Книга о Бланш и Мари - Страница 13

Любовь к работе, но и к Пьеру тоже.

Бланш записывает, в ее словах звучит надежда, почти энтузиазм. Так и представляется, — словно перед нами картина, изображающая серьезно и печально склонившую голову кружевницу, тела которой мы не видим, — как лишенная обеих ног Бланш лежит в своем ящике и все больше загорается идеей найти ключ к любви, страсти и жизни, Бланш Витман, — чувственная легенда XIX века, предмет тайного обожания мужчин, пристально рассматривавших ее, но не смевших к ней прикоснуться!

И как она в этом своем ящике стремится понять.

Бланш упорно пытается понять.

Работа по обнаружению и выделению вещества, пока еще безымянного, а позднее названного радием, была тяжелым и увлекательным трудом, пишет Бланш. Она явно, даже с некоторым тщеславием отождествляет себя с Мари; ассистентка, бывшая когда-то всемирно известной в другом качестве — как медиум больницы Сальпетриер. Какая самонадеянность.

Чему она могла научить Мари?

О Пьере в «Книге вопросов» почти ничего не говорится, его ревниво уничтожили. Нам с Мари приходилось целыми днями стоять, размешивая кипящую массу тяжелой железной веселкой, длиной почти с нас самих. К концу дня мы часто бывали совершенно разбиты от усталости. Мари тем не менее была счастлива, поскольку ее стремление выделить радий в те годы увенчалось успехом. Но как же ей было трудно, как скрупулезно и кропотливо она была вынуждена работать над фракционной кристаллизацией, пытаясь получить концентрированный радий. Она часто злилась на летавшие повсюду металлическую стружку и угольную пыль, от которых ей почти не удавалось защитить свои драгоценные продукты; однако возникавшее иногда, после не слишком успешно проведенного опыта, плохое настроение быстро сменялось у нее новой жаждой деятельности. Поэтому в июле 1902 года она наконец смогла сообщить, что ей удалось выделить один дециграмм радия и указать его атомную массу в 225 единиц, то есть поместить его в периодической системе Менделеева после бария, в колонку щелочных редкоземельных металлов.

Именно в первые годы двадцатого века Мари, безо всякого тщеславия, представляет отчет о возникновении современного мира. Иногда присутствует Пьер Кюри, иногда Бланш, кто-то спрашивает, кто-то пишет, иногда Бланш, иногда Мари, но в центре всегда элемент, называемый радием, загадочно светящийся, пылающий, как любовь, пока еще не смертельный.

Отправляясь на поиски нового мира, нельзя бояться прилипающей к ногам старой глины.

В последний год жизни Пьера супруги Кюри проявляли большой интерес к женщине-медиуму по имени Эусапия Палладино, разъезжавшей по миру с целью «установления контактов между царствами живых и мертвых». Она родилась в итальянской горной деревне, в детстве упала и пробила себе в голове дырку; согласно одной из теорий, когда она пребывала в трансе, из этой дырки дул «холодный ветерок».

Еще она могла заставить танцевать стулья.

Пьер и Мари Кюри впервые встретились с ней в 1905 году. Они изучали ее в течение нескольких сеансов, но не нашли никакого объяснения. Как же они могли его найти, если и радиевое излучение еще оставалось загадкой? Вечером в день своей смерти Пьер рассказывал в Физическом обществе о феномене Эусапии Палладино и вдохновенно защищал «убедительность и реальность этого феномена».

Двумя часами позже он умер. Вот ведь как получилось. Почему бы и нет? Чем отличаются искания Бланш от исканий Пьера или Мари?

Первые две любви Мари остались в Польше.

Это было до того, как Мари отправилась к любви номер три и номер четыре, до ее переезда в Париж. Однако самой первой ее любовью, возможно, была ее родина — Польша. Мари порой выходит из себя, по поводу царского гнета или чего-то другого? В тринадцать лет, в разговоре об «Отелло» Шекспира, она яростно нападает на Дездемону: Нет и еще раз нет! Что же эта «милая Дездемона» за личность, если совершенно безропотно позволяет себя унижать! Допускать такое может только глупая овца! Подруга уверяла ее, что любящая жена, если потребуется, пойдет и на большее, чтобы умилостивить своего супруга, но Мари еще яростнее возразила, что человек, которого грубейшим образом оскорбляют, избирает смерть! а дальше разговор приобрел совершенно иную направленность: я могу вытерпеть оскорбление и даже простить, если оно нанесено лично мне, но я никогда бы не простила унижения моей родины!

Свои первые две любви она сбросила, словно змеиную кожу, на удивление ядовито пишет Бланш, С любовью дело обстояло так же, как с польской культурой и польским языком. Царский гнет вытеснял любовь из жизни. В конце концов любовь вырвалась на свободу. В этом смысле она являлась своего рода освободительным движением и, следовательно, была обречена на смерть, хоть и свободна. Русские угнетатели всеми способами преследовали сам принцип любви, поэтому преподавание польского языка и польской культуры должно было продолжаться тайно, во имя любви.

От первого мужчины, молодого офицера, остались лишь имя и портрет. Он не сумел подчинить Мари себе и был брошен.

Вторую любовь она тоже покинула и на пути к Парижу и научной работе думала о пережитом с удовлетворением.

На фотографиях она туго затянута в корсет: очень узкая талия и выступающая грудь. Всю жизнь ее считали красивой и чувственной, за исключением кистей рук, рано обожженных и деформированных радиевым излучением. Во время любовного экстаза она прятала руки в волосах партнера, как бы из любви, но, возможно, от стыда, отмечает Бланш в «Книге». Руки у нее были в шрамах. Любовь выжгла на них свою отметину, словно Мари была животным, а радий — тавром.

Бланш часто прибегает к метафорам. Образы тавра и радия встречаются неоднократно.

Да еще этот таинственный голубой цвет, возможно, являющийся результатом излучения. И обе они постоянно пытаются его объяснить.

Как отнеслась к смерти Пьера Мари?

В досье на мексиканского двухголового монстра Паскаля Пинона и его жену Марию, в сцене смерти, можно кое-что найти.

Скажем, здесь. О, только бы это тут было!

«Он умер вечером 21 апреля 1933 года в больнице Оранж Каунти в Лос-Анджелесе. Ухаживавшая за ним в последний год медсестра, по имени Хелен, все время сидела рядом с ним. Смерть наступила безболезненно: когда он умер и крупное темное лицо обрело покой, а рука свесилась вниз — это было так, словно бы птица взлетела над озером, легко и беззвучно устремилась в ночной туман и исчезла — тихо и безмятежно. И ее больше нет.

Согласно журналам, Мария умерла через восемь минут после него.

Когда он умер, она широко распахнула глаза, и в них отразился безумный испуг, как будто она сразу поняла, что произошло; губы, которые на протяжении всей ее жизни пытались что-то высказать, зашевелились, словно моля о помощи. Но и теперь с них не слетело ни звука. Ни звука. В течение нескольких минут она, казалось, отчаянно пыталась что-то прокричать, то ли ему, то ли кому-то другому, а может быть, в ужасе силилась вернуть его своим криком обратно. Но птица уже скрылась, ночной туман вновь неподвижно навис над озером, и она осталась в одиночестве.

Что она хотела прокричать? Никто не знает. Пытаться объяснять любовь бесполезно. Но кем бы мы были, если бы не пытались?

Потом она внезапно успокоилась, и ее глаза наполнились слезами. Птица улетела, и она осталась в одиночестве; она плакала второй раз в жизни. Первый раз это произошло, когда кризис миновал и она сидела на ступенях вагончика, а человек-собака ласково гладил ее по щеке птичьим пером. Теперь она плакала во второй раз, но совершенно спокойно. Она была готова сделать невероятный шаг в краткий миг одиночества, прямо в головокружительную пустоту, сознавая, что справится. Она лежала, сохраняя спокойствие и устремив взгляд прямо вверх, сквозь все, словно ничто уже не могло ей помешать. Потом губы медленно разомкнулись в очень слабой, но отчетливой улыбке, она закрыла глаза и умерла. Это произошло через восемь минут после смерти Пинона.