Код императора - Страница 18

Дэн во все стороны крутил головой. Все это было так не похоже на то, что творилось за окном. Но если уж Эми понесло, то это надолго. Теперь она задушит его фактами.

«И что значит “цветной”?» – думал он.

– А что значит «цветной»? – спросил он. – Как узнать, типа, цветной я или не цветной?

– Наверное, они делали такие тесты на цвета, – пожала плечами Нелли. – Может быть, они сравнивали кожу с образцами краски? Понятия не имею. Но иногда в одной и той же семье были люди из разных рас. И тогда им приходилось переезжать с места на место. Весь мир был возмущен политикой ЮАР. Вы себе не представляете, что тогда творилось… особенно уже в семидесятых годах… Люди на всем земном шаре выходили на улицы, их были тысячи, десятки тысяч, протесты, демонстрации и народные волнения были повсюду. Мир буквально кипел от негодования. Никто не боялся смерти. В самой ЮАР начались бесконечные мятежи и восстания. На улицы выходили почти дети, и их убивала полиция… А Нельсон Мандела? Он почти тридцать лет провел в заключении и вышел оттуда чуть ли не покойником.

– Мандела – это же знаменитый политический лидер, – сказал Дэн, вспомнив портрет этого с виду добродушного, похожего на любимого дядюшку старичка, которого часто показывали в новостях.

– Теперь да, – ответила Эми. – Правительство ЮАР в конце концов очнулось и открыло глаза на истину. Но только после того, как буквально весь мир объявил политическую и экономическую блокаду властям ЮАР и режиму апартеида. Во всем мире проходили митинги и демонстрации протеста. Апартеид наконец рухнул, и расизм был уничтожен. Но не ранее чем в тысяча девятьсот девяносто четвертом году!

Дэн продолжал смотреть в окно. «Разделение людей на расы, разделение территории по расам… полиция, убивающая совсем еще детей… и это тысяча девятьсот девяносто четвертый год?» Эта дикость не укладывалась у него в голове.

Вокруг был деловой центр Йоханнесбурга. Люди всех цветов кожи входили и выходили из офисных зданий, возвращались домой с работы. Кто-то говорил по сотовому, кто-то шел, устало опустив голову. Все это было так похоже на Америку, и если бы не чужой язык, можно было бы подумать, что ты дома.

«Юго» старательно поднималась по склону холма, и они въехали в любопытный квартал, в начале которого их приветствовал указатель с надписью «Добро пожаловать на Холм Конституции». Они проехали современное здание, в середине которого свечой возвышалась прозрачная башня из зеркального стекла. На фронтальной стене на разных языках большими разноцветными буквами было написано «Конституционный суд».

Нелли остановила машину, и они с Эми направились прямиком к дубовым резным дверям. Но Дэн остался у дороги, разглядывая дома с противоположной, правой стороны улицы. Они, в отличие от здания Конституционного суда, выглядели старыми, с потрескавшейся штукатуркой и облупившейся краской. Его внимание привлекла дряхлая уродливая постройка, похожая на полусгнившую сторожевую башню за несколькими рядами колючей проволоки и двумя строениями по бокам. Вид у этих строений был такой запущенный и ветхий, что казалось, эта башня вот-вот рухнет от слабейшего дуновения ветра.

– Простите, мисс, – услышал он голос охранника, – но Чака Зулу умер за несколько десятилетий до того, как была построена тюрьма, и здесь вы не найдете о нем ничего интересного. Но добро пожаловать в наш музей.

– Пойдем. – Эми потащила Дэна за рукав.

Дэн уныло поплелся за ними.

– Отлично, – ворчал он по дороге. – Музей, тюрьма и неправильный город. Многообещающее начало.

– Ш-ш-ш-ш! – шикнула она на брата.

Они вошли в полукруглый, залитый светом зал со сводчатым потолком и стенами, украшенными мозаикой.

– Я видела, здесь есть библиотека!

– Ч-что?! – отпрянул от нее Дэн. – Этот чувак сказал – тюрьма, а не библиотека! Ой, простите, я забыл – ведь это же одно и то же…

Не слушая его, Эми уверенно пошла вперед, следуя за указателями, и вскоре они оказались в просторной комнате с высокими потолками и широкой винтовой лестницей.

– Чем могу быть полезна? – вежливо спросила их женщина с красивым кофейным оттенком кожи и седыми прядями в темных волосах.

На ней было скромное жемчужное ожерелье, оттенявшее цвет ее мягких карих глаз.

Эми смотрела на нее, и невольно ей подумалось, как в ЮАР назывался этот необыкновенный цвет кожи? Черный или цветной? И вдруг ей стало неловко за себя.

– Здравствуйте, я… э-э… Эми, а это мой б-брат, его зовут Дэн, и Не-нелли, – выдавила она.

– Мы собираем информацию про Чака Зулу, – не растерялся Дэн. – И еще мороженое. Если у вас есть.

– Американцы! Приятно вас видеть! – улыбнулась дама. – А меня зовут миссис Уинифред Тембека. Я библиотекарь. В основном здесь хранится литература по правам человека. Так что, увы, боюсь ничем порадовать вас не смогу. У нас очень мало материалов о Чаке. Хотя через два года здесь планируется провести выставку, посвященную Чаке.

– Через два года? – переспросил Дэн.

– Главный читальный зал находится на четвертом этаже, если желаете. А мороженое в буфете.

– Спасибо. – Эми снова потащила за собой Дэна. На этот раз к лестнице.

Читальный зал на четвертом этаже представлял собой необъятное пространство, заполненное бесконечными рядами книжных стеллажей.

– Кажется, это называлось центром по правам человека, – напомнил ей Дэн, вырывая у нее руку. – И что теперь? Перечитаем все книги про Чаку и будем искать в них ключ?

– Вера горами двигает, – ответила Эми, набирая на компьютере имя Чаки.

– Надеюсь, интуиция тебя не подведет, Эми, – обреченно вздохнула Нелли. – Так как наш маленький мистер Бен-Джерри прав. В смысле я тебя, конечно, очень люблю и все такое, но сдается мне, если мы такими темпами пойдем дальше, то остаток нашей жизни мы проведем в этих стенах.

Дэн уселся за другой компьютер, где ему ничего не оставалось, кроме как тоже присоединиться к этим абсурдным поискам. На клавиатуре красовался поблескивающий глянцем рекламный проспект, посвященный Холму Конституции. Дэн раздраженно смахнул его на стол, и случайно ему на глаза попалась верхняя строчка проспекта.

Позорная история… Это, по крайней мере, интригует.

И он начал читать.

«Для того чтобы по-настоящему понять историю южноафриканского народа, его мужество и непреклонность в борьбе за свободу, мы начнем наш рассказ со старой тюрьмы Форт Пост, печально известной как Номер Четыре.

Она была построена на холме, который в те времена назывался Госпитальный Холм, и изначально ей было присвоено имя Ментонвилль. Открытие ее состоялось в 1893 году. Спустя несколько лет, когда британские переселенцы ойтландеры пытались совершить переворот и свергнуть правительство буров, вокруг тюрьмы был построен форт. Изначально эта тюрьма предназначалась исключительно для белых заключенных. А Номер Четыре была построена как тюрьма для аборигенов уже позже, и только для черных. Она славилась своими зверскими порядками и жестокими отношениями между заключенными. Например, информаторам там вырывали зубы и вешали их им на шею. Тюрьма была рассчитана на триста пятьдесят шесть заключенных, но очень скоро в ней отбывали срок одна тысяча сто человек. Вражда между группировками и кровавые стычки были не редкостью. Условия заключения были ужасны. В туалетах унитазы со смывным бачком появились лишь в 1959 году. В основном здесь отбывали срок именно политические заключенные: шахтеры, взятые под арест во время забастовок; противники апартеида, осужденные за мельчайшие правонарушения; те, кто осмелился выступать против паспортного режима; студенты, участвовавшие в восстании 1976 года в Соуэто, – все они содержались в Номере Четыре. Среди политзаключенных были также и многие видные деятели Африканского Национального конгресса, включая Нельсона и Уинни Мандела, ветерана правозащитного и освободительного движения Альбертину Сесулу и президента Национального Африканского конгресса Оливера Р. Тамбо».