить. Мы добьемся своего. Все будет хорошо!