Кофе в бумажном стаканчике (СИ) - Страница 8

— Ни в каких.

Отвечая на протокольные вопросы, Сергей с омерзением вспоминал, как его заставляли выворачивать карманы и содержимое бумажника, как три раза просили пройти через рамку, и она каждый раз противно пищала, реагируя то на ключи, то на часы, как давали расписаться в толстом грязном журнале с серой бумагой. Он думал о том, что, если его не арестуют и он благополучно доберется домой, обязательно ляжет в горячую ванну с какой-нибудь ядреной ароматической солью — часа на два, чтобы избавиться от навязчивого запаха казенных коридоров. Хорошо бы отыскать в шкафу старый глупый детектив про Эркюля Пуаро и дать отдохнуть взвинченному до предела мозгу.

Когда были написаны три объяснительные в министерство, следователю и в комиссию по правам потребителей, подписан протокол допроса, завизированы ксерокопии анализов умершего пациента и медицинской карты, представлены разрешительные документы клиники, Сергей с облегчением покинул это мерзкое режимное заведение, как он его про себя назвал. Но гаденькая мысль о том, что главные неприятности еще впереди, сверлила его мозг раскаленным гвоздем. Ожидая, пока кондиционер нагонит в салон машины холодный воздух, он напряженно раздумывал, что предпринять. Дело, на самом деле, не стоило выеденного яйца, но к частным медицинским клиникам у прокуратуры почему-то было особенное отношение, будто ее сотрудники мечтали стереть эти клиники с лица земли, а их владельцев лишить всех лицензий и надолго упечь за решетку.

После значительных колебаний Сергей Неволин решил посоветоваться с братом — известным в городе адвокатом. Ему крайне не хотелось, чтобы брат, доставивший в свое время ему массу неприятностей, знал о его затруднениях, но, похоже, другого выхода не было — времени искать грамотного специалиста, долго объяснять, отдавать ему документы на изучение попросту не осталось. Сергею явственно казалось, что для него уже приготовили камеру. И если он именно сейчас что-то не придумает, совсем скоро в нее попадет. Может, даже в этот теплый сентябрьский вечер. Приедет домой — а там его ждут. В темно-зеленой машине. С решеткой и наручниками. Сергея передернуло, по спине прошел холодок.

Он включил автомагнитолу, проникновенно запевшую голосом Лёвы, солиста группы Би-2: «Этот город стал твоей тенью, за которой я иду следом, опускаясь по теченью огней…», и мягко тронул машину с места. «И под действием ее взгляда, может, мне еще пройти надо сквозь горящие врата ада — за ней…» Почему «сквозь горящие врата — за ней»? Кто она? Его сложная судьба, от которой он уже смертельно устал? Женщина? Беда? Впрочем, какая теперь разница? Все свершилось. Этот старый алкоголик умер от собственной глупости, и сейчас потянет за собой ни в чем не повинного доктора. В ад… Сергей любил Би-2, как и Мумий Тролля, Наутилуса, Борю Гребенщикова, Юру Шевчука. В самой музыке и текстах этих исполнителей было что-то такое необыкновенно простое, горькое и жизненное, что заставляло вслушиваться в слова, сопереживать и надеяться, что у них были похожие с ним проблемы.

Вслушиваясь в завораживающие потусторонним смыслом слова песни, Сергей Неволин поймал себя на мысли, что категорически не хочет ехать к брату, и резко прибавил скорость, чтобы не передумать. Машина рванула вперед, почти догнала «жигули», убежавшие далеко вперед, но пешеходный переход за ними проскочить он не успел. Когда зазевавшаяся студентка шагнула прямо под его машину, глядя в свой телефон, он не смог затормозить — ударил ее бампером в бедро. Девушка вскрикнула и исчезла под колесами.

Неволина прошиб холодный пот:

— Вот черт, только этого мне не хватало!

Обождав несколько секунд и с трудом заставив себя оторвать от кожаного руля взмокшие ладони, он открыл дверь машины и медленно вышел на дорогу. Его трясло.

Наде решительно не хотелось признаваться себе в том, что она начала неудержимо тосковать по дому. Все ее мысли были в маленьком городке с труднопроизносимым названием Цюрупинск — с его мягкой осенней погодой, теплыми безветренными вечерами, пронзительно синим небом над степью. Во дворе их дома в это время пышно цвели любимые мамой разноцветные астры и оранжевые бархатцы, на грядках, дозревали налитые соком помидоры, чуть побитые первыми дождями. При мыслях о помидорах девушка улыбнулась — как странно! — еще месяц назад она мечтала забыть о них навсегда, а теперь стала вспоминать с теплой щемящей грустью. Каждой весной мама с завидным упорством выращивала рассаду на подоконнике в кухне, высевая семена в ящик с землей. Потом, когда появлялись первые нежные листочки, осторожно переносила каждый росток в пластиковые стаканчики — пикировала. Уже через месяц они вместе с дочерью пересаживали в грядки чуть окрепшие ростки, а потом всю весну и лето поливали, наблюдая, как из маленьких стебельков с крепенькими ажурными листьями поднимались на опорах сильные ветвистые кусты. В августе начинали собирать урожай, и непременно в чистые эмалированные ведра, чтобы ни один плод не потрескался, не начал гнить. По вечерам, когда отец приходил с работы, они всей семьей их консервировали, перекладывая ароматными пряностями, а рано утром аккуратно спускали еще теплые бутыли в подпол.

Головенки искренне радовались этим сложным действиям, словно красные пузатые помидоры были одним из таинственных артефактов их семейного благополучия. В этом году старая добрая традиция нарушена не будет, но священнодействие произойдет без Надежды. И от этого ей почему-то было особенно грустно. И одиноко. Вот бы перенестись на часок домой, побыть с родными, успокоиться душой, насладиться запахами специй в горячем маринаде, а потом обратно — в Симферополь. Наверное, напрасно она не поехала в Херсон. Но там нет моря, до которого она так пока и не добралась. Но обязательно доберется, и все станет хорошо. Просто еще не привыкла… Надо потерпеть.

Сентябрьский день был настолько хорош, что зубрежка теории бухгалтерского учета показалась Наде надругательством над собственной природой. Она лениво перелистывала страницы и с тоской поглядывала в широкие окна читального зала, за которыми застыли высоченные платаны с густыми кронами, чуть присыпанными первой позолотой южного бабьего лета. Очень хотелось, пока не наступили холода, успеть порадоваться мягкому теплу наступающей осени и погулять в Воронцовском парке за университетом. Там можно было бесконечно любоваться старыми деревьями, бродить в петляющих заброшенных аллеях или часами сидеть на лавочке возле пруда с шустрыми серыми утками. Там легко думалось и мечталось. Прогулки по тропинкам соснового бора успокаивали, настраивали на созерцательный лад, приводили в порядок мысли. Остро захотелось потрогать теплую шершавую кору сосен, понаблюдать за цокающими в их ветвях белками. Если повезет, какая-нибудь спустится пониже, и Надя угостит ее кусочком яблока.

Девушке стало жаль себя, захотелось как можно быстрее оказаться в полюбившемся парке, успокоиться, прогнать тяжелые мысли о доме. Надя решительно собрала конспекты, сдала администратору «Теорию бухучета», забрала сумку с учебниками из шкафчика. Решение пойти в парк сделало ее легкой, она торопилась и довольно быстро оказалась в общежитии, оставила учебники на вахте. Ну вот, сейчас она вернется к университету, спрячется в парке, и все станет хорошо, ее уныние закончится. Только надо быстро позвонить домой, иначе мама начнет звонить сама, что девушку крайне раздражало. Ну, сколько можно считать ее ребенком и контролировать каждый шаг? Сейчас, сейчас… Она поговорит и хотя бы на этот вечер станет свободной от своей тоски по дому. А, может, это от частых маминых звонков, которые каждый раз раздражающе впивались в ее мозг постоянными напоминаниями о тех, кого она бросила? Тон матери всегда был слегка обвиняющий и немного умоляющий — мол, тебе еще не надоело? Мы ждем. Напоминаем о себе…

Надя не знала, что отвечать, и каждый раз произносила дежурные фразы, еще больше обижая мать. Признаваться в своих истинных ощущениях она не хотела категорически — родители сразу заставили бы ее вернуться домой. И как объяснить маме, что после разговоров с ней ее дочь становилась больной, будто лишалась остатков сил? Как стать свободной от чувства вины перед семьей? И в чем она виновна — в том, что не хочет быть похожей на родителей? Но это ее личное право, а не наказание за независимость!