Ключ - Страница 18

– Сгинь! – бросил я зло, проходя мимо, и она послушалась вдруг, поднялась и перетекла в тень у кромки леса, разом скрывшись с глаз.

Я не ошибся в своих ожиданиях. В сумках, прямо под попонами, нашлись и вяленое мясо, и хлеб, и фляги с чистой родниковой водой. Первым делом я прополоскал рот, избавляясь от тошнотворного привкуса. Приложился надолго, не спеша делать длинные, прохладные глотки, смывающие ощущение горячей крови, льющейся в глотку.

Затем я подошел к Рокти, скинул и расстелил крутку, присел на краешек, и, толкнув тихо плачущую девушку в бок, предложил:

– Поднимайся с травы – сыро и холодно. Садись сюда, ешь.

Конечно же, она меня не послушалась. Я сомневался, что она вообще слышала мои слова. Пришлось вставать и, подхватив ее на руки – она была удивительно маленькой и легкой, – сажать на расстеленную на земле куртку. Кажется, впервые за все время нашего знакомства она испугалась, перестала плакать и вытаращилась на меня круглыми от удивления глазами.

– Лист просил позаботиться о тебе, – сказал я, сунув ей в руки ломоть хлеба и кусок оленины.

– Лист? – спросила она, вытирая рукавом красный распухший нос. – Лист слишком много о себе думает. Как и ты!

Я молчал, позволив ей срывать злость. Смотрел, как убегают через степь к полям гонимые ветром ковыльные волны. Как жарит стоящее в зените солнце, как вокруг него кругами, медленно и величественно парит, покачивая крыльями, коршун. Злые слова обиженной девчонки тонули в стрекоте невидимых кузнечиков.

– Дурень! Не принимаешь наших обычаев? Так не пей кровь первой добычи!

«Ну да, конечно, мне все объяснили заранее».

– А раз омочив губы, вылей остаток наземь, как велит ритуал!

«Если честно, девочка, меня достали ваши дикие ритуалы».

– Зачем ты отдал флягу мне? Ну, кто, кто тебя надоумил только? Уж не Лист ли?

«Да, конечно. Будь ты повнимательней, маленький следопыт, поняла бы, что я лишнего раза не обернусь к Ясеню. Кому еще я мог отдать флягу?»

– Триста лет… триста лет не было союзов на крови, и вот приходит какой‑то чужак… – Она снова заревела, уткнулась лицом в хлеб.

– Постой, погоди. – Я попытался заставить ее поднять голову, посмотреть мне в глаза. – Ты что хочешь сказать? – Тут только до меня начало доходить. – Хочешь сказать, что Ясень взбеленился так потому, что я совершил какой‑то там ваш древний ритуал… и мы теперь… вроде как обвенчаны?

Она закивала мелко и, давясь слезами, надкусила круглую булку.

– Это древний обычай, – подтвердила она, шмыгая носом. – Чтобы взять девушку в свой дом, юноша должен заплатить родителям выкуп. Но если юноша беден или родители не хотят отдавать за него дочь, юноша может поступить иначе. Убив на охоте зверя и выпив его крови, он дает избраннице пить из того же кубка. С этого момента душа убитого зверя связывает их, и уже никто не может им помешать… – Кажется, ей удалось, наконец, успокоиться, она положило мясо поверх хлеба и впилась зубами в импровизированный гамбургер.

– Но ты же могла отказаться? Не принять кубка?

– Ага, могла бы… И отказалась бы, если бы тебя, дурака, не пожалела!

Глядя, как она давится сухим мясом, я протянул ей флягу с водой. Она кивнула благодарно, уселась на куртке поудобнее.

– Тебе повезло бы, если бы Ясень тебя убил. Или, может, ты не боишься гнева клана? Где это видано?! Человек, претендующий на девушку ктранов! Ты жив еще только благодаря тому, что ты теперь мой муж! Никто теперь не посмеет тронуть тебя и пальцем…

Я глянул на нее с удивлением. В последних словах мне почудилось торжествующее злорадство. Видимо, моя новоиспеченная жена решила для себя что‑то.

Рокти спешно запихнула остатки походного гамбургера в рот, проглотила, не жуя, запила водой и поднялась, отряхивая крошки с колен.

– Пошли! Иначе рискуем провести ночь по эту сторону частокола. В Торжке нет гарнизона, никто не станет отпирать засов ради нас.

Я понял, что так и не успел толком поесть, глубоко вздохнул.

– Ну, идем же, – Рокти не услышала моего вздоха, она сидела уже верхом и в нетерпении перебирала повод. Мне пришлось‑таки карабкаться в седло.

Всю дорогу, пока мы спускались к полям по отлогим просторам степи, Рокти рассматривала плюсы и минусы своего нового положения, и, кажется, вся затея начинала ей нравиться.

– Только не думай, пожалуйста, что это что‑нибудь значит. – Это предупреждение заставило меня усмехнуться. Я вспомнил Юлию – высокую жгучую брюнетку с правильными чертами лица. Рокти была красива, Юлька была мечтой. Неудивительно, что она оставила меня ради столицы.

Воодушевленная открывающимися перспективами, Рокти строила планы, в которых возвращалась в клан торжествующая и независимая, ведя в поводу ктрана-ренегата, ктрана, покинувшего клан. Ее болтовню я пропускал мимо ушей. Ясень никогда не был бы счастлив с этой взбалмошной девчонкой.

Я всем сердцем стремился в Торжок. К вечеру мы были уже в полях.

Пришлось сворачивать в сторону и искать обходных путей, мимо посевов. Вскоре мы увидели тракт, по которому – как ни в чем не бывало – сплошным потоком текли телеги. Сперва я привставал на стременах, рискуя свалиться и свернуть шею, – оглядывался, выискивая знакомые лица. Но обоз наверняка ушел уже далеко вперед, а по тракту, не пугаясь разбойников, шли и шли простые люди двух королевств.

На закате уходящая весна отбушевала грозой. Мощный порыв ветра разорвал тяжелую пелену густого, раскаленного воздуха, среди внезапно появившихся грузных лилово-фиолетовых туч заплясала молния, гром разразился хрипловатым смехом, и полновесные капли раскроили воздух стремительными, отвесно падающими линиями. Люди, смеясь и весело переругиваясь, спешили спрятаться от падающей с неба воды. Лишь вечно отважные мальчишки смело смотрели в глаза беснующейся грозе. Не замечая струящейся по телу воды, они щурились на небо, стараясь проследить путь спешащих упасть капель.

Веселая, буйная, распоясавшаяся гроза кончилась так же внезапно, как и началась. Стряхивая воду с отяжелевшего плаща, я смотрел на дорогу. Рядом со мной Рокти, вдохнув полной грудью свежайший воздух, тихонько засмеялась от удовольствия.

– Хорошо? – улыбнулся я.

– Спрашиваешь! – весело ответила она.

Гроза смыла с души осадок печали. Дорога вновь убегала за горизонт, а лошади разбивали копытами солнце, отраженное в бесчисленных лужах. Навстречу нам уже никто не попадался, а те, кто ехал с нами в одном направлении, понукали лошадей идти быстрее. Вскоре вдоль обочин, как грибы после дождя, вылупились маленькие, с бору по сосенке срубленные домики, и уже в сумерках мы увидели высокий забор из нетесаных бревен. К частоколу тесно лепились сараюшки, и я решил, что спокойно живется тут на границе, если местные жители не боятся пристраивать такие «лестницы» на свои укрепления.

Мы вошли в Торжок в полной темноте.

– Есть на дороге еще кто? – окликнули сверху.

– Пара телег следом, запирать погодите, – отозвалась Рокти.

– Погодим, – согласился невидимый часовой, и мы миновали широкие, сшитые из толстых черных брусьев, ворота.

На центральной площади Торжка был разбит настоящий лагерь. Дети на телегах еще дожевывали ломти черного хлеба вприкуску с огурцами и луком, а из‑под телег уже доносился раскатистый храп спящих родителей. Мы едва протиснулись по узкому лабиринту проходов, оставили лошадей смотрителю в общем загоне, забрав переметные сумы с собой.

Крепкое, добротно сработанное здание в стиле «терем-теремок» приветливо распахнуло тяжелую дубовую дверь. Послышался сладковатый запах дыма и острый аромат специй, мы нырнули в туманный сумрак, подсвеченный неровными желтоватыми огоньками масляных ламп.

В таверне было тесно. Мы прошли первый зал, до отказа набитый спешащим по тракту людом. Мелкие лавочники, сгрудившись у двух сдвинутых столов, обсуждали цены на ярмарке. Кто‑то спешил прямо здесь сбыть с рук свой небогатый товар и скорее вернуться домой, не теряя времени и денег на ярмарочные развлечения и дешевые гостинцы. Здесь был и хозяин таверны – невысокий, крепко сбитый мужичок с пегой бородкой ходил от одного к другому и приценивался к продуктам. У длинной стойки сидели те, кто зашел просто смочить горло и вернуться к оставленным на улице повозкам. В углу на лавке, с головой укрывшись плащом, дремал путник слишком гордый, чтобы ночевать на улице, и слишком бедный, чтобы позволить себе комнату.