Книга магов (антология) - Страница 28

Эта мысль породила чувство — невыразимую словами обиду. Вот то, чего Тьедри добился своим поединком, — краткое время был доволен Карл, краткое время возмущались вассалы Гвенелона и Пинабеля, а шрам-то остался навсегда…

Господь пометил того, кому дал победу. Но неужели Божий суд свелся только к краткому мигу осознания победы и к шраму на вечную память? В этом была какая-то особая несправедливость. Тьедри просил совсем иного!

И вдруг он снова ощутил боль в разрубленной щеке. Что-то словно тронуло рану изнутри. А шея напряглась, ноздри шевельнулись от совершенно звериного беспокойства. И руки сами потянулись к эфесу меча, обе сразу…

Голос Роландова рога протяжно распространялся над лугом.

Тьедри понял источник боли. Просто, услышав этот необходимый душе звук, он улыбнулся…

* * *

Алиска торопливо шла по улице, срываясь на бег — сумка так оттягивала руку, что хотелось поскорее от нее избавиться. В этой здоровенной рыжей хозяйственной сумке, ровеснице самой Алиски, были растительное масло, черный хлеб, гречка, лук и десять кило картошки. Все это пришлось тащить с базара — там стоило в полтора раза дешевле. Колбасу Алиска все же решила взять в безопасном месте — там, где эта колбаса хоть ночует в холодильнике.

Шемет жил в той же двухкомнатной квартире, где совсем недавно галдела вдохновенная молодежь, в том числе и Ярослав. С квартплатой он справлялся лишь потому, что Алиска нашла возможность опубликовать куски его статей — в совершенно непотребном, усеченном, кастрированном виде, но хоть так! Того, что выходило в свет, она ему даже не показывала.

Как вышло, что она взяла шефство над запойным стариком? Она этого и сама не знала. Ее притянула к этому седому мальчику, к этому неисправимому авантюристу сила, для которой w в учебниках не было определения. Алиска не могла бросить того, кого предали любимые ученики, — и не бросила.

Она знала, что самое тяжелое позади, что Шемет уже понемногу выкарабкивается из депрессии. Возвращаться в институт, сражаться за место на кафедре он, конечно, не станет. Но ведь есть и другие ученики, которые трудятся в других городах! Да и сама она теперь — ученица.

Когда Шемет не был слишком пьян, они усаживались за стол, одинаково подперев подбородки сцепленными ладонями, и он говорил, говорил… Он цитировал наизусть Сведенборга в каком-то допотопном переводе и Джордано Бруно, приплетая туда же эриксоновский гипноз и бриллианты, которые прямо в перстнях увеличивал Калиостро.

Как-то он спросил, над чем сейчас работает Алиска. Она увернулась от прямого ответа — почувствовала, что, если принесет начатую курсовую, Шемет спьяну озарится благим порывом и кинется вписывать недостающие куски. Он был щедр, этот азартный старик, похожий на гигантский серебряный одуванчик, и он нуждался именно в том, чтобы отдавать накопленное, но она пока не могла принять. Сперва она должна была дать сама. Именно так Алиска понимала справедливость.

Последние рывки на самом выходе из депрессии были мучительны — она обнаружила Шемета лежащим на диване, а на полу стояли две водочные бутылки — одна совсем пустая, другая — на треть. Что-то в старике сопротивлялось уже назревшей необходимости продолжать жить по-человечески. Депрессия оказалась комфортным и многое оправдывающим состоянием.

— Жареную картошку будете? — спросила Алиска.

— Валяй!

После того как неизвестная компания утащила с кухни хорошую сковородку, две кастрюли и доску для хлеба, Алиска стала прятать посуду. Вторая сковородка хранилась за холодильником. Алиска начистила и накрошила картошки с луком и развела на кухне такой аппетитный аромат, что Шемет не выдержал — приплелся.

— Нечего пачкать посуду! — распорядился Шемет, и они наворачивали горячую картошку прямо со сковородки.

— Я в Питер звонила, Федотову, — прочавкала Алиска. — У них там в журнале редактор поменялся. И первое, что опубликовал, — статью Уфимова про астрал!

— Какой еще Уфимов?

— Ну, этот… атомный физик… его все время по телеку показывают… — Тут Алиска выдала желаемое за действительное, Уфимов говорил довольно занудливо и был неудобным партнером для тележурналистов, потому что на вопрос «что нового?» отвечал по меньшей мере десять минут. Писал, правда, куда лучше, и Алиска справедливо заподозрила, что у него над душой стоит какой-то злобный редактор, возможно — в домашнем халатике и в бигуди, и внимательно следит, как бы профессора не занесло в чересчур научные эмпиреи.

— Ну и что?

Алиска посмотрела на Шемета с удивлением. Она не сразу вспомнила, что старик, решив уйти от суетного мира, сгоряча отдал телевизор дворничихе.

— Он подводит очень серьезную базу под теорию концентрированного ментального импульса, — набравшись мужества, сказала она.

Оказалось, у Шемета была еще одна открытая бутылка водки — на кухонном подоконнике, среди пустых пивных. Алиска ахнуть не успела, как он уже сделал большой, мощный, прямо царственный глоток.

Она безмолвно выругала себя последними словами — иначе он ведь и не мог ответить на ее бестактное высказывание. Напоминать Шемету про ментальный импульс — значило вызывать в его памяти все дурное, свалившееся на его седую голову после неудачных экспериментов.

И тут же на нее накатила злость. Старик не выйдет из депрессии, пока кто-то не наберется мужества и не вскроет этот гнойный нарыв решительно и безжалостно. Те же, кто остался в этой беде верен Шемету, его жалели.

— Так вот, Уфимов разработал теорию сверхвысокого вакуума, — словно не замечая бутылки, продолжала Алиска. — В теории ментального импульса было все, кроме среды, в которой этот импульс распространяется. А в теории Уфимова как раз и есть среда! Существование которой не противоречит законам физики!

— Ты у нас, оказывается, уже и в физике разбираешься? — пробормотал Шемет. — Дурочка, это он тебе голову морочит. Легче всего объяснять физические теории людям, которые не знают, кто такой Ньютон.

— Аркадий Андреевич! Вы бы сперва сами прочитали, а потом хаяли! — Алиска знала, что вежливость на пьяного Шемета не действует, а громкую команду он выполняет.

— А чего читать? Через полгода никто про этого Уфимова не вспомнит. Прочтут люди, которые таки знают физику, и наведут порядок.

Обороняясь, он пожелал питерскому затейнику своей собственной судьбы. И не возразишь, подумала Алиска, если ментальный импульс можно было доказать экспериментально, то на каком синхрофазотроне докажешь этот самый сверхвысокий вакуум?

— А что, Нобелевская премия — это аргумент? — спросила она.

— Пусть сперва получит! — Тут сквозь слой алкоголя, который уже явственно всплескивал в ушах у Шемета, что-то все же пробилось к рассудку. — Его что, выдвинули на соискание?

— Ну да, ну да! Если он докажет существование среды, в которой возможно возникновение астроменталов, то можно будет продолжить опыты, только совсем иначе!

Шемет уставился на Алиску и сделал еще один глоток. Алиска с ужасом подумала, что он нашел самое верное средство обороны — допьет до конца и вырубится, и самым надежным образом уйдет от разговора.

Но именно сейчас — она это чувствовала! — можно было пробиться сквозь стенку, которую он выстроил между собой и собой, между Шеметом — светилом института и Шеметом — старым алкоголиком.

Алиска вскочила, выхватила у него бутылку и выплеснула остатки в раковину. Шемет шарахнулся — он еще не видел девушку в такой ярости. Ее лицо странным образом исказилось, губы вытянулись, верхняя даже вздернулась, и на левой щеке нарисовалась вертикальная тень — внезапно, словно мазнули черной краской.

— Ну вот, там еще на два булька было… — растерянно сказал он. — Иди ты со своим Уфимовым сама знаешь куда… Ни ты, ни я ни хрена не смыслим в ядерной физике… И вообще никто ничего ни в чем не смыслит… просто бывают вещи необъяснимые, и все, и точка… И не хочу я больше ничего объяснять…

— А если я знаю, почему опыты оказались неудачными? Они другими просто не могли быть! — Алиску понесло, и она ощутила настоящую радость полета. — Добровольцы честно тужились и получали деньги за каждый академический час, а это же чушь собачья! Чтобы испускать ментальный импульс, в первую очередь нужна сильная эмоция, понимаете? А откуда у них эмоции, если им за академический час платят?