Книга магов (антология) - Страница 18

— Это я понимаю.

— Но вы не думайте, что это такая уж романтичная работа. Грязи наслушаетесь, пошлости, истерик…

— Я знаю. Но мне это нужно для дипломной.

— Что — истерики?!

— И они тоже. У меня такая тема…

Тут Каменев вздрогнул — время было позднее, его ждали дома, а увлеченная студентка могла опять усадить его в кресло и начать речь куда длиннее той, что про горестную судьбу Роланда.

Алиска все поняла.

— Так когда мне выходить? — осторожно спросила она.

— С понедельника — вас устроит?

— Вполне!

Она ушла, а ровно две минуты спустя, сбивая лежавшие на столе бумаги в ровную стопку, Каменев заметил желтую книжку — «Песнь о Роланде». Он усмехнулся — и странные же мысли посещают студентов, непременно им все нужно вывернуть наизнанку и взгромоздить с ног на голову! Песнь — о Роланде, прочие персонажи нужны постольку, поскольку связаны с Роландом… а чем она, кстати, завершается?.. Он открыл наугад — и попал на страницу двести пятнадцатую. Строфа занимала лишь ее верхнюю часть. И две строки были помечены сбоку короткой вертикальной чертой.

— Погиб он смертью труса… Да не станет никто своей изменой похваляться! — вот что прочитал Каменев, хмыкнул и перелистнул страницу. Дальше были всего две строфы король впопыхах окрестил мавританскую царицу-пленницу и выслушал доклад об очередном нападении сарацин. И — все! Тот, кого звали Турольдом, утомился и прервал свой труд. Главное он уже успел сказать, подумал Каменев, теперь и отдохнуть не грех.

И задумался с книжкой в руке. Было ему о чем задуматься, ох, было, и, хотя он, как человек верующий, честно пытался истребить в себе плохие мысли, память оказалась неистребима, и странная студентка, которую он только что взял с месячным испытательным сроком в телефонную «службу доверия», все так некстати разбередила…

* * *

— Перевьючь лошадей, — негромко приказал Тьедри. — Доспехи понесет гнедой, а мешки можно пристроить у тебя за седлом. И если еще раз потравишь коней — быть тебе битым.

Он был без брони, в белой льняной рубахе, белых же штанах, в синей тунике с поредевшей золотой бахромой, в сандалиях со шпорами поверх кожаных чулок — так, как ехал по безопасной местности, так, как ходили почти все во франкском лагере во время дневки. И даже оружие оставил в палатке, но от его небольших, сухих, загорелых кулаков лучше было бы держаться подальше — удар Тьедри имел стремительный и меткий.

— Так ведь только буланый и нажрался этой проклятой дьявольской травы! — возразил Гийом, простой вассал, заменивший убитого оруженосца.

— Кто позволил тебе выпускать коней по росе на незнакомом лугу? — строго спросил Тьедри. — Ты бы сперва убедился, что все травы доброкачественны. Ни за что не поверю, будто ты впервые увидел эти мерзкие желтые цветочки и ничего не знал об их свойствах! Если это Божье наказание мокрым попадает коню в брюхо, коня так пучит, что он, трижды «Отче наш» прочесть не успеешь, околевает!

Буланый, которого он держал в поводу, тяжело дышал, глаза у него налились кровью, ноги он поставил едва ли не все четыре вместе, подведя их под разбухший живот.

— Но коли сразу не околел — поправится! Я буду водить его там, за палатками, пока ему не полегчает! — пылко пообещал Гийом. — И раздобуду колесной мази. Если взнуздать веревкой, которая смазана колесной мазью, бывает спасительная отрыжка…

— Помолчи!..

Тьедри повернулся и некоторое время прислушивался. Его ровные черные брови сошлись, усы чуть вздернулись — так скалится дикий зверь, недоумевая, но уже готовясь к схватке.

Невольно стал прислушиваться и Гийом. Но обычный шум военного лагеря не внушал ни малейшей тревоги.

— Это Олифант, — сказал Тьедри. — Клянусь святым Элуа — это Олифант!

Гийом на всякий случай отступил на шаг.

— Господь и Пресвятая Дева с вами, молодой хозяин. Олифант разбит, и обломки лежат в государевом шатре, — осторожно напомнил Гийом, обратившись к Тьедри так, как привык издавна.

— Я сам прекрасно знаю, что он разбит! Но ты прислушайся! Разве ты его не слышишь?

— Нет, молодой хозяин!

— Странно это… — молвил Тьедри.

— Да и с чего бы ему звучать? — видя, что сюзерен в неловком положении, продолжал Гийом. — Ведь мы сделали все, что могли. Мы прискакали в Ронсеваль, мы догнали горцев, мы их крепко поколотили — разве не так?

Кто мог думать, что горцы обрушатся сверху на арьергард? Такие же христиане, как и мы!.. Мы нашли тела графа Роланда, Оливьера, прочих пэров, архиепископа… Мы везем их с собой — вон палатки бретонцев, они везут графа Роланда… Скоро мы вернемся домой и с честью похороним их… и их души на небесах прекрасно это знают!

— Но почему же я слышу Олифант? — оценив доводы Гийома, спросил Тьедри. — Может быть, граф Роланд хочет мне о чем-то сказать?

Гийом размашисто перекрестил молодого хозяина.

— Ложитесь-ка вы лучше спать, а я буду водить буланого, пока ему не полегчает… — Тут Гийому на ум пришла разумная мысль. — Должно быть, это какой-то другой рог. Кто-то весь день охотился в лесу и теперь созывает слуг, чтобы все собрались у костра.

— Ты тоже слышишь?

— Нет, молодой хозяин! Но…

— Это Олифант, его ни с чем не спутаешь… — безнадежно произнес Тьедри. — Или я впадаю в безумие, или граф Роланд зовет меня. А третьего не дано.

— А для чего бы вы ему понадобились? Даже если он домогается гибели предателя — при чем тут вы, молодой хозяин? Мы вернемся домой, король соберет всю знать, принародно обвинит графа Гвенелона, а собрание равных решит, как с ним быть. Вы же, молодой хозяин, всего один барон в собрании равных. Коли на то пошло, граф Роланд, упокой Господи его душу, должен был бы обратиться к своему дядюшке, чтобы наш король настойчивее добивался кары для предателя. Но как решат графы и бароны — так и будет.

Тьедри, слушая Гийома краем уха, стоял в тревожном напряжении — пытался понять, точно ли ему еще слышится далекий и протяжный звук Роландова рога или это случайные проказы эха. Но последние слова оруженосца снова разбудили голос…

— Есть еще и Божий суд, — коротко ответил Тьедри.

Спорить с ним Гийом не рискнул.

* * *

Кабинки стояли у стены впритык, их было три, в каждую вела двойная дверь, обеспечивавшая почти абсолютную тишину внутри. Было в каждой по широкому столу и по удобному стулу с подлокотниками, оставался еще пятачок на полу, чтобы поставить сумку или портфель. На столе разместились маленький пульт, динамик, лампа и микрофон на длинной гибкой ноге.

— Вот твоя кабинка. — Немолодая женщина, явно ветеран «службы доверия», подвела Алиску к двери.

Она была в старом костюме того унылого делового стиля, который способны терпеть только окончательно махнувшие рукой на свою женскую сущность особы. Но если вдуматься, какой смысл наряжаться на ночное дежурство?

Для того чтобы просидеть несколько часов в кабинке, как раз и нужен давным-давно растянувшийся по форме живота и бедер трикотаж. Сообразив это, Алиска пожалела, что принарядилась и заявилась в новых, малость узковатых художественных джинсах с лиловыми разводами.

— Мы берем с собой термосы с кофе, — продолжала женщина, пока Алиска ставила впритык к стене свою сумку. — Буфет работает до девяти, так что булки и бутерброды лучше приносить с собой. Ты у нас кто — психолог?

— Четвертый курс, — подтвердила Алиска.

— Очница?

— Ага. У вас тут Наташа Бычкова работала, так мы вместе учимся.

— А что, Сутин еще на кафедре заправляет? — спросила женщина.

— Куда он денется! — зло отвечала Алиска. И тут же между ними установилось понимание.

— И ведь никакая хвороба его не берет! — Женщина была раздосадована новостью, хотя какая уж там новость — Сутин, вцепившись в кафедру единожды, мог отказаться от нее только ради более высокого поста, но подобраться к людям, занимавшим лакомые для него посты, не мог — они были не глупее его.