Книга магов (антология) - Страница 19
Алиска выложила на стол несколько книг и пакет с чипсами.
— Это ты напрасно, будет в горле першить. А скажи, когда ты поступала, Шемет еще был?
— Был, конечно! Он в середине года ушел… а аспиранты остались! — с неожиданной злобой выпалила Алиска.
— А что ж им, свою карьеру губить? — спросила женщина. — Лучше всего ставить стакан минералки. Я тебе принесу. Ты хоть была на его лекциях?
— Нет.
Женщина поглядела на Алиску с недоумением — странно ей было, что студентка расстраивается из-за профессора, которого даже не слышала. И Алиска уловила это недоумение. Но объяснять, что именно связывало ее со старым Шеметом, девушка не пожелала. «Не время», — сказала она себе.
— Если будут проблемы — вот кнопочка. Я подключусь, вдвоем справимся.
— Хорошо.
— Ну, ни пуха!
Алиска послала женщину к черту и осталась в кабинке одна. Тут же вытащила она из сумки лохматую стопку распечаток и принялась править, черкать, одним фломастером рисуя длинные стрелки, другим — цифры в кружочках.
Тихо запел зуммер. Алиска щелкнула тумблером, и кабинку заполнил нечеловеческого тембра голос.
— Это служба доверия? Алло! Это служба доверия?
Алиска приглушила звук, и голос сделался почти нормальным.
— Служба доверия слушает. Меня зовут Алиса. Я слушаю вас.
— Алиса? Сколько вам лет, Алиса? — Голос был женский, в нем прозвучало недоверие.
— Мне тридцать два года, но разве это важно? Если я здесь работаю, значит, я умею помогать людям. Вы расскажите, что у вас случилось, а потом мы вместе подумаем, как быть.
Алиска заранее была готова к тому, что насчет возраста придется врать.
Она лихо пристегнула себе лишних десять лет, ну, почти десять — двадцать три ей должно было исполниться только в декабре.
— Что случилось? Мне жить не хочется…
— Только круглому дураку никогда не приходят в голову печальные мысли, — сказала Алиска. — Если у человека есть душа, то он знает, что такое — тяжесть на душе.
— За что? — спросила незнакомка. — Что я ему сделала? Когда он без работы остался — я ему дурного слова не сказала! Когда Лешка болел… когда машину угнали… За что?
Это была древняя как мир история — мужик вообразил себя молодым. Жена, с которой двадцать лет прожито, сделалась не нужна. А потянуло на девчонку с модными ярко-красными волосами.
— За что?!
— Милая вы моя! — воскликнула Алиска. — Это же обыкновенное предательство! Предательство — и ничего больше!
— А я о чем говорю? Лучшие годы — ему, все — ему!..
— Да, все это так! Но всякому предателю отпущен срок, вы это знаете? — спросила Алиска. — Вы в Бога верите?
— В Бога? Ну, в церковь хожу… Вы про то, что нужно простить?
— Да нет же, я совсем про другое! Рано или поздно Бог пришлет того, кто все рассудит по справедливости…
— Не доживу я! — вскрикнула женщина.
— Нет, вы слушайте! Я расскажу вам одну историю — о том, как Бог прислал такого человека. И вы все поймете! Это старая французская легенда — но все это было на самом деле, вы уж мне поверьте! Жили два друга, Роланд и Оливьер, и они были побратимами. У Оливьера была младшая сестра Альда, и они с Роландом полюбили друг друга. Они уже должны были пожениться, но началась война. Король Карл позвал своих рыцарей, и Роланд с Оливьером тоже ушли в поход, а Альда осталась ждать жениха и брата.
— Что вы мне такое говорите? При чем тут Альда, жених и брат?
— Вы слушайте, слушайте! — Алискин голос крепчал. — Вы хотите, чтобы я помогла вам? Так это и есть моя помощь! Я расскажу вам о предательстве и о том единственном человеке, который назвал вещи своими именами! Ведь у вашего мужа наверняка есть друзья, приятели, родственники? И все — молчат, потому что это не их собачье дело? Да? Угадала? Так вот — слушайте, и я расскажу вам, как погиб Роланд и как целое войско пыталось оправдать предателя. Но нашелся один человек, который даже плохо знал Роланда, однако именно он однажды вечером, когда дружины остановились на привал, стоял за палаткой, ругал слугу, пустившего коней пастись на дурной луг, и вдруг услышал, как летит издалека голос Роландова рога…
* * *
Смятение в войске росло. И не раз уже прозвучали слова: суд под королевским дубом!
Граф Гвенелон, которого Карл сгоряча велел взять под стражу, как-то непонятно опять оказался среди своих родичей и не расставался с саранским кастеляном Пинабелем, бойцом незаурядным и возвышавшимся над конным строем, как башня. Гвенелон, мужчина статный, казался рядом с ним подростком. Справа и слева, сзади и спереди ехали овернские бароны, преданные Пинабелю.
Карл решился. С вечера слуги ладили скамьи из дерна, овалом окружившие невысокий, но раскидистый дуб. Королевское кресло тоже было дерновым, спинкой ему служил дубовый ствол, а сиденье покрыли александрийской парчой из сарацинской добычи. Наутро же Джефрейт д’Анжу протрубил в рог — и бароны в лучших своих одеждах поспешили к дубу.
Они рассаживались — статные, в метущих по траве плащах, и у каждого плащ был заколот на правом плече драгоценной пряжкой, из-под длинных туник виднелись чулки, крест-накрест перетянутые узорчатой тесьмой, и мягкие кожаные башмаки. Все были при мечах, но не более. При боевых мечах, многие из которых носили громкие имена и имели приметный облик.
Сам Карл был опоясан славным мечом по имени Джойоз, в честь которого боевой клич франков был «Монджой!». Двое баронов его свиты, Рабель и Гвинеман, принесли на суд меч Роланда, Дюрандаль, и меч его друга Оливьера, Альтеклер. Молчаливое присутствие мечей придавало собранию мрачную торжественность — мертвые безмолвно требовали справедливости.
По правую и левую руку от Карла были места для Оджьера Датчанина, Немона Баварского, Джозерана Нормандского, Джефрейта Анжуйского, королевского знаменосца, и прочих близких к королю рыцарей.
Напротив же приготовили место для обвиняемого Гвенелона и также для тех, кто желал его поддержать, а их было немало.
За скамьями баронов собрались дружинники и челядь. Если бы сарацины вздумали сейчас отбить у франков добычу, они могли беспрепятственно угнать и повозки, и навьюченных мулов — даже те, кому полагалось бы стоять на страже, пришли услышать суд.
Опять протрубил Анжуец — началось!
— Мои бароны! — обратился Карл. — Горестно мне, вашему королю, просить у вас справедливости. Обращаюсь к вам с жалобой на этого вот графа Гвенелона, стоящего перед вами. Вот мое обвинение! Когда мы были в Испании, я собрал вас всех, потому что хотел назначить исполнителей для важных дел и, среди прочего, избрать посланца, чтобы отвезти мою грамоту к сарацинам в Сарагосу. Племянник мой Роланд посоветовал послать графа Гвенелона, и все согласились, что он наилучшим образом исполнит поручение. Однако граф принялся кричать, что мы посылаем его на верную смерть. Если я неверно излагаю, пусть свидетели поправят меня или дополнят!
Бароны переглядывались, кивали — король повторил то, что им было хорошо известно.
— Нам нечего исправлять, Карл, — сказал Немон Баварский. — Продолжай свое обвинение.
— Граф Гвен ел он вернулся из Сарагосы целый и невредимый. Я поблагодарил его за успешное посольство и полагал, будто среди моих баронов опять воцарился мир. Однако когда мы собрались на военный совет и рассуждали, как уводить войско из Испании, большинство решило, что в Ронсевальском ущелье необходимо оставить арьергард. Мы с добычей не могли двигаться быстро, и существовала опасность нападения со стороны сарацинов. Они могли пуститься вдогонку и отбить добычу.
Карл замолчал, глядя на Оджьера Датчанина. Тот встал и повернулся к баронам.
— Да, именно по этой причине мы решили оставить арьергард, хотя я уже тогда говорил тебе, король, — сарацины не посмеют двинуться за нами следом. Они получили хорошую трепку и не скоро опомнятся. И наши лазутчики доносили то же: сарацинское войско далеко и не угонится за нами. Но этот вот граф Гвенелон настоял на том, что оставить в Ронсевале арьергард необходимо!