Клуб любителей фантастики, 1961-62 - Страница 48

Я знаю, ты не будешь плакать обо мне, ведь я улетаю на встречу с далеким будущим. Я хочу, чтобы ты гордилась своим сыном, как он гордится тобой, такой мужественной и чуткой. Это ты воспитала во мне стойкость и мужество, поддерживала и поощряла мое увлечение космосом.

С «Авророй» — звездою среди звезд — мы преодолеем время. А когда вернемся на Землю, нас встретят люди коммунистического общества на высокой ступени его развития, общества, которое претерпит, конечно, значительные изменения, но останется бесконечным и прогрессивным.

Еще раз благодарю тебя за все! Обнимаю! Целую! Не беспокойся обо мне, береги себя!

ГЕЗЕЛЬГЕР, космонавт, твой сын

С. Житомирский, инженер

ПРОЕКТ 40

Москва

Научно-фантастический очерк

Техника — молодежи № 9, 1962

Рис. Ю. Случевского

Школьником я проходил практику в институте геологии. Я сидел в своем уголке, делал несложные анализы и вслушивался в разговоры сотрудников, стараясь не прозевать ни одного слова о сверхглубоких скважинах.

Меня увлекала борьба за покорение глубин. Земля была неприступнее космоса. Каждая новая сотня метров давалась исследователям с нечеловеческим трудом, и образцы, взятые на глубине 9 километров, казались чуть ли не ценнее доставленных с Марса.

Как-то среди разговоров мелькнула фраза: «Глубина сорок километров». Я так и замер с пробиркой в руках и понял, что моя судьба решена и что я, наконец, нашел дело, которому стоит посвятить жизнь. С каждым днем эта невероятная цифра повторялась все чаще, сопровождаемая словами: «Немыслимо, заманчиво, фантастично…» Потом рядом с ней зазвучало имя Ани Щегловой и опять: «Буровая штанга не выдержит собственного веса… Обсадную трубу зажмет… Поискать, посчитать и убедиться в собственном бессилии… Вы не знаете Щегловой… Вы не знаете земли!..»

Я слушал все это и вынашивал план — познакомиться с Аней Щегловой и стать ее добровольным помощником. Конечно, поначалу я не многим смогу ей помочь, но ведь во всяком деле есть масса черной работы, а я с удовольствием буду делать что угодно, лишь бы работать на переднем крае науки.

И вот однажды, когда Сергеев принес мне очередную пробу для анализа, я как бы невзначай попросил его показать мне Щеглову. Он скорбно закатил глаза.

— К сожалению, она переселилась от нас, и притом навечно.

Он вообще был шут гороховый, этот Сергеев, но я все-таки оторопел.

— Переселилась… Куда?

Он ткнул пальцем вниз.

— Туда, на глубину сорок километров. Здесь осталась только ее бренная плоть, и надежды на возвращение никакой, задача-то неразрешима.

Полюбовавшись произведенным эффектом, он пообещал показать мне Щеглову в столовой.

Аней оказалась невысокая девушка с пышными волосами, которую я уже давно заметил. У нее было странное лицо — участливое и в то же время немного высокомерное. Казалось, все вокруг, включая и себя, она воспринимает, глядя откуда-то со стороны. И этот взгляд был настолько значительным, что я сразу понял, почему ее включили в группу «проект 40», и еще понял, что никогда не решусь к ней подойти.

И тут мне повезло. В марта в обед она сама пришла в лабораторию и направилась прямо ко мне.

— Говорят, ты мастер на все руки. У меня набойка отклеилась — не мог бы ты мне ее?..

Я, конечно, с радостью согласился. Отложив резиновую перчатку, которую Сергеев просил зачем-то покрыть парафином, я достал клей, струбцину и принялся за Анину туфлю.

Аня сидела напротив меня на табуретке, поставив ноги на газету, и не могла уйти, пока не высохнет клей. Это был великолепный случай для осуществления моего плана.

— Анна Михайловна, пожалуйста, расскажите о «проекте сорок»?

— В виде платы за починку? — улыбнулась она.

Я собрался с духом и выложил ей все, что думал о переднем крае науки и цели собственной жизни. Аня выслушала меня неожиданно серьезно.

— В шестнадцать лет я рвалась в космос… Все это глупости, дружок. А о «проекте сорок», честно говоря, не могу тебе рассказать ничего утешительного.

— Значит, поискать, посчитать и убедиться в собственном бессилии? — вспомнил я слышанную недавно фразу.

Аня щелкнула пальцами.

— Видишь ли, наши средства бурения совершенно непригодны Для тех глубин. Даже если мы изготовим обсадные трубы из титана и построим электробур мощностью сто тысяч киловатт. Я уже не говорю о том, что скважину пришлось бы бурить в несколько приемов, как бы этажами. Ведь ни один трос, ни одна штанга из самых лучших материалов при длине пятнадцать километров не выдержат собственного веса. Все это еще в пределах разумного. Другое дело — силы, действующие там!

Все наши рудные месторождения связаны с породами, изверженными оттуда. Но главная кладовка земли заперта крепко.

Представь себе эту страшную глубину. Это далеко под земной корой в верхних слоях мантии (или оболочки, как хочешь). Представь добела раскаленную толщу. Давление в тысячи атмосфер делает камень упругим, как сталь. Снизу через его пласты, как вода сквозь лесок, сочится теплота, она струится по жилам теплопроводных минералов, скапливается у незримых запруд. Перегретая порода напрягается, становится ослепительно белой, осторожно раздвигает соседей и вдруг, перейдя какой-то рубеж, резким толчком расправляет плечи. Волна чудовищного удара с гулом катится на тысячи километров вглубь и вширь, опускается к огненным безднам расплавленных руд ядра, взмывает вверх и, пронизав земную кору, стряхивает с ее поверхности хрупкую вязь человеческих построек.

Но самое главное — прочность сжатого перегретого вещества обманчива. Стоит сиять давление, и оно вспучится, поползет, закипит, как пролитая не плиту воде. Оно не потерпит полости, проглотит любую щель, сожмет обсадную трубу неодолимой силой и ринется по ней вверх, угрожая рождением нового вулкана…

— Неужели задача неразрешима? — спросил я, все еще надеясь, что сейчас Аня посрамит Сергеева с его ленивым неверием, но она только вздохнула.

Я понял, что задал бестактный вопрос, и почувствовал себя очень неловко.

К счастью, расплавился парафин, и я снова ваял перчатку, соображая, как бы выполнить поручение Сергеева. Аня предложила надуть перчатку и окунать в парафин, пока на ней не нарастет корочка. Из этого, правда, ничего не вышло — надутая перчатка никак не желала погружаться, но тут я придумал:

— Надо залить ее водой, вода-то ведь тяжелее парафина!

Опыт удался. Залитая водой перчатка, похожая на связку сосисок, легко погрузилась в расплав и сразу побелела, покрывшись коркой застывшего парафина. Я осторожно вылил на затвердевшей перчатки воду и погасил горелку. Потом я обернулся к Ане и не узнал ее. Она пристально смотрела на меня тем взглядом сверху, который обычно только временами мелькал в ее глазах; ее сжатые губы побелели, лицо было напряженно внимательным, как у бегуна за секунду до старта. Она молча поднялась и шагнула к двери.

— Анна Михайловна, туфля! — опомнился я.

Аня вернулась, села, взяла из моих рук туфлю, машинально надела ее и опять посмотрела на меня, но уже обычным взглядом.

— Вот что, Алеша, если хочешь со мной работать, как говорил, приходи завтра прямо ко мне. Мы с тобой, кажется, сможем проткнуть землю не то что на сорок, а на все две тысячи девятьсот километров!

— Почему только на две тысячи девятьсот?

— А ты уже обрадовался? Глубже, дружок, идет жидкое ядро, — она засмеялась и ушла.