Ключи к смыслу жизни - Страница 24

Его обвиняли в измене искусству и в порочных творческих ме­тодах. Как он смел не соглашаться с принципиальной непозна­ваемостью божественного творческого акта?

Федерико Цуккари, современник Леонардо, пытаясь ниспро­вергнуть его, писал: «Все эти математические правила надо оста­вить тем наукам и отвлеченным изысканиям, которые своими опытами обращаются к рассудку. Мы же, мастера искусства, не нуждаемся ни в каких других правилах, кроме тех, которые дает нам сама природа, чтобы изобразить ее».

Эти слова кажутся нам привычными и правильными — совре­менная культура скорее пошла по пути, провозглашенному Фе­дерико Цуккари, а не Леонардо да Винчи. Я много раз слышал от преподавателей творческих вузов, в том числе и от известных режиссеров, о том, что «единственная книжка, которую должен прочесть кинорежиссер, — это книжка сберегательная». В сущ­ности, это то же самое высказывание Цуккари, только на совре­менный лад. Человека, который первым изложил эту истину на бумаге, вполне можно считать основоположником современного массового искусства.

Однако кто помнит сегодня художника Федерико Цуккари?

Мне кажется, что в следовании изложенному Цуккари «прави­лу посредственности» таятся корни того «искусства», тех «твор­ческих прорывов», которые мы видим сегодня на экране, сцене и обложках глянцевых журналов.

Современники жалели Леонардо, подшучивали над ним. Джорджо Вазари писал: «У него множество странных причуд. За­нимаясь философией явлений природы, он пытается зачем-то распознать особые свойства растений, настойчиво наблюдает за круговращением Луны и движением Солнца».

Паоло Джовио жалел Леонардо за то, что тот «отдавал себя не­человечески тяжелой и отвратительной работе в анатомических изысканиях, рассекая трупы преступников».

Действительно, зачем художнику заниматься познанием? И так сойдет!

Познание позволяло постичь палитру, с помощью которой Бог нарисовал жизнь, и использовать в своих, человеческих произ-ведениях высшие краски... Так и был создан Леонардо легендар­ный щит. Это и есть партнерские отношения с Богом... которые кажутся нам порой дьявольской стороной гениальности. Но было бы возможно сотворение мира, если бы Бог не имел партнера?

Леонардо хотел постичь законы творчества как законы, движу­щие жизнью, и, познавая их, создавал иные произведения.

Вот что писал он сам: «Предположим, что ты, читатель, оки­дываешь одним взглядом всю эту исписанную страницу, и ты сейчас же выскажешь суждение, что она полна разных букв, но не узнаешь за это время, ни какие именно это буквы, ни что они хотят сказать. Поэтому тебе необходимо проследить слово за сло­вом, строку за строкой, если ты хочешь получить знания об этих буквах. Совершенно так же, если ты хочешь подняться на высоту здания, тебе придется восходить со ступеньки на ступеньку, иначе было бы невозможно достигнуть его высоты. Итак, говорю я тебе, которого природа обращает к этому искусству: если ты хочешь обладать знанием форм вещей, то начинай с их отдельных частей и не переходи ко второй, если ты до этого не хорошо усвоил в памяти и на практике первую. Когда ты срисовал один и тот же предмет столько раз, что он, по-твоему, запомнился, то попробуй сделать это без образца. И где ты найдешь ошибку, там запомни эго, чтобы больше не ошибаться. Мало того, возвращайся к об­разцу, чтобы срисовать столько раз неверную часть, пока ты не усвоишь ее как следует в воображении».

Это упражнение на концентрацию внимания и тренировку во­ображения. Без этих элементарных навыков мышления невоз­можен прорыв к метафизике собственного сознания. Гениально­сти просто-напросто нечем будет оперировать. Чувства не будут сформулированы — в них не будет никакого смысла. Останется лишь экстаз — духовное пьянство.

Однако не только проработкой деталей и накоплением обра­зов призывал заниматься Леонардо. В его тренингах для учеников были и совершенно иные методы.

«Я не премину, — писал он, — поместить среди этих настав­лений новоизобретенный способ рассматривания. Хоть он и может показаться кому-нибудь ничтожным и почти что смехот­ворным, тем не менее он весьма полезен, чтобы побудить ум к разнообразным изобретениям. Это бывает, если ты рассматри­ваешь стены, запачканные разными пятнами, или камни из раз­ной смеси. Если тебе надо изобрести какую-нибудь местность, ты сможешь на пятнах увидеть подобие различных пейзажей, украшенных горами, реками, скалами, деревьями, обширными равнинами, долинами и холмами самым различным образом. Кроме того, в запачканной стене ты можешь увидеть разные бит­вы, быстрые движения разных фигур, выражения лиц, одежды и бесконечно много таких вещей, которые ты не видел никогда, но которые ты можешь свести к цельной и хорошей форме. С подоб­ными стенами и смесями происходит то же самое, что и со звоном колокола. В его ударах ты найдешь любое имя или слово, которое ты себе вообразишь. Только открой свой ум, слушай внимательно и чередуй это упражнение с обладанием знанием формы вещей».

Леонардо все время говорит о развитии совершенно особого органа чувства у художника. Мы называем его воображением. Но воображение и знание Леонардо объединяет одним чрезвычайно важным для нас словом: «Впрочем, — пишет он в том же тракта­те, — все это будет возможно только тогда, когда тебя будет вести вперед величайший интерес к жизни и к тому, что ты собираешь­ся изобразить на холсте».

Мы плохо знаем учеников Мастера. Они так и не стали гени­альными, потому что Леонардо, кроме упражнений, которые они, как и большинство учеников, скорее всего, не делали, предоста­вил им комфортные условия для творчества.

Похоже, что комфорт — спокойная и сытая жизнь за спиной учителя — обладает способностью гасить интерес, как гасит лю­бые интересы рьяное стремление к комфорту, которое руководит современным миром: «...Мы же, мастера искусства, не нуждаемся ни в каких других правилах, кроме тех, которые дает нам сама природа, чтобы изобразить ее».

Обратите внимание, «правило» Цуккари — это правило ком­форта.

Не нужно ничему учиться, не нужно мучить свой ум упражне­ниями. Природа обязана все дать сама. В крайнем случае, если природа что-то не додаст, это должен дать Мастер — более силь­ный и умный человек, чем я сам.

На месте мастера может быть государство, начальство, рели­гиозные или сектантские лидеры, жена, родители... сам Господь Бог — кто угодно, только не я сам.

Но никто из них, даже Господь, не может задать направление моих интересов. Точнее говоря, Господь, наверное, его мне уже дал, но в каком-то не слишком явном виде. И теперь каждый из нас вы­нужден в мучениях разыскивать этот интерес внутри себя самого.

Если мы выполняем любую свою работу с интересом, даже ра­боту дворника, то человек, который сталкивается с результатами нашего труда, испытает радость, почти такую же, как при обще­нии с произведениями Леонардо.

Так ли глубоко отличается радость от вида прекрасного полотна от радости при виде красоты, которую создал дворник-художник перед входом в наши дома?

Я думаю, что различие здесь необязательно качественное. Если работа для нас лишь обязанность, которая приводит к повыше­нию личного комфорта, то те, кто пользуется ее плодами, оста­нутся равнодушными.

Умеем ли мы с вами дарить подарки?

Молитва, лишенная интереса к Богу и наполненная интересом к себе, лишается смысла. Подарок, купленный на бегу и не на­полненный интересом к адресату, лишается смысла (чаще всего передаривается или просто выбрасывается). Ведь человек, поку­пая его, руководствовался лишь интересом к экономии собствен­ного времени.

Будет ли наша жизнь прожита «на авось» или наполнится вну­тренней радостью — зависит только от нас самих. Радость жизни прямо пропорциональна поиску интересов, так как радостью, в отличие от удовольствия, мы называем... прорывы. Те самые не­обходимые для поиска смысла жизни прорывы к чему-то, что существует вне привычной суеты объектного разума. То есть вне того, что мы привыкли считать... собой.