Князь Рысев 2 (СИ) - Страница 50

Высящиеся над нами велесы как будто не знали, что делать дальше. В выданных им инструкциях было написано встретить нас, но вот об остальном бумаги молчали.

Толстым пальцем один из них, к моему удивлению, ткнул в Кондратьича. Оставалось только диву даваться — выходит, не я один умею вляпываться в разного рода передряги. Значит, пока я прыгал по сиськам да трусам, старик на свою тощую задницу приключений искал?

Если и нашел, то это и мои приключения тоже.

— Чего своей сарделиной тычешь, хам? — Я нахмурился, делая шаг вперед, будто выходя из под защиты Кондратьича. — Русские слова забыли?

— Кортик. Отдай, — наконец разродился дуболом. Речь и в самом деле давалась ему тяжело, будто ему приходилось вспоминать, как вообще говорить.

Смех щекоткой прошелся по моим бокам, высекая из уст сначала ухмылку, а потом и издевательский смех. Прохожие, наконец, увидели несуразность, привлекшую их внимание. Не привыкшие к тому, что над ними угорают и пялятся со всех сторон, велесы-бараны чувствовали себя не в своей тарелке.

Я подошел к одному из великанов — он был едва ли не на две головы выше меня. Смахнул прилипшую соринку с плеча его пижонского костюма, дружески похлопал по плечу. В голове плясало от радости желание опробовать новую игрушку здесь и сейчас. Каким бы затейником мир ни был, а подсовывать испытуемых, которых не жалко, он умел.

— Кортик захотели. Сейчас, конечно же. Тебе его куда лучше — в брюхо или под ребра?

Я ждал, что, преисполнившись злости, нечаянный собеседник пожелает опустить на мою черепушку кулак — грозно нахмурив брови и смешно сплющив губы не хуже самого Невского, он дрожал от негодования.

Но не посмел.

То ли сновавшие туда-сюда горожане обещали стать злокозненными свидетелями, то ли появившийся едва ли не из-под земли Белый Свисток готов был стоять на страже порядка вопреки всему, а потому страшно смущал их.

Они бездействовали.

Растолкав парочку «из ларца», передо мной вдруг явился невысокого росточка худощавый человек. На фоне друзей он выглядел карликом. Казалось, что будь он чуть пониже, и они с легкостью смогут упрятать его в карман.

Он предпочитал более свободный стиль одежды, нежели они. Тесноту пиджака променял на свободу кремово-белой рубахи — своей белизной она едва ли не слепила глаза. Красный галстук был небрежно повязан, болтался на шее, как распущенный платок. Штаны на подтяжках всегда казались мне уделом трех категорий: детей, жирдяев и неудачников. Словно желая разбить сей стереотип, на нем они сидели превосходно.

Довершала образ ношеная, повидавшая едва ли не все уличные передряги шляпа. Ей бы не помешало заскочить в ателье, а по дороге наведаться в ту самую прачечную, где мою офицерскую форму привели в порядок за считаные минуты.

Поначалу была располагающая к себе улыбка. Клянусь, если бы он появился сразу место этих дуболомов, я бы даже прислушался к его доводам. Сейчас же видел в нем разве что готового к любой пакости прохвоста.

— Прошу простить моих друзей, — говорил он так, будто никакого прощения на самом деле ему и не требовалось. Остро сверкнули лисьи глазки — я старательно вглядывался под шляпу в надежде узреть рыжие ушки.

Ясночтение меня опередило и отрицательно закачало головой — перед нами самый обычный человек, и никто другой.

Я дал ему слово, и он продолжил.

— Они бывают не в меру грубы и привыкли столь же грубо решать любые проблемы. Хорошо, что у них есть я, правда? — Последний вопрос был обращен не к нам, здоровяк же, которого хитрец коснулся рукой, покрылся заметной испариной. — Итак, господа, нам поручили донести до вас... просьбу.

— Просьбу? — Я говорил, не давая Кондратьичу и рта раскрыть. Пусть старик почует себя в моей шкуре, ему только на пользу пойдет.

Да и здесь я мог, как ни крути, справиться сам...

Говорливый собеседник кивнул, хватая мое возмущение, что добычу, не позволяя ему вырасти в нечто большее.

— Именно. Просьбу. Я понимаю, что грубость моих друзей больше смахивала на требование, но в самом-то деле мы не желали ссоры и уж тем более скандала.

Он широко развел руками, указывая, что вокруг полным-полно народа. Кто ж в здравом уме наберется столько наглости, чтобы творить здесь бесчинства?

Опыт, не тот, что любил биться о мою голову непрошенной мигренью вместе с ворохом сообщений, а тот, что жизненный, привалившись спиной к стенкам здравого смысла, многозначительно молчал.

В его молчании было все и сразу. Он был убежден, что перед нами хорошо отрепетированное, испробованное годами представление.

Сначала в ход идут два устрашающих вида барана, а после является едва ли не живое воплощение вежливости и договороспособности.

— Кортик, который вы изволили сегодня купить...

— Не отдадим, — сразу отрезал я.

Кондратьич, будто готовый хоть сейчас пустить его в ход, взялся за рукоять. В старике, судя по его глазам, бились друг с дружкой не на жизнь, а на смерть два желания: отстоять мой подарок любой ценой и отдать его, дабы барину ничего не угрожало.

В отличие от меня, он хорошо знал, с кем мы имеем дело, а потому не желал связываться с ними лишний раз.

А я, даже если бы знал, все равно не желал им уступать.

— Не отдадите. — Хитрюга согласно кивнул. Мол, в самом деле, с чего вдруг должны-то? — Но позвольте прояснить ситуацию. Дело в том, что клинок вовсе не должен был попасть на прилавок, а уж тем более быть продан. Мы не знаем, что сподвигло продавца на столь опрометчивые действия — жадность или желание угодить клиенту. Но, уверяю вас, произошла чудовищная ошибка.

Он выдержал театральную паузу и набрал побольше воздуха в грудь.

— Этот клинок предназначался... одному очень влиятельному человеку.

— Если он настолько влиятелен, может, ему стоило встретиться со мной лично? Может, повлиял бы тогда.

Уголки рта доходяги дрогнули, но он все еще держал себя в самим же установленных рамках приличия.

— Поверьте, вы не желали бы увидеться с ним воочию.

Я бросил едва заметный взгляд через плечо на Ибрагима — лицо старика побледнело. А чувак-то, видать, и в самом деле важная шишка, раз уж старый вояка, даже не услышав его имени, заметно занервничал.

— Даже если так, кортик останется у нас. — Я стоял на своем. — И если вы желаете ссоры...

Хитрец выставил руки перед собой, будто желая меня успокоить.

— Никто здесь не желает ссоры. И наша просьба состоит не в том, чтобы вы отдали нам клинок. Продайте.

Я промолчал, а он воспринял это как свою победу, одухотворенно продолжил:

— Мы вернем вам затраченные средства. В знак извинения за... грубость моих друзей и за доставленные неудобства увеличим сумму на двадцать процентов. Я считаю, что это справедливая цена.

— На сорок процентов, — не моргнув и глазом потребовал я. Великаны переглянулись, глянули на своего главаря. Будто спрашивали: нам уже начинать бить его рыло или погодить?

Тот был уверен исключительно во втором.

— Что ж, наша ошибка, ваше право. Признаем за вами умение оценивать размер причиненных неудобств.

— Скажи, ты знаешь, кто я? — спросил у него. Он кивнул.

— Несомненно. Вы юный князь Рысев, первокурсник офицерского корпуса. С вами ваш верный слуга и бывший солдат...

— Да, ты прав, — перебив его, высказался. — Я юный князь Рысев. Просто мне почудилось, будто ты принял меня за мелкого торговца.

Мой собеседник изменился в лице. Старая, обкатанная схема не сработала. Наверняка в запасе у него были планы, как общаться с несговорчивыми, не прибегая к суете насилия, но по моему тону он быстро понял — не сработают.

— Барин... — Ибрагим таил тщетные надежды удержать меня от ошибок. Что ж, мечтать не вредно. Не слушая старика, я продолжил свою гневную тираду:

— Передайте вашему влиятельному человеку, что я считаю и его просьбу, и предложение оскорбительными. Рысевы не занимаются торговлей, поищите другой род, что специализируется на звоне монет. И пусть смирится с потерей: говорят, это полезно. Всех благ.