Когда боги глухи - Страница 157

Ему до смерти захотелось поскорее попасть в теплый протопленный дом. И чтобы там пахло сушеными грибами и луком, а на столе стоял чугунок с белой рассыпчатой картошкой… Он так отчетливо представил себе эту картину, что пришлось сглотнуть слюну. Есть зверски захотелось.

Стало совсем темно, лишь белели кругом сугробы да толстые стволы проступали перед ними. Залепленные снегом сосны и ели казались белыми шатрами без дверей и окон. Снежинки, касаясь лица, не сразу таяли. Подмораживало. Иван Александров шел первым, за ним – Андрей, шествие замыкала Лариса. Лыжи скрипели, палки с визгом вонзались в снег. Когда они вышли к железнодорожной насыпи, их ослепил яркий свет: со стороны Климова надвигалась на них смутная громада. Снежинки, сверкая алмазами, бешено плясали в широком, рассекающем мглу свете фары. Железный грохот колес слился с тягучим шумом висячего моста, через который проходил пассажирский. После ватной лесной тишины это было так неожиданно, что у Андрея заложило уши. Они молча стояли внизу и смотрели на проносящиеся мимо вагоны с квадратными освещенными окнами. Округлые, с выступами крыши вагонов были белыми. К одному из окон прилепилось круглое детское лицо. Казалось, замерший малыш пристально смотрел на них.

– Когда смотришь на пассажирский, самой хочется сесть в вагон и уехать куда-нибудь далеко-далеко! – задумчиво произнесла Лариса.

Андрей заметил, как Иван метнул на нее настороженный взгляд. Пассажирский остановился на станции – у него там стоянка три минуты. Андрей вспомнил, что у вокзальных дверей висит медный колокол. Хорошо, если бы он сейчас звонко ударил…

– А мне не хочется никуда из Андреевки уезжать, – помолчав, угрюмо уронил Александров и, снова бросив быстрый взгляд на девушку, прибавил: – К нам летом едут из городов… Где еще такие леса, озера?

– Тебе просто некуда ехать, – глядя в ту сторону, куда ушел пассажирский, заметила девушка.

– Ха! – насмешливо выдохнул Иван. – С аттестатом-то зрелости? Да я в любую сторону могу податься, если душа пожелает! Если меня что здесь и держит… – Он вдруг осекся и замолчал.

– И что же тебя туг держит? – поддразнила Лариса.

Иван лыжной палкой тыкал в ствол скособочившейся сосны – на снег просыпалась труха. Шапка его едва держалась на затылке. Глаза блестели, а тонкие губы крепко сжаты.

– И верно, что меня в этой глухой Андреевке удерживает? – вдруг широко улыбнулся он и посмотрел на девушку.

Лариса, не выдержав его взгляда, опустила глаза, потом снова вскинула их на Андрея:

– Тебе страшно было одному в лесу?

– Страшно? – удивился он. – Я не знаю, что это такое… Наверное, я никогда еще в жизни не испытал настоящего страха.

– Что же ты все таки чувствовал один в лесу? – настаивала девушка.

То, что он чувствовал один в лесу, передать другим было невозможно. Это восторженное ощущение свободы, крыльев за спиной, беспричинного счастья, слитности с этим белым лесом… А страх? Его не было. Перед их приходом были усталость, апатия, сонливость, а страха не было.

Он не стал рассказывать, что с ним произошло. Когда человек впервые открывает для себя мир, об этом вот так вдруг не расскажешь…

– Небось вспомнил про волков, медведей? – подзадорил Иван.

– Про волков подумал, а про медведя – нет, – улыбнулся Андрей. – Да не пытайте вы меня, ребята! Не страшно мне было в лесу, а… хорошо! Очень хорошо. Так хорошо мне еще никогда не было.

– А мы его спасали! – разочарованно протянула Лариса. – Подумать только, отмахали двадцать километров! Даже съездили к Утиному озеру! Охрипли, крича тебе…

– Спасибо, ребята, – скатал Андрей. – Без вас я пропал бы.

– А говоришь, не испугался, – рассмеялся Иван.

– Черт побери, как есть хочется, – сказал Андрей.

– У тебя на плите целый горшок гречневой каши, – вспомнила девушка.

– Что же мы тут стоим? – воскликнул он. – Я сейчас с голоду умру! Ноги протяну!

– Не побрезгуешь, тут у меня в кармане завалялся кусок лепешки, – Иван протянул ему что-то завернутое в газету. – Это я для Шакала припас.

– Для кого? – удивилась Лариса.

– Приблудная дворняга ошивается на нашей улице… Я ее Шакалом прозвал.

Андрей вонзил крепкие белые зубы в черствую, припихивающую дымком лепешку, проглотил кусок и с улыбкой сказал:

– Никогда такой вкуснятины не ел, честное слово!