Книготорговец - Страница 24
Подбородок моей мамы был вздернут, и она пристально смотрела на пожилого джентльмена поверх носа. Страшная вещь — этот мамин ледяной взгляд поверх носа. Большинство людей теряются, когда она на них так смотрит. Однажды я видела, как наша школьная директриса начала заикаться и по-идиотски улыбаться, когда моя мама смерила ее очень противным ледяным взглядом поверх носа. Но старичок с зонтом и глазом не моргнул.
Мамина строгость меня очень смутила. Мне хотелось сказать ей: „Ради Бога, мама, это же старый человек, симпатичный и вежливый, и у него какие-то неприятности, ну не будь же ты такой вредной“. Но я ничего не сказала.
Старичок перекладывал зонтик из одной руки в другую.
— Я никогда его раньше не забывал, — сказал он.
— Не забывали — что? — спросила мама сурово.
— Бумажник, — ответил он. — Наверное, оставил его в другом пиджаке. Ну не глупо ли?
— Вы просите дать вам денег? — спросила мама.
— О Господи, нет! — вскричал он. — Боже упаси!
— Тогда о чем вы просите? — сказала мама. — Поторопитесь. Мы здесь промокнем до нитки.
— Конечно, промокнете, — сказал он. — Именно поэтому я предлагаю вам свой зонтик, чтобы укрыться, вы можете оставить его себе, если только, если…
— Если только — что? — спросила мама.
— Если только вы дадите мне фунт взамен, чтобы я мог доехать домой на такси.
Мама была по-прежнему недоверчива.
— Прежде всего, если у вас не было денег, — сказала она, — как вы сюда добрались?
— Дошел пешком, — ответил он. — Каждый день я подолгу гуляю, а потом беру такси и еду домой. И так каждый день.
— Почему же вы сейчас не идете домой пешком? — спросила мама.
— Если бы я мог, — сказал он, — Если бы я мог. Но, боюсь, с моими дурацкими старыми ногами ничего не выйдет. Я слишком далеко ушел.
Мама стояла, закусив нижнюю губу. Я видела, что она понемногу начала оттаивать. А мысль получить зонтик и укрыться от дождя наверняка казалась ей ужасно заманчивой.
— Превосходный зонтик, — сказал старичок.
— Я заметила, — сказала мама.
— Шелковый, — сказал он.
— Вижу.
— Тогда почему вы не хотите взять его, мадам? — спросил старичок. — Он обошелся мне в двадцать фунтов, уверяю вас. Но это не имеет значения, мне бы только домой добраться и дать отдых своим старым ногам.
Я увидела, как мамина рука нащупывает застежку на сумке. А мама увидела, что я смотрю на нее. На этот раз я смотрела на нее своим ледяным взглядом поверх носа, и она поняла меня без слов. „Послушай, мама, — говорила я мысленно, — ты просто не можешь так бесцеремонно воспользоваться безвыходным положением, в которое попал этот усталый пожилой человек. Это будет нехорошо“.
Мама помедлила и посмотрела на меня. Потом она сказала старичку:
— Думаю, будет неправильно забрать у вас шелковый зонтик стоимостью двадцать фунтов. Я лучше просто дам вам денег на такси и все.
— Нет, нет! — воскликнул он. — Об этом не может быть и речи! Я о таком и подумать не могу! Ни за что на свете! Никогда не приму от вас денег просто так! Возьмите зонтик, милая леди, и укройтесь от дождя!
Мама покосилась на меня, торжествуя. „Вот видишь, — говорил ее взгляд. — Ты ошиблась. Он хочет, чтобы я взяла зонт“.
Она порылась в сумке, достала однофунтовую бумажку и протянула ее старичку. Тот взял купюру и передал ей зонтик. Положив деньги в карман, он приподнял шляпу, быстро кивнул и сказал:
— Благодарю вас, мадам, благодарю.
И ушел.
— Иди сюда и обсохни, дорогая, — сказала мама. — Нам повезло. У меня никогда раньше не было шелкового зонта. Я не могла себе его позволить.
— Почему ты была такая вредная сначала? — спросила я.
— Хотела убедиться, что он не мошенник, — ответила она. — И убедилась. Это джентльмен. Было приятно помочь ему.
— Да, мама, — сказала я.
— Настоящий джентльмен, — продолжала она. — И обеспеченный, иначе у него не было бы шелкового зонта. Не удивлюсь, если он окажется титулованной особой. Каким-нибудь сэром Гарри Голдсуорси.
— Вот он, — сказала я. — Смотри.
— Где?
— Вон там. Переходит улицу. Боже мой, мама, как же он торопится.
Мы видели, как старичок шныряет между автомобилей. Перейдя улицу, он повернул налево и пошел очень быстро.
— Непохоже, чтобы он очень устал, правда, мама?
Мама не отвечала.
— И непохоже, чтобы он пытался поймать такси, — сказала я.
Мама, застыв, глядела через улицу на старичка. Мы хорошо видели его. Он ужасно торопился. Бежал по тротуару, обгоняя прохожих и размахивая руками, как марширующий солдат.
— Он что-то замышляет, — сказала мама с застывшим лицом.
— А что?
— Не знаю, — отрезала мама. — Но хочу узнать. Идем.
Она взяла меня за руку, и мы перешли улицу. Потом свернули налево.
— Видишь его? — спросила мама.
— Да, вон он. Поворачивает направо в конце улицы.
Мы дошли до угла и тоже повернули направо. Старичок был метрах в двадцати от нас. Он удирал, как кролик, и нам приходилось нагонять его. Теперь дождь полил сильнее, и я видела, как вода капает с полей его шляпы на плечи. А нам было сухо и уютно, ведь у нас был чудесный большой шелковый зонт.
— Что он задумал? — сказала мама.
— А вдруг он обернется и увидит нас? — спросила я.
— Ну и пусть, — сказала мама. — Он нам солгал. Сказал, что слишком устал, чтобы идти пешком, а сам почти загнал нас! Бесстыжий врун! Обманщик!
— Хочешь сказать, он не титулованный джентльмен? — сказала я.
— Помолчи, — сказала она!
На следующем перекрестке старичок снова свернул направо.
Потом налево. И опять направо.
— Теперь меня не проведешь, — сказала мама.
— Он исчез! — закричала я. — Куда он делся?
— Зашел в ту дверь! — сказала мама. — Я видела! В тот дом! Боже, это же бар!
Это был бар. На фасаде большими буквами было написано „Красный лев“.
— Ты же не пойдешь туда, мама?
— Нет, — сказала она. — Мы посмотрим с улицы.
У бара была большая витрина, и, несмотря на то, что стекла слегка запотели, сквозь них, если близко подойти, все было хорошо видно.
Прижавшись друг к другу, мы стояли у окна. Я вцепилась в мамину руку. Крупные капли дождя громко барабанили по нашему зонту.
— Вот он, — сказала я. — Вон там.
В баре, куда мы заглядывали, было много народа и сигаретного дыма. Наш старичок, уже без шляпы и пальто, пробирался сквозь толпу к стойке, а добравшись до нее, заговорил с барменом. Я видела, как шевелились его губы, когда он делал заказ. Бармен на несколько секунд отвернулся, а когда повернулся вновь, то держал небольшой стакан, до краев наполненный светло-коричневой жидкостью. Старичок положил на стойку фунтовую банкноту.
— Это мой фунт! — прошипела мама. — Ты только посмотри, какой наглец!
— А что в стакане? — спросила я.
— Виски, — ответила мама. — Чистый виски. Бармен не дал ему никакой сдачи.
— Это, наверное, тройной виски, — сказала мама.
— Что значит тройной? — спросила я.
— Три обычных порции, — ответила она.
Старичок взял стакан и поднес к губам. Слегка наклонил его. Потом наклонил сильнее… сильнее… еще сильнее… и вскоре весь виски одним глотком исчез у него в горле.
— Смешно! — сказала мама. — Представь, заплатить фунт и выпить все одним махом!
— Он заплатил больше фунта, — возразила я. — Он ведь отдал шелковый зонт за двадцать фунтов.
— Верно, — сказала мама. — У него, наверное, не все дома.
Старичок стоял у стойки бара с пустым стаканом в руке. Теперь он улыбался, и от удовольствия его круглое розовое лицо светилось каким-то золотистым сиянием. Я заметила, как он лизнул белые усы, будто ловя последнюю каплю драгоценного напитка.
Потом он отвернулся от стойки и стал медленно пробираться сквозь толпу туда, где висели его шляпа и пальто. Он надел шляпу. Надел пальто. Затем, очень спокойно и небрежно, так, что вряд ли можно было что-то заподозрить, снял с вешалки один из многочисленных мокрых зонтов и вышел.