Клоаки Большого города - Страница 7

Мускулистый самоуверенный Прохор только что вышел на балкон покурить, и возникновение лета его радовало так же благостно.

Прохор был в белой майке, совсем не скрывающей его великолепной груди, и в чёрном трико с отвислыми коленями. Даже в таком трико он был очарователен до невозможности. Поглядывая на моё приближение, он радостно посмеивался, и здороваться не собирался.

Сверху на балконе появилась красивая, разбитная Люка, с ворохом мокрого белья. Не глядя вниз, она начала развешивать стиранное на своих проволочных растяжках – на умилённого Прохора обрушились потоки воды.

Предчувствуя потеху, я замедлил шаг. Ясно, что у красавицы Люки стиральная машинка не автомат. Возникали сомнения, что у неё, вообще, была стиральная машинка – вода вниз лилась реальным потоком, за который соседи снизу не милуют никогда.

Добрый Прохор, удивлённо осмотрев погасшую от пролива сигарету, посмотрел вверх и весело сказал:

– Привет, Люка!

– Здорово! – Люка усердно занималась развешиванием своей простирки.

– Люка, ты чё, белье не выжимаешь?

– Тебе какое дело?

– Если ты посмотришь – у нас здесь простыни висят и наволочки.

– Мне какое дело? – развешивание с потоками воды продолжалось.

– Такое, что сейчас наше высохнет, а ты потом своё повесишь.

– Своё снимай! А моё будет висеть!

Тут Прохор потерял благодушие и начал заводиться.

– Слышь, ты!

– Мне не тыкай! – Люка набросила на проволоку новое покрывало и вода залила все балконы.

– Коза, сейчас я поднимусь… – Прохор зверел.

Я внизу внимательно наблюдал за развитием конфликта. Будь рядом юное поколение, эта оргия вражды была бы отснята смартфонами и в массе выплеснута в пространство Интернета. Даже в далёкой Америке увидели бы жестокое моральное поражение великолепного Прохора, но юных продвинутых злодеев рядом не оказалось.

Прохор разозлился не на шутку.

– Я сказал – поднимусь!

– По морде тряпкой получишь!

– Поднимусь – вы…у!

– О-о-о-о! Ты подтверди слова делом!

– Не веришь?

– Не верю!

– Иду!

Люка исхитрилась и кинула в Прохора мокрой ночнушкой.

– Поднимись, верни ночнушку! Не в…ешь – опозорю перед всеми! – пообещала она весело и зло.

Я покачал внизу головой – соседи так соседи!

Люка меня заметила:

– Что рот раззявил? Интересно?

– Здрасти, – заулыбался я.

– Тоже зайдёшь– вы..шь?

– Ха-ха-ха. Нет.

– Тогда иди, куда шёл!

И я радостно заспешил домой…

Главный герой – полковник Бонивур. Этот великолепный псевдоним, будущий полковник почерпнул из фильма молодости о героях-партизанах гражданской войны на Дальнем Востоке и, видимо, тот храбрый юноша так врезался ему в душу, что он взял себе его фамилию. А великому герою, которого казнили – честь и слава! Его дела, пусть и мелкие на общем фоне революции, не дали японцам прибрать наше Приморье к своим рукам. Нам же, выношу порицание – мы плохо помним тех, кто уберёг целостность нашего государства в то непростое время.

Но вернёмся к нашему Бонивуру – полковнику.

Я вышел на балкон, и увидел сидящего на своём балконе Бонивура.

Наш Бонивур – великолепный сорокапятилетний мужчина, поджарый, мускулистый, высокий, просто вылитый Савелий Крамаров из фильма о джентльменах удачи. Сегодня этот тип сидел на балконе в стрингах – другой одежды на нём не было, и, держась руками за штыри ограждения, очень походил на человекоподобную обезьяну в зоопарке. Он был выпивший и намеревался продолжить алкогольные наслаждения. Денег на утехи не было, и его зоркий глаз обшаривал каждый квадрат Дворка.

Бонивур всю сознательную жизнь сидел на шее покорной матери – трудиться ему было западло. Пил он тоже на халаву, но пил так, что его несколько раз запирали в психушку, где прокачивали от «белочки». После последней экзекуции с лечением, он вернулся во двор особенно добрым, и заявил, что теперь он Полковник. Никто не противоречил. Видимо, лечащий врач нашёл в его сознании особенные таланты полководца.

Бонивур томился. Он несколько раз поглядывал на меня, но было далеко и, даже громко крича, общаться было не возможно.

Я чувствовал, что сегодня Полковник проявит себя – он ежедневно себя проявлял!

Бонивур, посмотрев вниз, где сидели на скамейке перед входом в подъезд его соседки, громко проматерился:

–Э-э-э…Пи-пи-пи!!!

Соседки тут же всполошились, матерясь в ответ:

–Пи-пи-пи-пи-пи!!!

Бонивур, не теряя хладнокровия, приспустил плавки и стал писать вниз на уважаемых леди. Брызги попали на всех! Поднялся страшнейший переполох.

На Бонивура кричали снизу, грозили кулаками.

Полковник остался спокоен, даже заулыбался:

–Хы-ы-ы-ы…

Усмехнувшись, Полковник ушёл в свою квартиру.

Забрызганные леди, поругиваясь, передислоцировались на скамейку у другого подъезда.

Конфликт погиб сам собой. Я усмехнулся…

Бонивур, нацепив чёрное застиранное трико, вынесся из подъезда на простор Дворка, словно стоялый жеребец. Энергия в его организме бурлила, желание выпить застилало остальные мысли.

–Эй, Бонивур!

Оглянувшись на окрик, Полковник сразу потеплел – перед ним стояли два ниндзя-пенсионера – Антон Семенович и Семен Антонович.

Первый был толстым пузатым гигантом, второй – сухоньким коротышкой. Оба, выйдя на пенсию, начали от скуки заниматься ушу, от этого обалдели и впали в легкую фазу маразма, взяли китайские псевдонимы и, опираясь на систему «пьяный мастер», докучали всем хулиганам. В Дворке всегда было очень уютно случайным компаниям вечерами пить пиво, громко кричать дурными голосами и визгливо хохотать женщинам в четыре часа ночи. Но ниндзя все эти привычные удовольствия пресекли. Они подходили к довольным жизнью взрослым юношам и, не здороваясь, давали удары по ушам ногами. Попытки возмущёния гасились дополнительными ударами. Теперь во Дворке вечерами «шалили» только местные аборигены, хотя и им периодически доставалось.

Алчущий алкоголя Бонивур кинулся к ниндзя.

Глядя на высоченного Антона Семёновича, Бонивур скукожился и, изображая полное смирение, гундося, попросил:

– Дядя Антон, дай сто пятьдесят рублей! Нутро горит!

– Ты забыл, как велено обращаться? – пророкотал «дядя Антон». И тут же Бонивур получил здоровенный удар ладонью в ухо.

Бонивур, обалдевая, еле удержался на ногах. Семен Антонович маленький, в прыжке добавил мягкой ногой в другое ухо.

Оба ниндзя ходили по двору в чёрных футболках с длинными рукавами, в чёрных льняных засаленных трико и китайских чешках.

Я, наблюдая, как Бонивуру получает порицания от старших, посмеивался. Но полковник, вдруг, воспылал:

– Вы чё, старечьё?! Охренели?!

Теперь он был вылитый знаменитый Крамаров.

– Ладно.

Прищурившись, он скрылся в подъезде.

Нинздя, усмехнувшись, степенно пошли за дом, видимо, уже взяли под контроль ещё пару Дворков.

Я уходить не собирался – эксцессы Бонивура, я был уверен, продолжатся немедленно…

Через минуту, после ухода стариков-ниндзя, Бонивур вынесся из подъезда, снедаемый гневом. За такой короткий отрезок времени он успел взбежать на четвёртый этаж, перепугав старенькую мать перешарил содержимое выдвижных ящиков на кухне и, не опускаясь до объяснений, сжимая в кулаке кухонный нож на деревянной ручке с длинным лезвием, устремился на улицу. Наказать стариков-ниндзя он собирался кровопусканием!

Но врагов не было.

Это озадачило Бонивура, но не охладило гнева.

Тем временем, в однозвёздочной гостинице, по случаю летнего зноя все окна были открыты настежь, и публика предавалась меланхоличному созерцанию уютного Дворка. Только на первом этаже, восседая за столом у окна, весело и громко разговаривали, выпивающие горячительное, водители-дальнобойщики. Они сидели по-домашнему – в тапочках, трико, майках, общаясь преувеличенно громко, и цензурным лексиконом не ограничивались.