Князь Рысев 2 (СИ) - Страница 51

Я обошел их, словно волна скалы, а они не посмели меня остановить. Кондратьич шел за мной следом почти на ватных ногах. Словно не мог поверить во все то, что прямо сейчас и случилось.

— Он не любит принимать отказы. — На этот раз голос хитреца, раздавшийся за спиной, прозвучал как своевременное предупреждение.

— Ничем не могу помочь, — пожал плечами.

Через квартал к старику вернулись голос и силы.

Не знаю как, но он подскочил ко мне, схватил за грудки и хорошенько приложил спиной о прутья ближайшего железного забора.

Я даже не успел возмутиться.

Слова, готовые вырваться из него обличающим потоком, потонули в осознании только что сотворенного. Какое наказание положено слуге за то, что поднял руку на барина?

Я не знал, но прибегать бы к нему не стал, даже если бы меня обязывало само окружение.

— Барин... барин... барин… — В три отрывистых слова он умудрился вложить больше смысла, чем в многословную тираду. Вот уж в самом деле говорят, краткость — сестра таланта.

— Кто это были?

— Ты не знал, чьи это люди, но отказал им? Кортик... железка эта растреклятая. Ты хоть понимаешь, каких людей разозлил.

— Ну ты мне сейчас ведь расскажешь. — Я ничуть в этом не сомневался.

Кондратьич выпустил меня, выдохнул — я дал ему время собраться с мыслями. Просить прощения старик не собирался, да мне было и не нужно — как будто я на него обиделся.

Приятельски положил ему руку на плечо, давая понять, что не держу на него зла. Не знаю, успокоило ли это старика, но он, наконец, заговорил.

— Это были люди Старого Хвоста.

Имя мало о чем говорило. Разве что о том, что я перешел дорогу местным авторитетам. Кондратьич продолжил:

— Они весь Петербург держат в железной хватке. Белые Свистки с ними борются, но ты уж должон понимать, чай, не маленький — с деньжищами и властью, как у них, искать будут медленно и неохотно.

Я кивнул в знак того, что не понять этого мог бы разве что идиот. Времена идут, миры меняются, а человеческая сущность остается ровно такой, какой и была.

— Надо было отдать кортик. Железка, какой бы красивой она ни была, того не стоит. Они ведь... они ведь тебя убьют, барин. Не сдался он им больше в самый срам, этот клинок. На меня даже не плюнут, за тобой будут охотиться...

— Ну так пускай тогда приходят. В офицерском корпусе им устроят хороший прием.

— Хороший прием, — передразнил меня не унимающийся старик. — Да ты хоть ведаешь, что не всяку проблему они кулаком решают? У них энтот, как иво... аппарат большой! Ахдинистративный, вот! Ручонками своими тебе проблем иначе создадут...

Мне показалось, что еще чуть-чуть — и он голосом Егоровны заговорит, скажет, что люди не куклы.

Но ломаются...

— От них могут быть проблемы?

Ибрагим помрачнел сразу же после моего вопроса, будто был поражен в край моей непонятливостью.

— Могут, барин, могут. И будут. Ты слишком нагло себя ведешь — не думаешь кому и что говоришь. Кортик… железка. Плюнуть и растереть. Но тебе в последнее время все слишком легко давалось. Это не может длиться вечно, Федя. — Он впервые за все время назвал меня по имени, и вот тут мне уже стало по-настоящему страшно. — Рано или поздно судьба выставит тебе счет, который ты не сможешь оплатить или оплатишь теми, кто тебе дорог.

Он задумчиво замолчал, но потом поднял на меня глаза.

— Остановись, пока не стало слишком поздно.

Кондратьича я проводил до его жилища, где забрал свою форму — явись я без нее в корпус, и будут проблемы.

Случившийся меж нами конфликт мы старательно не вспоминали, будто его на самом деле и не было. Прощались по-дружески, но я чувствовал, какой груз оставил на плечах старика своим поведением

Он, к слову, тоже хорош!

Я отстранился от грустных размышлений, снова дождался трамвая. Квадратный, будто грубо обтесанный кусок камня уныло катился по дороге, обдавая наглых прохожих предупреждающим гудком.

Едва не задавили мальчишку. Спешащий и напуганный звуком, он упал прямо на рельсы, я же едва не выскочил из окна в желании ему помочь. Благо, что ему ничего не угрожало — стальной великан, забитый изрядно подуставшим людом, остановился в добрых пяти метрах.

Подоспевшая парнишке на выручку мамаша тотчас же поставила его на ноги и, не слушая причитаний об ушибленной коленке, увела прочь. Я же подозревал, что дома сорванца ожидает еще и порка — чтобы неповадно было бегать где не положено.

Люд был самый разный. Не зная, чем себя развлечь, я вглядывался в лица людей. Разряженные в старые, мечтавшие о замене спецовки рабочие готовы были прямо здесь и сейчас провалиться в сон. Мешали им предаться столь приятному занятию две дамы, посчитавшие, что салон трамвая — лучшее место для бесконечно унылых, невероятно несмешных историй и целого вороха никому не интересных сплетен.

Выдохнул, тая надежду, что они сойдут раньше, чем я доеду до корпуса — в своей усталости я был целиком и полностью солидарен с рабочими.

Наверно, мог бы осадить этих клуш, но устал от извечности конфликтов. Нутро так и говорило, что коварное мироздание мне назло и в пику каждому обратит дам в злокозненных ведьм. Из сумочек они вытащат метлы, склянки с зловонными зельями и термомагическую бомбу — так, на сдачу. Нет уж, ну их, пусть себе щебечут...

Петербург спешил погрузиться в томный, полный прелестей светской жизни вечер. Я не знал наверняка, но подозревал, что решившие не идти по военной стезе благородные сыновья не менее благородных родов готовятся к балам, ужинам и приемам. Наверняка вместо умения держать шпагу и орать командирским голосом их будут учить вести словесные баталии и искать политические выгоды — внутри страны и не очень.

Мир жил без меня своей маленькой собственной жизнью, и я считал это прекрасным.

Офицерский корпус гудел едва ли не как улей.

На входе инквизаторий долго вглядывался в мой пропуск, лелея надежды узреть во мне как минимум будущего террориста. Солнце спешило за горизонт, знаменуя конец свободы первокурсников училища. Первый день оказался горазд на происшествия, но был не столь строг на учения. Учителя расхаживали с загадочным видом, уже отдавшие не один год обучению в этих стенах третьекурсники смотрели на нас с кровожадной ухмылкой.

Кто-то вещал, что оные поведали великую тайну, что ад солдатских будней начинается на второй день. Ознакомились с тремя преподавателями, генерал-инфантером и думали, все здесь такие безобидные, фокусы без внимания не оставляли. Я же не думал, что будет нечто новее физухи и сложней политзанятий. Проведут пару бесед, потом на плац, голый торс и на турник. Благодаря стараниям Рысева-бывшего мне об этом можно было не беспокоиться — пусть по характеру он и был мямля мямлей, но тело свое в порядок привел. Окажись же я в теле, скажем, Дельвига — и мне пришлось бы стократ хуже. Даже не представляю, как исполнял бы все свои кульбиты с таким-то брюхом.

Вспомни его, и он тотчас же появится. Рыжий и в веснушках, словно просидевший несколько часов в засаде, он выскочил на меня.

— Федя! Слава Богам! Ты в порядке!

— А не должен был? — Я удивленно захлопал глазами и вспомнил, при каких условиях мы расстались. Да уж, он точно имел право на беспокойство. А потом мое исчезновение и после новости о том, что некто совершил покушение на главу Инквизаториев...

Нетрудно было сложить два и два.

— Мы поговорили с инквизаториями о Никсе, я еще раз рассказал, что видел...

— Но почему они забрали только тебя? — не отставал толстяк.

В его вопросе я услышал растерянность. Потомок поэта и писателя весь день трусливо ждал, что и за ним точно так же явятся, несмотря на то, что я пытался его успокоить. Дельвиг и сейчас выглядел как весь на иголках, не в состоянии найти себе места. Да уж, проблем-м-ма.

— Все просто. — Я сейчас же нашелся и принял самую беспечную позу из всех возможных. — С Никсой-то в основном дрался я, вот они и захотели подробностей. Как будто им мало было всего того, что я рассказал вчера!