Клуб маньяков - Страница 53

– Откуда у тебя эта кассета? – спросил я, посмотрев прямо в глаза.

– Как откуда? Она разве не твоя?

– Моя!? Ты что, с ума сошла?

– Я нашла ее среди наших кассет. Я ее не покупала, следовательно, она твоя.

– Я тоже ее не покупал...

– Ну, значит, кто-то ее подбросил, – Вера сделала вид, что не верит мне. «Сам купил, а теперь кокетничает!»

Я задумался. Подбросили... Если кассету подбросили, то значит есть кто-то третий. И этот третий мог убить бабу Фросю с мужем. С одной стороны это здорово, но с другой враг, убийца превратился в призрак. В призрак, подбрасывающий садистские кассеты.

Призраков мне только не хватало!

Вере не понравилось мое молчанье, она легла рядом и попросила продолжить персидские рассказы. Я, умиротворенный исходящим от нее теплом, провел экскурсию по своему телу – показал багровые еще шрамы на бедрах, на животе, на плече и голове. Потом вспомнил Лейлу.

Не знаю, зачем я упомянул ее всуе... Рассказывать супруге, с которой живешь и спишь, о женщине-мечте – это, по меньшей мере, глупо. Наверное, подспудно рассчитывал, что Вера проникнется моими чаяниями и попытается стать такой же единственной, какой была моя пустынная греза. О, господи, как я был наивен! Правильно говорят, что простота хуже воровства.

Вера слушала меня с ироничной улыбкой. А я рассказывал и рассказывал... Как Лейла была на нее похожа, как ходила, как смотрела, как улыбалась и ела. И как любила меня, как ребенка, как мужчину, как человека, как свою жизнь...

...Перед тем, как лечь спать, я спросил Веру о Маргарите, и она ответила, что подружка исчезла вместе с мужем. Через три недели после того памятного вечера с мясом в горшочках и за пару дней до моего отъезда в Иран... И что в настоящее время они вроде бы числятся во всероссийском розыске.

Конечно, я расстроился. И Маргариту было жаль, и жизнь вернулась в свою искрученную колею.

«Значит, нет никакого призрака, значит, все-таки, все было, – задумался я, совершенно упав духом. – И пресс для чеснока, и все остальное. И Харон не обманывал, что переговаривался с ней по телефону. Насчет съемок моих мучений. Надо поискать файлы в компьютере. И этот видеофильм. Очень уж он похож на самодельный... Не Вера ли его снимала? Сама себя? Представляю, как она оттянулась за время моего пребывания в Иране...

Бедная Маргарита... Я ведь почувствовал после первой и последней нашей «командной» встречи, что Вера чем-то недовольна... Чем-то... Ясно чем... Даже в темноте она подружке уступала...

Вот балда! И зачем ей этот группенсекс понадобился? Ведь был у нее я. И любил выше крыши, и до гробовой доски любить собирался. Любил, был верен, хоть и трезво оценивал.

Всю любил... И зубы в кучку – совсем не видно, изюминка, да и только, и грудки-тряпочки – ведь Наташа, дочь моя их иссосала. И походку косолапистую, и носик ненашенский. Моя она была. Я за нее кому угодно бы горло перегрыз, органы бы свои отдал.

А Маргарита? Красивая, аппетитная, коммуникабельная. С ней быть одно удовольствие. Но красивые женщины – это не совсем то, что нужно мужчине. Японцы говорят: красивая женщина – это миг, подрубающий вечность. Хорошо сказано. Миг, подрубающий вечность... То же самое, что «Я душу дьяволу отдам за ночь с тобой». Это понятно. Залазишь на женщину весь вожделенный, весь возвышенный, а отваливаешься с мыслями о пиве или проекте заначки на будущий месяц.

В конце концов, решив отдаться течению времени, я лег спать.

Неделю я отдыхал и всласть копался в огороде, запущенном за время моего отсутствия. Потом поехал в институт.

Как-то странно поехал. Работал утром в мезонине – вставлял вторые рамы – и вдруг меня дернуло. Отставил последнюю раму, спустился в ванную, тщательно побрился, сам себе удивляясь (я, как француз, всегда бреюсь на ночь), оделся и, лишь подойдя к станции, понял, что еду в город.

...Электричка прибыла на пятнадцатую платформу. Народу на перроне было немного, и я сразу увидел девушку в черном. В черном балахоне и черном платке. Она стояла в начале платформы, у самого выхода на привокзальную площадь.

Стояла и смотрела на меня, не отрываясь.

Я замер.

Это была Лейла.

Да, это была она.

Я не мог различить ее лица. Но ни мгновения не сомневался, что это она. Не сомневался, но стоял, как вкопанный.

Стоял, вместо того, чтобы ринуться к ней...

И она рассеялась в толпе.

Я, побелев от страха потерять ее вновь, бросился вслед по краю платформы.

Но время ушло.

Моя греза затерялась среди снующих озабоченных людей.

– Вы видели женщину, девушку в черном? С ног до головы в черном? – спрашивал я, останавливая прохожих.

Люди смотрели, как на сумасшедшего.

Они были правы.

Приехав в институт, я пошел к директору. Мы поговорили о моей поездке, потом я сказал, что иранцы готовы на долговременной основе сотрудничать с нашей лабораторией дешифрирования материалов аэрокосмических съемок.

– А мне говорили, что ты собрался окорочками торговать? – спросил Лебедев.

– Собирался, когда работы не было, – ответил я. – А теперь ее полно будет.

– Ну ладно, работай, если что – сразу ко мне.

От директора я пошел в магазин, купил бутылок, еще кое-чего, и лаборатория села праздновать.

Домой я заявился поздно. Наталья уже спала, Вера плескалась в ванной.

По телевизору показывали восемнадцатилетнюю девушку-собаку. Очень даже симпатичная, стройная, глазки умненькие. Она лаяла, быстро-быстро чесалась за ухом, бегала взад-вперед на четырех ногах, лакала компот из миски.

Сногсшибательное зрелище.

Жизнь ее началась неординарно. Привезя дочь из сельского роддома, родители ударились в бесконечный запой, точнее продолжили его, оставив новорожденную без всякого внимания. Девочка, конечно бы, умерла, но над ней сжалилась и удочерила дворовая собака, обычная беспородная сучка. Она перетащила девочку в свою конуру и десять лет (!) кормила, поила и обучала ее собачьим повадкам. Таскала кур и булки у соседей. И старые ватники для зимовки. Соседи знали о девочке. Но никак не реагировали (наверное, и у них в конурах жили малые дети). В психиатрическую лечебницу девочка попала после смерти мачехи-собаки...

Эта на первый взгляд фантастическая история вывела меня из себя и, как только супруга вновь расположилась на диване, я решился открыть ей свои подозрения:

– Слушай, давно хотел тебя спросить... Об этих убийствах, исчезновениях... Понимаешь, у меня есть серьезные основания полагать, что ты ведешь тайную жизнь...

И сбивчиво рассказал об окровавленном платке, о сережке, о письмах, найденных под трусиками и бюстгальтерами.

Вера слушала молча. В ее сузившихся глазах я видел, то смертный для себя приговор, то жалость, то просто желание, чтобы я скорее закончил пороть чепуху.

– Ты сошел с ума, бедненький... – сказала она, когда я выговорился. И почувствовал себя полным идиотом. – Насмотрелся этих дурацких кинофильмов... И еще эти белуджистанские пытки... С лисами-людоедами, коршунами и кобрами. Ведь именно после них у тебя видения начались. Вернее, стали такими, что ты не в состоянии сейчас их от яви отличить. Девушки всякие (усмехнулась) до конца в тебя влюбленные (оглядела скептически с ног до головы), пустынная идиллия, десять тонн червонного золота...

– Ты знаешь, мне тоже кажется, что я немного тронулся, – согласился я. – Эти телефильмы точно достали. И реальная жизнь... Валеру убили, племянника Руслана, опять-таки бабу Фросю. И пытки, конечно, повлияли, что уж тут скажешь...

– Плюс твое богатое воображение.

– Да... Плюс мое богатое воображение... Знаешь, мне действительно иногда кажется, что твоей сережки на подушке Петра Васильевича в реальной жизни не было. И окровавленного платочка на грядке петрушки... И твоей записки этому типу...