Книга Аарона - Страница 4

По дороге домой я просил его не говорить матери о наших проделках, но по возвращении мама заявляла, что брат должен все рассказать, он рассказывал, и я оставался без ужина. Затем, когда он отправлялся спать, мама садилась в изножье моей кровати и мы смотрели друг на друга. Мы оба молчали до тех пор, пока она наконец не просила меня оставаться порядочным человеком, после чего целовала меня в щеку и желала спокойной ночи. И я лежал в темноте, уставившись в потолок, и думал, что ничего не обещал ей взамен того, что давала мне она, и почти никогда ничего для нее не делал. Затем я начинал планировать, чем завтра займусь с Лутеком.

НА МОЙ ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ мама устроила праздничную вечеринку. На следующий день после праздника сестра Лутека спросила, как все прошло, на что он ответил, будто тут и говорить не о чем. У нас был торт с изюмом, а в качестве гостей присутствовали мой младший брат и Лутек. Младший брат подарил мне альбом со своими рисунками, а мама пошила мне кожаный портфель.

Зимой брат пошел на поправку, пока ему вдруг не стало хуже и его пришлось положить в больницу. Перед тем как он заболел, мама подхватила воспаление легких и целую неделю не вставала с постели, а он проводил все время, уставившись на нее, сидя на краешке ее одеяла. Когда мама просыпалась, она просила меня принести ему свитер, и я спрашивал, не холодно ли ему, но он отвечал, что нет. Он тоже начал кашлять, и она наконец поднялась с постели и закутала ему горло теплым шарфом. Потом, когда она сказала, что чувствует себя значительно лучше, он так обрадовался, что выбежал во двор и скакал под дождем, пока не вернулся весь мокрый и продрогший.

Какое-то время она пыталась вылечить его дома. Она читала ему по вечерам, и он всегда выбирал книгу под названием «Юр» о двух братьях, один из которых был болезненным и постоянно нуждался в присмотре, а второй казался воплощением здоровья, и именно он умирал в конце. Младшему брату всегда особенно нравилась концовка, когда болезненный брат стоит над могилой здоровяка и говорит о том, как ему будет его не хватать.

В конце концов выяснилось, что у брата тоже воспаление легких и ему нужно ложиться в больницу. Его пришлось везти через город на «скорой помощи».

Мама и я, когда могли, сидели с ним. Старшие братья и отец приехали в больницу все вместе один раз. Они привезли большую жестянку со сладостями, которую тут же открыли и начали пробовать.

Брат терпеть не мог оставаться в больнице один и верещал, когда мы уходили. Мама всегда плакала по дороге домой. После трех дней в больнице у брата началась такая сильная лихорадка, что он перестал нас узнавать. Медсестры приносили холодные компрессы, но он так горел, что компрессы тут же нагревались. Они давали ему смоченный в молоке хлеб, и мы помогали открывать ему рот и кормили его этим хлебом.

В тот день, когда он умер, я похвалил его за то, что он ведет себя как взрослый мальчик и держится молодцом. Мама принесла его домой, и он сказал, что хотел бы когда-нибудь купить мне с витрины портного ту миниатюрную форму уланского полка, которую я любил больше всего. Мама ушла в аптеку, и он спрашивал, когда она вернется. Он говорил, что она беспрерывно повторяет, что он выглядит намного лучше, но теперь ее слова звучат все менее убедительно. Брат так тяжело дышал, как будто кто-то сидел у него на груди, и даже те немногие слова давались с большим трудом.

По возвращении мама обнаружила, что он выбрался из кровати, стоит на стуле в ночной рубашке и смотрит в окно на улицу. Она принялась греть ему ноги, положила обратно в постель и сказала, что если он посмотрит на улицу, когда проснется, то все его сны разлетятся. Она отправила меня на кухню и попросила нагреть чайник, если такое задание не кажется мне слишком сложным. Пока я набирал в чайник воды, наблюдал за ними. Она взяла его ладони в свои и попросила посмотреть ей в глаза. Она сказала, что сейчас расскажет ему одну историю, эта история будет очень длинной, и он должен постараться не заснуть, пока слушает. Казалось, он немного пришел в себя и улыбнулся ей в ответ. История была о бедном еврее и султане. Поведав об одном из решений султана, она заметила: «Ну разве не замечательно?» – и когда она это произносила, он умер.

ОНА ДВЕ НЕДЕЛИ НЕ ВСТАВАЛА С ПОСТЕЛИ. Я как мог управлялся по дому. Отец и братья обедали в тавернах. Я сам готовил себе еду. Лутек держался на расстоянии. Когда заходило солнце, мама начинала говорить со мной в темноте. Она не разрешала мне включать свет до прихода отца и братьев. Когда братья ложились спать, отец садился с водкой за кухонный стол и беззвучно плакал.

Мама сказала, что все мне прощает. Она говорила, что каждый из нас мог сделать для младшего брата намного больше. Она говорила, что все еще помнит – когда она была совсем маленькой девочкой, учитель сказал ей: «Я знаю наверняка, что ты сделаешь в своей жизни нечто стоящее». Она говорила, что учитель так говорил своим любимым ученикам: «Представьте, что вы сидите в повозке. Посмотрим, как далеко заведет вас дорога». Она говорила, что учитель подарил ей книгу с дарственной надписью «за прилежное поведение и многочисленные таланты».

Она говорила, что утратила всякое желание работать, но, возможно, со временем оно вернется. Она говорила, что ее чувства как монета в сейфе и что, видимо, ключ сейчас у меня у одного. Она говорила, что знает о том, что отец тратит остатки их сбережений. И добавляла: пускай подавится. Может, тогда он оставит ее в покое.

Она говорила, что в десять лет ей пришлось присматривать за новорожденной сестрой, которая плакала, когда писалась, плакала, когда хотела есть, и плакала, когда у нее возникали проблемы с пеленками. Мама говорила, что бегала по всему дому с сестрой на руках и не знала, чего хочет от нее этот ребенок. Она говорила, что мечтала о том дне, когда вернется мать, заберет сестру и все будут счастливы и довольны тем, как она со всем справилась.

Когда потеплело, мама снова начала готовить и понемногу прибираться. Она стала выходить на улицу. Мой десятый день рождения прошел незаметно, без всяких тортов с изюмом. Однажды утром, когда я поблагодарил ее за завтрак, она сказала, что чем старше становится, тем больше напоминает младенца. Я спросил, чувствует ли она себя лучше и не хочет ли погулять в парке, когда я вернусь домой из школы, и она ответила, что хочет. Она сказала, что иногда чувствует себя так, будто у нее все отняли, и она лишь желает хоть что-нибудь вернуть назад.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО ОТЕЦ РАЗБУДИЛ МЕНЯ словами, что началась война и что немцы начали вторжение. Я ему не поверил, и тогда он кивнул в сторону соседской квартиры и сказал: «Подойди к радиоприемнику и сам все услышишь».

Накануне люди провели весь день, заклеивая окна и бегая по улицам, скупая еду. Утром наш учитель сказал, что с завтрашнего дня наша школа, в которую перенесли зенитную батарею, будет находиться под контролем военных, поэтому мы должны оставить на подпись табели с ведомостями и расстаться до окончания войны. Мы хотели подняться на крышу, чтобы посмотреть на зенитку, но солдат не пустил нас на лестницу.

Когда я вернулся домой, отец и старшие братья заклеивали окна, а один из братьев показал мне, как прикрепить к фонарику синий стеклянный фильтр.

В тот вечер мы увидели летящий самолет, из хвоста которого шел дым, и за ним гнались еще два самолета. Другой самолет пролетал так низко над городом, что один солдат взял винтовку и принялся в него стрелять, пока люди на улице не закричали, что солдат ставит под угрозу жизни окружающих, и тот перестал.

Ночью завыли сирены воздушной тревоги, но на протяжении еще нескольких недель ничего не происходило. На следующий день Лутек рассказал, как ему понравились сирены, из-за них всем приходилось вскакивать с кроватей в любое время ночи, и дети из его дома собирались в подвале и могли поиграть. Он говорил, что воздушные налеты любили все дети у них в доме, кроме одного мальчика, мать которого сошла с ума и доставляла всем массу хлопот, выбегая на улицу и срывая экраны с окон, пока сирены продолжали выть.