Книга крови 6 - Страница 21

– Я не знаю, как, – сказал он.

– Это сны вызывают боль, – ответил голос, – поэтому ты должен их забыть. Понимаешь? Забудь их, и боль пройдет.

Он понял, но не знал, как это сделать. Он не мог управлять собой во сне. Шепоты приходили к нему, не он к ним. Но голос настаивал:

– Сои вызывает боль, Баллард. Ты должен похоронить его. Похоронить глубоко.

– Похоронить?

– Вообрази это, Баллард. Представь себе это подробно.

Баллард повиновался. Он представил похоронную команду и гроб, и свой сон, лежащий в гробу. Он заставил их копать глубоко, как велел ему голос, чтобы никогда уже не выкопать. Но как только он представил, что гроб опускают в могилу, то услышал, что стенки его затрещали. Сон не хотел быть похороненным, стенки гроба начали разламываться.

– Быстрее! – сказал голос.

Шум моторов достиг уничтожающей силы. Из ноздрей пошла кровь: он чувствовал соль в горле.

– Заканчивай с ним! – визжал голос, перекрывая шум. – Засыпай его!

Баллард заглянул в могилу. Ящик бился от стенки до стенки.

– Засыпай же, черт тебя побери!

Он попытался заставить похоронную команду подчиниться, чтобы они взяли свои лопаты и погребли заживо эту беспокойную штуку, но они не слушались. Вместо этого они, так же как и он сам, смотрели в могилу, как бьется за жизнь содержимое ящика.

– Нет! – вопил голос в бешенстве. – Вы не должны смотреть!

Ящик метался по дну ямы. Его крышка разлеталась в щепки. На мгновение Баллард увидел, как что-то ярко блеснуло между досок.

– Оно убьет тебя! – сказал голос, и как бы в подтверждение этому мощность звукового давления превзошла пределы выносливости, сметая и похоронную команду, и гроб, и все остальное в единой вспышке боли. Вдруг ему показалось, что голос прав, и что он стоит на пороге смерти. Но не сон покушался на его жизнь, а тот страж, которого они выставили между ним и сном; эта череподробильная какофония.

Только сейчас он осознал, что лежит на полу, подмятый этим шквалом. Ничего не видя, он нащупал стену и тяжело прислонился к ней, рев моторов бил ему по глазам, лицо горело прихлынувшей кровью.

С трудом он поднялся на ноги и двинулся в ванную. За его спиной опять возник голос, уже успокоившийся, и вновь начал свою проповедь. Он звучал так близко, что Баллард невольно обернулся, ожидая увидеть говорящего – и увидел. Сквозь пелену боли он заметил, что стоит в комнате без окон с белыми стенами Комната была освещена ярким мертвенным светом, и в центре комнаты – улыбающееся лицо.

– Это твои сны вызывают боль, – сказало лицо. Голос принадлежал все тому же Приказывающему. – Похорони их, Баллард, и боль пройдет.

Баллард плакал, как провинившееся дитя под строгим взглядом родителя.

– Верь нам, – сказал другой голос, тоже где-то близко, – Мы – друзья.

Но он не верил их сладкословию. Ведь это они вызвали ту самую боль, от которой собираются избавить его; она – как палка, чтобы бить его, когда приходят сны.

– Мы хотим помочь тебе, – сказал кто-то из них.

– Нет… – выдавил он. – Нет, будь вы прокляты. Я… Я не верю.

Белая комната моментально исчезла, и он снова оказался в своей спальне, цепляющийся за стену, как альпинист за скалу. Пока они снова не пришли со своими словами, со своими истязаниями, он перебрался по стенке в ванную, и вслепую нащупал душевой кран. В какой-то момент он содрогнулся, открыв кран и пустив воду на полный напор, вода была ледяной, но он просунул голову под поток, в то время как лопасти вертолета в своем вращении пытались разнести ему череп на куски. Холодная вода ручьем стекала по его спине, но он не двигался, и постепенно вертолеты начали отдаляться. Он все стоял, хотя тело свело от холода, пока не улетел последний. Потом он сел на край ванной, вытерся полотенцем, и, придя немного в себя, направился обратно в спальню.

Он лежал на тех же смятых простынях и почти в той же позе, что и раньше, но все теперь было не так. Он не понимал, что с ним произошло, и каким образом. Он лежал с открытыми глазами, отгоняя успокоенность воспоминаниями ночи, пытаясь разобраться в них, и незадолго перед рассветом он вспомнил те слова, что буркнул в лицо галлюцинации. Такие простые слова, и такие сильные. «Я не верю», – сказал он тогда, и Приказывающие устрашились.

В половине первого дня Баллард вошел в двери небольшой фирмы, экспортирующей книги, которая служила Саклингу для прикрытия. Он был бодр, несмотря на тяжелую ночь, и, быстро очаровав секретаршу, появился в кабинете Саклинга без объявления. Саклинг, увидев нежданного посетителя, вскочил из-за стола, как ошпаренный.

– Доброе утро, – сказал Баллард. – По-моему, пришло время поговорить.

Саклинг скользнул взглядом на дверь, которую Баллард оставил полуоткрытой.

– Прошу прощения: дует? – Баллард вежливо закрыл дверь. – Мне нужен Криппс.

Саклинг разгребал океаны книг и рукописей на своем столе.

– Ты что, с ума сошел – заявляться сюда?

– Скажи им, что я друг семьи, – предложил Баллард.

– Никогда бы не подумал, что ты способен на такую глупость.

– Просто сведи меня с Криппсом, и я исчезну.

Саклинг попытался переменить тему:

– Мне понадобилось два года, чтобы войти в доверие на этом месте.

Баллард рассмеялся.

– Я доложу об этом, черт возьми!

– Конечно, – сказал Баллард спокойно. – Но все же, где Криппс?

Саклинг, окончательно убедившись, что имеет дело с сумасшедшим, умерил свое негодование.

– Хорошо, – сказал он. – Я пришлю кого-нибудь за тобой, тебя к нему отведут.

– Не очень-то хорошо, – ответил Баллард.

В два широких шага он достиг Саклинга и схватил его за лацкан пиджака. За десять лет он не провел в обществе Саклинга и трех часов, но у него каждый раз чесались руки сделать то, что он делал сейчас. Освободившись ударом от захвата, он толкнул Саклинга на стену, уставленную книжными шкафами. Задетые пяткой Саклинга, они извергли поток печатной продукции.

– Ну, попробуй еще разок, старина, – сказал Баллард.

– Убери свои поганые руки! – ярость Саклинга удвоилась.

– Еще раз, – сказал Баллард. – Криппс.

– Я устрою тебе большие неприятности. Тебя выгонят!

Баллард наклонился к его багровому лицу и улыбнулся.

– Меня все равно выгонят. Погибли люди, понимаешь? Лондон требует очистительной жертвы, и, наверное, ей буду я.

Саклинг помрачнел.

Баллард с силой притянул к себе Саклинга.

– Поэтому мне нечего терять, верно?

Храбрость Саклинга пошла на убыль.

– Криппс мертв, – сказал он.

Баллард не отпускал его.

– То же самое ты говорил про Оделла… – заметил он, и глаза Саклинга расширились. – А я видел его прошлой ночью. За городом.

– Ты видел?

– О, да.

Упоминание об Оделле воскресило в памяти сцену на аллее; запах мертвого тела, всхлипы мальчика. Есть ведь к другие религии, думал Баллард, отличные от той, что он когда-то разделил с этой тварью, подмятой им. Религии, чьи молитвы суть плоть и кровь, чьи догматы – сны. Где же еще креститься ему в эту новую веру, как не здесь, в крови врага?

Где-то очень далеко в голове он услышал шум вертолетов, но не дал им подняться в воздух. Сегодня он был сильным: сильные руки, сильная голова, весь сильный. Он впивался ногтями Саклингу в глаза, и брызнула кровь. Внезапно ему показалось лицо под кожей; лицо, оголенное до сути.

– Сэр?

Баллард посмотрел через плечо. В дверях стояла секретарша.

– О, простите, – сказала она, ретируясь в смущении. Судя по ее вспыхнувшим щекам, она решила, что нарушила любовное свидание.

– Постойте, – окликнул ее Саклинг. – Мистер Баллард… уже уходит.

Баллард оставил свою жертву. У него еще будет возможность лишить Саклинга жизни.

– Еще увидимся, – сказал он.

Саклинг вынул из кармана носовой платок и вытирал лицо:

– Обязательно.

Теперь им займутся, в этом можно не сомневаться. Он проявил норов, и они постараются заставить его замолчать как можно быстрее. Это не беспокоило его. Чем бы они ни прочищали ему мозги, чтобы он забыл, они слишком переоценивают свои методы; они думают, что он глубоко хоронит сны, но они все равно выберутся на поверхность. Это еще не началось, но он знал что вот-вот начнется. Не раз и не два по дороге домой он чувствовал спиной чей-то взгляд. Может быть, за ним все еще хвост, но его инстинкты говорили другое. То, что он чувствовал рядом – чуть ли не чье-то дыхание – было, возможно, просто другой его частью. Он чувствовал себя как бы под защитой некоего доброго ангела.