Коэффициент интеллекта (сборник) - Страница 11

6. Двое

Однажды Вика попробовала сделать мир. И у нее получилось – практически с первого раза, без долгих тренировок и помощи опытного наставника.

Вика могла бродить по нему часами, исследуя собственное творение, додумывая новые виды хвойных деревьев и рептилий, пуская в нужных местах мутные реки. Иногда объекты возникают сами собой и получаются, как правило, наиболее совершенными: работа подсознания.

Она творит уже несколько месяцев. Но рано или поздно нужно остановиться. Мир можно шлифовать до бесконечности, пытаясь сделать его абсолютным, но так никогда и не получить желаемого.

И Вика останавливается. Останавливается опустошенной, неудовлетворенной, злой. Этот мир – почти то, чего она хотела. То, да не то. Мир, созданный внутри нее, красив и оригинален, да. И как будто построен ребенком из кубиков «Лего» – детское, дилетантское совершенство пластика и стандартов.

Вика уходит, чтобы больше не возвращаться.

Чтобы заполнить возникшую в ней пустоту – лучше бы никогда не подключалась! – она бродит по чужим мирам. Шаг – тропические пальмы, прозрачное розовое небо и далекое звучание гитары. Еще шаг – бескрайние пески и цепочка вьючных животных, идущих через барханы, шорох песка. Еще шаг – могучие кривые кедры, размокшая трава под ногами, шум дождя. Всё не то.

Вика сама не понимает, чего хочет. Ищет.

День за днем она перебирает миры. Сначала открытые для всех и всегда. Потом правдами и неправдами учится находить двери в закрытые, личные мирки – туда не попасть без ведома и желания хозяина, и Вика получает эти приглашения. Амазонские джунгли, тайга, мультяшные заросли. Не то.

Она сидит на траве в одном из бесчисленных лесов. Она уже была здесь раньше и в этот раз пришла по чистой случайности. Она сидит и чертит палочкой на земле уложенные набок восьмерки. Восьмерки трансформируются в буквы английского алфавита: Hello, Vica.

Вика от неожиданности вскакивает и ошалело смотрит на буквы. Потом успокаивается – мир общественный, не личный, возможно, с ней кто-то хочет пообщаться.

Новая надпись: Come to me. Door is behind.

Вика оборачивается – действительно, в толстом стволе дерева дверь. Вика тянет за ручку, открывает и входит.

Вокруг нее – рощи гингковых деревьев, папоротников, кипарисов. Земля содрогается – на расстоянии сотни метров от нее прокладывает себе дорогу сквозь чащу бронтозавр. Лес полон звуков – писков, шелестов, ревов – и запахов влажной растительности. Лес живет своей жизнью – не редкость, но это место особенное. Вика понимает сразу – мир-лес похож на ее собственный.

– Open the door, – раздается голос за спиной.

Молодой человек, чем-то похожий на саму Вику.

– My name is Jack. Nice to meet you.

– Я Вика, очень приятно. Какую дверь?

– To you.

– Ладно.

Почему-то Вика не спорит. Сразу понимает зачем. И открывает – это оказывается на удивление легко. Джек шагает в проем и расширяет его, убирает тонкие незримые стены, которые рвутся, как бумажная пленка. И сознания врываются друг в друга. Изменяют свой путь реки, прокладывая новые русла, сливаются леса Викиных саговников и Джековых гингко. Одно и то же. Теперь все в порядке. Всё наконец так, как надо.

Вика и Джек стоят, держась за руки, и смотрят на серые, зеленые, коричневые пятна собственного Я. Вика знает теперь, что в шесть лет болела корью. То есть, не Вика, конечно, а Джек. Что в шестнадцать лет увлекалась тяжелым роком и ей нравились невысокие брюнетки. Что однажды они с друзьями ограбили пивной магазин, утащив целую бочку пива. Вика улыбается. Она не пьет. Хорошо хоть, она (Джек) никого не убила.

Джек улыбается в ответ. Он теперь наверняка удивит знакомых отличным знанием классической литературы и игрой на арфе.

В небе парят птеродактили. Говорить не нужно – они знают всё.

Они расцепляют руки, кивают друг другу и выходят изнутри вовне. До следующей встречи.

7. Смерть

Умирать всегда страшно.

Вообще-то Чарли никогда не боялся смерти – она в его видении мира просто не существовала. Он был, что называется, сорвиголова – экстремальный туризм, альпинизм. Позже – парашютный спорт. И ни одной травмы.

Жизнь только одна – говорил Чарли и в очередной раз бросался в небо. Потом, уже на земле, жадно пил тепловатое красное вино прямо из бутылки и смеялся.

Смеялся до двадцати двух лет, пока врачи не обнаружили у него лейкемию.

Сначала Чарли не верил. Требовал провести еще одно обследование. Ругался, называя онкологов дилетантами. Потом, после ряда анализов, каждый из которых на сложном языке биохимии выносил ему смертный приговор, сдался и поверил. Ему было настоятельно рекомендовано остаться в больнице под наблюдением специалистов. Разумеется, ему предложили дорогую операцию по пересадке костного мозга.

Сам Чарли при этом никакого ухудшения не чувствовал. Его тело было таким же сильным, как и всегда, оно хотело жить, летать и петь, и в то же время в нем уже шли какие-то непонятные сверхсложные процессы, которые сначала сделают его развалиной, а потом убьют. Операция не гарантирует полного выздоровления. И даже в случае выздоровления все то, ради чего стоит жить, будет для него закрыто – небо, горы, всё! И тогда Чарли решил: да какого хрена?

И вернулся к прежней жизни.

Сначала все было в порядке и ничто не омрачало дни. Чарли давно хотел посетить Ладакх и увидеть озеро Цо-Морири и посетил. Катался на экстремальном горнолыжном курорте в Кашмире. Жил. Потом стал замечать, что на теле гораздо чаще появляются синяки и долго не проходят. Он стал терять в весе, совершенно не хотел есть – еда казалась безвкусной. Он быстро уставал, у него ломило кости и болела голова. Он был вынужден снова обратиться к врачам.

Врачи теперь не могли ничего гарантировать, но обещали сделать все возможное. Так Чарли снова оказался в больнице. Он стал раздражительным и нервным. Он не хотел умирать.

Одна из медсестер, ровесница Чарли, чтобы хоть как-то помочь, рассказала ему о приводе. Она показала ему разъем на затылке под волосами и сказала, что любому человеку в любом состоянии, болен он или здоров, можно сделать такой же.

И Чарли сделал.

Его семья была богатой, и он мог позволить себе роскошь отдельной палаты. Теперь, за неимением лучшего, он погрузился внутрь. Он создавал крутейшие горные склоны и спускался на горных лыжах. Он смог погрузиться на дно глубочайшей из впадин, и его тело не чувствовало давления. Он восходил на высочайшие горы без кислородной маски, и ему хватало воздуха. Все было как по-настоящему.

Чарли настоял, чтобы во время операции он был подключен. Онколог, который должен был его оперировать, сначала отказался наотрез: ничего такого он раньше не делал. Неизвестно, как это отразится на операции. Нет.

– Позвольте мне умереть счастливым, доктор, – сказал ему Чарли. Его голос дрогнул.

– Что ты мелешь, парень? Ты не умрешь, ты поправишься, мы тебя вытащим.

– Не вытащите, доктор. Пожалуйста, разрешите – это же лучше всякой анестезии.

После долгих уговоров, подкрепленных шестизначной суммой, врач согласился. Но анестезию отменять при этом не стал.

Чарли понимал, что операция не поможет. Он превратился в параноика. Он читал о людях, которые сошли с ума в состоянии подключения, о людях, чья личность навеки затерялась внутри. Тело при этом продолжало жить.

Если личность не нуждается в еще живом теле и может остаться внутри себя навсегда, то на кой ему мертвое? Это был шанс. Призрачный, крохотный, но все-таки шанс. Правда, он будет навеки обречен на одиночество, так как его физическое тело умрет и, как следствие, пропадет возможность контакта с другими личностями, но это его не пугало. Чарли привык решать проблемы по мере их поступления.

В день операции он был подключен.

Он оказался внутри, в том уголке мира, где создал себе дом – на ровной площадке среди гор, с маленьким, кристально чистым озером внизу. Он сел на край, свесив ноги в пропасть, и стал ждать. Он не мог видеть или чувствовать, но знал, что вовне врачи сейчас кромсают его тело. Он боялся и гадал, на что это будет похоже – умереть. Впервые в жизни он не хотел ничего делать и просто ждал.