Кофе в бумажном стаканчике (СИ) - Страница 4

В последнем классе школы Надя Головенко твердо решила навсегда уехать в Крым — подальше от родителей с их запоздалым влечением друг к другу. Там поступить в университет, а потом найти работу, остаться жить в Симферополе. Почему именно в Крым? Во-первых, это было хоть и недалеко, но все же за морем. А во-вторых, море там было везде, со всех сторон. И настоящие горы, и каньоны с водопадами. Однажды Головенки ездили летом отдыхать в Алушту, и этот уютный курортный городок произвел на девочку неизгладимое впечатление. Особенно ей запомнилось кофе в бумажном стаканчике, которым отец угостил ее и мать, когда они любовались морем на краю длинного причала. Терпкий аромат сладкого кофе, перемешавшись с запахами водорослей и морской волны, стал для Нади олицетворением настоящего счастья и свободы. Очень хотелось пережить это ощущение снова, и она стремилась к своей мечте всей душой. Это стремление дарило ей устойчивую надежду вырваться из замкнутого круга навязчивых семейных отношений и обрести полную свободу от условностей и ограничений маленького городка.

Правда, родителям о Крыме она решила пока не говорить, зная, какую бурю эмоций это у них вызовет. В конце концов, на первое время подойдет и Херсон. А в Алушту она съездит обязательно, когда станет самостоятельной. И обязательно выпьет кофе на причале. Именно в бумажном стаканчике.

Накануне выпускного бала, которым местная администрация помпезно называла убогое школьное мероприятие с вручением аттестатов, тридцативосьмилетняя Мусечка родила Мишку. Требовательно орущий младенец полностью перекроил семейную жизнь семьи Головенко, заставив их всех буквально на ходу приспосабливаться к новым обстоятельствам. Покинуть родителей Надя теперь не могла — маме, тяжело пережившей поздние роды, нужна была помощь. Два месяца они с ней по очереди носили на руках, баловали, тетешкали, убаюкивали капризного малыша, который постоянно кричал и с чисто мужской страстью присасывался к набухшим грудям, постоянно требуя молока.

Василий Алексеевич был непередаваемо счастлив: суетился, громко говорил, возбужденно жестикулировал. Улыбка не сходила с его помолодевшего лица. По вечерам и выходным он с энтузиазмом стирал, гладил, жарил картошку или яичницу — ничего другого он готовить не умел — и убирал дом. Иногда по ночам лично укачивал на руках своего долгожданного наследника, когда Надя с мамой особенно сильно уставали, и на работу уезжал сонный. Досыпал он в гараже, где сотрудники старались его не беспокоить, снисходительно посмеиваясь над поздним отцовством. Несколько раз приходила помогать бабушка, мать отца, но у Мусечки с ней были натянутые отношения, и посещения свекрови положение не спасли.

Когда маленький Мишка стал самостоятельно держать голову, получил долгожданный прикорм и немного утихомирился, стало легче, жизнь потихоньку наладилась. К концу августа на семейном совете Головенки решили, что Наде надо временно, хотя бы на пару лет, устроиться на работу, пока Мишка подрастет. Учеба родителям была теперь не по карману, они попросили дочь подождать и помочь им собрать деньги на поступление. Она согласилась, выбора не было.

После разговора отца с директором консервного завода девушку приняли на должность помощника секретаря и попросили не мешкая выйти на работу. Сезон был в самом разгаре, огромный завод работал без выходных, машины, груженные овощами и фруктами, приходили на переработку круглосуточно. К новому рабочему ритму Надежда привыкала долго и тяжело. Приходилось рано вставать, целый день проводить в конторе, с трудом вникая в новую работу. Еще тяжелее ей было признать, что придется провести в смертельно надоевшем городке с хорошо налаженной, но примитивной жизнью не одну тоскливую зиму. Смирившись со своим вынужденным положением и клятвенно пообещав себе любыми способами вырваться из родного захолустья, Надежда со временем втянулась в рабочий график. Часть зарплаты она стала откладывать на поступление в университет, остальное отдавала маме.

Иногда, в минуты отдыха, она рисовала на листках бумаги себя — на причале, с бумажным стаканчиком в руках, из которого тонкой струйкой поднимался пар. На горизонте маячили парусники, надо головой летали чайки. Однажды такой рисунок нашли молодые сотрудницы, работавшие с ней в одном кабинете, посмеялись над ней.

— Да куда тебе море? Мы тут головы не поднимаем, а ты все в мечтах…

— Ага, еще и яхты нарисовала… Ты что, лучшей жизни хочешь?

Надя тогда ничего не ответила, рисунок порвала. Что на них было обижаться? У обеих мужья-алкоголики, по трое детей. Но рисовать не перестала, пряча рисунки в самый дальний ящик стола в своей комнате. Правда, со временем, на них стал появляться еще один персонаж — где-то вдалеке маячила неясная фигура того, кто, возможно, встретит ее на этом причале, когда придет час. Но приблизить его к себе Надя никак не могла, ибо совершенно не представляла себе, каким он должен быть. Похожим на отца? Однозначно нет — ее отцу нужна была только такая женщина, как ее бессловесная мама, а Надя бессловесной не будет. Тогда каким?

Прошел год, потом еще один и еще…

Каждое утро, просыпаясь, Надежда открывала глаза и вспоминала о том, что она дома, в своей девической комнатушке. Она искренне умоляла ангелов-хранителей сделать что-нибудь такое, чтобы родители, ее, наконец, отпустили, но ангелы-хранители не слышали. Один раз, когда она заранее, никого не предупредив, купила билет на автобус в Херсон, папа попал в больницу с аппендицитом. Билет пришлось сдать. Мама, узнав об этом, горько расплакалась, обвинила дочку в черствости. Надя промолчала, решив про себя, что в другой раз, отстаивая свое право на поступление, она сделает это открыто. Но на следующее лето неожиданно поломалась машина, все деньги пришлось потратить на капитальный ремонт мотора — новая Головенкам оказалась не по карману, а совсем без машины жить было невозможно. Время было упущено, она снова никуда не поехала. За эти годы Надя окончила заочные экономические курсы, получила водительское удостоверение, стала ездить вместо отца по делам. Обязанности по посещению детской поликлиники с Мишкой и покупке продуктов вечно занятый Василий Алексеевич с облегчением переложил на Надины плечи, относясь к ней теперь, как к взрослому члену семьи, и все свое внимание переключил на маленького сына.

Заполненные деловой суетой долгие рабочие часы разбавляли заботами тоскливо тянущиеся стылые дни, особенно в межсезонье. Надя нумеровала и подшивала документы в архиве, считала склад, приходовала и списывала готовую продукцию. Она легко запоминала номера служебных автомобилей, фамилии водителей, быстро вписывала их в путевые листы, когда подходило время отгрузки. Директор Иван Афанасьевич, встречаясь с ней в коридоре конторы, шутил, что с такими способностями она скоро станет его замом по коммерции. Надежда весело с ним соглашалась, но про себя думала, что ни за какие деньги на этом производстве работать не будет. У нее была мечта о Крыме, но ни с кем, даже с родителями, она не хотела делиться, опасаясь насмешек.

Шло время. Каждый прожитый в Цюрупинске день лишал Надю уверенности в себе. Она задыхалась в стоячем воздухе родного города, понимая, что еще чуть-чуть, и ей не хватит решимости разбить сонное благополучие налаженного семейного быта. А через пять-десять лет, окончательно смирившись, она станет похожей на соседскую тетю Любу — грудастую, горластую тетку необъятных размеров, напоминавшую бочонок с ногами.

Но тревожно было не только Наде, сильное беспокойство испытывала и мать. Однажды, улучив удобный момент, когда они вместе занимались хозяйством, Галина Борисовна осторожно намекнула дочери на то, что хорошо бы ей завести собственную семью, а не возиться с маленьким братом.

— Доча, ну посмотри, уже все с мужьями, у меня давно мог бы быть внук.

— Мам, тебе Мишки мало? И так еле живая ходишь.

— Да не в этом дело! Тетя Люба говорит, что на тебя все пальцем показывают.