Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви - Страница 8
Надо признать, что нам редко достается роль Гамлета, которую, по некоторой своей наивности и незрелости, мы полагаем героически-красивой и забываем про трагичность его короткой жизни, делаем мысленную рокировку далеко в сторону от шекспировского принца, ближе к театральному Гамлету Пастернака:
Такая сцена выглядит красиво. Но только до той поры, до тех строк, где выявляется, что Гамлет будет играть роль распятого толпой Христа:
Какими разными бывают роли, которые мы играем! Нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга написал целое сочинение, посвященное игре, – Homo ludens, «Человек играющий». Книга была опубликована в 1938 году и произвела настоящую революцию в культурологии. Дело в том, что Хейзинга увидел (и показал другим), что игра лежит где-то в глубине самой культуры. Более того, поскольку игрой заняты не только люди, в особенности растущие люди, но и малые животные, то явление игры более древнее, более могучее, чем культура человека, как понимаем ее мы.
Игры и роли нужны, чтобы человек вышел из сумрака непонимания своего пути на то место, где есть свет своего призвания, своей судьбы. Ведь о чем, собственно, греческий театр или театр Шекспира? Он всегда был о человеке и его судьбе, потому этот театр и трагичен.
Тема игры тоже была одним из открытий моего поколения в 70-е годы. До этого наше отношение к игре было скорее подозрительным: игры – это только для маленьких. Мы – взрослые и, следовательно, должны заниматься «серьезными» вещами. Правда, при таком «взрослом» утверждении было неясно, почему же в Евангелии дети ставятся в пример взрослым и утверждается, что если… не будете как дети, не войдете Царство Небесное (Мф. 18: 3). Этот вопрос оставался нерешенным.
Объяснение необходимости игры и нашел Хейзинга. Он сказал очень простую вещь: чтобы играть, надо быть свободным. Его определение было таково: игра есть свободное действие. Как это просто сказано! И как сложно такую свободу обрести…
В свободной игре ребенок берет на себя роль и живет в ней. Кончилась игра, кончилась и роль. Но роль – это не тыква. Давайте дадим определение, что мы будем называть «ролью», а что – «тыквой», чтобы не запутаться. Итак, тыква – это то, что прирастает к сути человека, и тогда человеку кажется, что без нее он теряет себя, теряет свое представление о судьбе – как это случилось с бедным путешественником из притчи, как это случается с рабами. А роль – это результат свободной игры человека, очень важная составляющая его жизни.
Мне кажется, на этом месте читатель захочет задать прямой вопрос: «Так что же хорошо для нас, а что плохо? Тыквы или роли? Игра – это хорошо или плохо?» Но в жизни редко бывает однозначная ситуация, и ответ редко бывает простым и единственным. Так и сейчас, есть два ответа. Первый: игра – это хорошо. Если игра действительно есть свободное действие. Второй: игра – это плохо. Плохо, если роль не была выбрана свободно, но определена обстоятельствами, ситуацией, другими людьми.
Что такое «целование поповских рук»? Если целование происходит из осознания своего ничтожества, или из лести, заискивания, или «потому, что так надо, хотя и противно», то это скорее тыква (я есть ничтожество, червяк). Но если человек понимает и чувствует, что дело не в том, какова «поповская рука», а в благословении, которое человек получает через призванного к тому священника, тогда – в конечном счете – целование восходит к поцелую самого благословения, а не руки, и это меняет тыкву на роль. Роль человека, как это определил Гавриил Романович Державин, – быть Царем и рабом одновременно. Через осознание нынешней роли раба – вверх, к звездам, к Царству! Человек у Державина говорит: «Я царь – я раб – я червь – я бог!»[5] Человек, которому доверена задача связывать собой миры: «Я связь миров, повсюду сущих».
Людей, которые не играли бы какие-то роли, не существует. Не надо считать, что «играть роль» – это какое-то человеческое бремя. Это просто факт нашей жизни. Только очень важно осознавать, что это – роль, важно ее любить и играть с творчеством и удовольствием. Беда начинается тогда, когда появляется ложь. Когда человек не способен сам на себя посмотреть. Когда человек своей ролью скрывает от себя и других что-то очень важное в своей природе.
Кстати, меньше всего ролей играет ребенок. То есть он играет постоянно, но, в отличие от взрослого, он знает, что это игра. Он знает, что из игры можно легко выйти. Кто-то сказал, что переходный возраст начинается тогда, когда человек продолжает играть, но уже ни себе, ни кому другому в этом не признается. Игра продолжается, но человек делает вид, что это и есть жизнь.
А вот играть свою роль и чувствовать, что эта роль тебе мала, ты должен ее перерасти, – это неплохо, это есть важный момент переживания жизни.
Настоящая беда приходит тогда, когда тыквы прирастают к человеку так прочно, что их уже и не отвязать. Повесить на себя ярлык немудрено, а вот освободиться от него потом бывает невозможно.
Таково свойство ярлыка – он прирастает сначала к коже, становится маской, потом проникает внутрь и далее меняет суть самого человека.
У Рэя Брэдбери есть замечательный фантастический рассказ, который называется «Песочный человек». Некий космический путешественник попадает на Землю, и оказывается, что у него нет облика, нет формы, он нечто «неозначенное». По чистой случайности его космический аппарат приземляется в саду, где играет мальчик, который видит, что из блестящего «апельсина» появляется нечто, но он никак не может это «нечто» определить, не может увидеть его точные формы. Существо переливается красками и формами, и мальчик вдруг вспоминает свой сон (а сон всегда очень трудно разглядеть, его надо как бы подсматривать краешком глаза) и понимает: «О! Я тебя знаю! Ты песочный человек! Я видел тебя сегодня во сне». Песочный человек – персонаж из сказки, приходящий к детям, которые не хотят спать: он бросает им в глаза песок, чтобы они потерли свои глазки и заснули.
Мальчик радуется своему открытию: «Я тебя знаю! Я тебя вижу каждый раз во сне!» Но этот звездный странник, «песочный человек», вовсе не радуется открытию мальчика. Он действительно теперь стал отчетливым, видимым худым высоким человеком с волосами медного цвета. Ощупывая себя, он вдруг в ужасе кричит: «Не называй меня так! Я вовсе не песочный человек!»
Но выясняется, что это космическое существо действительно уже стало песочным человеком. Потом мальчику приходит в голову какая-то иная мысль, он называет его мячиком, потом называет его своей мамой. Тот становится и мячиком, и мамой мальчика. В ужасе это существо просит: «…не называй меня! Не называй меня никак! Я нечто неозначенное! Ты посмотри, что ты из меня сделал!» А мальчик упрямо говорит: «Я сделал то, что ты и есть». В тот момент он еще не понимает, что это именно он «повесил» название-ярлык. A название приросло, стало формой. Теперь «неозначенное» получило обозначение и может снять эту форму только со своей кожей. Смертельный номер.
В конце концов мальчик понимает, что этот «неозначенный» – шанс совершить побег из ненавистного ему мира (мальчик, как выясняется, находится на каком-то острове, его забрали у матери и вместе с другими «вундеркиндами» подвергают психологическим экспериментам). Надо только назвать чужеземца своим именем, надо привязать к нему тыкву. Так и происходит. И мальчик захватывает космический «апельсин», а прибежавший на крик служащий этого странного места зовет на помощь «работников психопалаты», чтобы скрутить подставленного «неозначенного». Ведь они уже разглядели его тыкву и назвали его именем улетевшего мальчика. А тем временем «в летнем небе сверкнула и исчезла звезда».