Книга о Бланш и Мари - Страница 2

Она действительно красива.

И она умирала счастливой. Так утверждается в последней тетради — в «Красной книге».

Таким образом, малорослой Бланш была не от рождения. После шестнадцати лет — с 1878 по 1893 год, проведенных в парижской больнице Сальпетриер с диагнозом «истерия», она внезапно выздоровела. В то время истерия была распространена — ею страдало около десяти тысяч женщин, — но после смерти профессора Шарко болезнь пошла на спад.

Действительно стала редкой? Или получила другие названия?

После многих лет, проведенных в экспериментальном отделении Шарко в Сальпетриер, Бланш работала в рентгеновском отделении той же больницы, но уже по собственному желанию, а в 1897 году ее взяла ассистенткой в свою лабораторию польский физик Мари Склодовская-Кюри.

Время, проведенное в качестве пациентки в Сальтпериер, Бланш характеризует как счастливое, затем наступил безрадостный период. После идут годы в лаборатории мадам Кюри, опять-таки совершенно счастливые, за исключением разве что неоднократных ампутаций.

На последнее она ни разу не жалуется.

В «Книге вопросов» Бланш хочет поведать свою историю, суммировать и сопоставить свои впечатления от экспериментов над истерией в больнице Сальпетриер и от физических опытов под руководством Мари Кюри, чтобы создать образ исцеляющей любви, природу которую она уподобляет и радиевому излучению и истерии.

Исцеляющей?

В первой части «Книги» долго просматриваются лишь деловитость и счастье.

С ампутациями Бланш Витман дело обстояло следующим образом. Попытки объяснить природу любви с ними никак не связаны.

17 февраля 1898 года в лаборатории Мари Кюри, в Париже, впервые проверялось действие излучения черной смолообразной, обработанной и «проваренной» в лаборатории руды, называемой урановой смолкой; ее добывали в районе Иоахимшталя, у границы между нынешней Чехией и будущей, а впоследствии бывшей ГДР. Урановую смолку на протяжении нескольких столетий использовали в качестве добавки к глазури для создания интересных с художественной точки зрения цветовых оттенков. Урановая смолка была важным цветовым компонентом, в частности, при производстве знаменитого богемского хрусталя: она содержала элемент уран, столь важный для стекольной промышленности.

Для проведения экспериментов с урановой смолкой и получения некоторых урановых компонентов требовалось огромное количество руды — несколько тонн. Тяжелая и грязная работа проводилась в пустовавшем каретном сарае, расположенном рядом с парижской лабораторией Мари и Пьера Кюри.

Там и начала работать Бланш Витман.

В тот день, 17 февраля 1898 года — эта дата имеет особое значение для истории физической мысли, — Мари провела первые удачные эксперименты с урановой смолкой, было зафиксировано сильное своеобразное и ранее неизвестное излучение. К этому времени уже установили, что торий — химический элемент, открытый в 1829 году шведом Йёнсом Якобом Берцелиусом, обладал более сильным излучающим эффектом, чем уран; теперь оказалось, что у урановой смолки интенсивность излучения гораздо выше. Выше, чем у чистого урана.

Что собой представляло это «излучение» и откуда оно бралось, еще только предстояло исследовать. Мари Кюри предположила, что урановая смолка, должно быть, содержит какой-то особый, пока неизвестный элемент, о свойствах которого также ничего не известно.

В этой маленькой лаборатории и происходили открытия.

Лаборатория представляла собой старый деревянный барак, заброшенный дощатый каретный сарай, застекленная крыша которого находилась в столь плачевном состоянии, что дождь непрерывно заливал это жалкое сооружение, которое когда-то давно использовалось медицинским факультетом в качестве прозекторской, но позднее помещать туда останки людей и даже животных сочли недостойным. Пола в сарае не было, землю покрывал лишь слой бетона, а оборудование состояло из нескольких старых кухонных столов, черной доски и старой чугунной печки с ржавыми трубами; именно в это жалкое сооружение тремя годами ранее пришло письмо от профессора Зюсса, из австрийской земли, владевшей рудниками в Санкт-Иоахимштале.

В нем сообщалось, что ученым готовы предоставить отходы с урановой смолкой. В них и был обнаружен радий.

Мари сразу же написала отчет.

Ее руки пока еще красивы. Бланш описывает ее как несравненную красавицу, необъяснимым образом околдованную научными исследованиями. 18 июля 1898 года члены Французской академии получили возможность прослушать доклад друга и бывшего учителя Мари — Анри Беккереля. Его именем назовут единицу активности изотопов в радиоактивном источнике, равную одному распаду в секунду и предназначенную для измерения степени радиоактивного заражения, например, оленины в центре Вестерботтена[2] после Чернобыля. В докладе говорилось, что в результате экспериментов с урановой смолкой супруги Мари и Пьер Кюри обнаружили нечто новое и ранее неизвестное. Сообщение Беккереля называлось «О новой радиоактивной субстанции, входящей в урановую смолку».

Слово «радиоактивный» прозвучало впервые в истории.

Еще ни намека на историческое событие, только легкая растерянность.

В докладе Беккереля сообщалось, что обнаружено вещество, радиоактивность которого в сотни раз превосходит урановую и оно содержит некий «металл», возможно, ранее неизвестный химический элемент, обладающий странной лучеиспускающей способностью.

К концу года этот элемент перестал быть безымянным. Его назвали радием. Он обладал необычными свойствами; по мере того, как его стали выделять во все более концентрированном виде, обнаружилось, что он способен самопроизвольно лучиться.

Слово «лучиться» неоднократно повторяется в «Книге» Бланш.

Тут ее текст приобретает чуть ли не поэтический характер. Когда меня бывало хвалили во время демонстраций в больнице Сальпетриер, описывая производимое мною впечатление, говорили, что я прямо «лучусь»; но тогда мне и в голову не приходило, что это слово, будто по взмаху волшебной палочки судьбы, вновь появится в мире физики — науки, куда мне предстояло внести свой вклад, чтобы объяснить взаимосвязь радия, смерти, искусства и любви.

Радий, смерть, искусство и любовь. Она не знает, о чем говорит. Но, вероятно, по-другому невозможно. Как же иначе?

Смерть и красота, наверное, очень тесно соприкасались. Придется ее простить.

Мари, пишет Бланш, часто прогуливалась от дома до лаборатории на улице Ломон, чтобы проинспектировать свои владения. Бланш — тогда еще не перенесшая ампутаций — обычно встречалась с ней во время этих «тайных» посещений лаборатории.

Она пишет: Наши драгоценные продукты, для которых не было шкафов, разложены прямо на столах и скамейках; со всех сторон можно было видеть их слабо лучащиеся контуры и сверкающее сияние, которое, казалось, парило в темноте, каждый раз заново трогая и очаровывая нас.

Это пишет Бланш. Бросается в глаза выражение: «наши» драгоценные продукты. Ведь она всего лишь ассистентка.

Далее, отвечая на вопрос: Когда Мари стала художником?, она говорит, что между ними возникли задушевные отношения, почти любовь, любовь, усиливавшаяся от ощущения красоты, создаваемого таинственным и красочным сиянием «радия». У нее на глазах открывались врата в новый, загадочный мир, и из этого мира шли сверкающие голубым светом сигналы именно к ней — Бланш, пока еще не знающей, что такое ампутации.

Она, похоже, восприняла эти сигналы как некое произведение искусства. Созданное Мари. О Пьере ни слова.

Кстати, в «Книге» есть короткий пассаж, начинающийся вопросом: Что же такое искусство в наше время — время технического прогресса?

Отвечая на этот вопрос, Бланш подробно, почти с детским энтузиазмом описывает Всемирную выставку 1900 года в Париже. Ее текст полон восхищения: революционные научные завоевания наступающего века, ошеломляющие впечатления и возможности. Все ее знания получены от Мари, под знаком радия.