Клипер «Орион» - Страница 80

— Мне не известна ваша точка зрения на перемены в России.

— Перемены? Катастрофу вы называете переменами! Нечего сказать — рассужденьице! Прошу помолчать! — И сам вице-адмирал погрузился в долгое тяжелое молчание. Он сидел, вперив взгляд в бумаги на столе и потирая виски. Наконец, подняв голову и глядя на книжный шкаф, сказал устало:

— Вот так, капитан-лейтенант. — Быстро переведя взгляд на Никитина, продолжал: — Вот и второй приказ о производстве, к сожалению, ни вас, ни многих других, возможно заслуживающих повышения в чипе, он не коснулся, хотя кое на кого приказы заготовлены, но приостановлены в движении по причинам, изложенным выше. Бобрин — единственный, к сожалению, офицер, на кого не падает тень злостных или вынужденных нарушений или даже преступлений. Так, вашему Стиве, как вы его зовете, присваивается и звание «лейтенант». Достойный молодой офицер! Может пойти далеко. Передайте ему мои личные поздравления. Надеюсь в скорости увидеть его. Вы как будто не разделяете мое мнение?

— Да. Разделяю относительно присвоения ему очередных званий, так долго задержанных…

— Так-так. Но не разделяете моих лестных оценок его прочих качеств? Да?

— Не могу разделить, так как слишком хорошо его знаю.

— Похвальная прямота, по неуместная в данном случае! Вы, как старший по чину и званию, должны были воздействовать на его отрицательные свойства, хотя в оценке данных свойств у нас с вами существенные расхождения. Как вы можете заметить, мы весьма осведомлены о вашем плавании и поведении людей. С момента вашего появления у меня в кабинете я ждал, что вы, милостивый государь, доложите о главном, самом прискорбном явлении на вашем паруснике. Вы не догадываетесь, о чем идет речь?

— К сожалению, нет!

— Именно — к сожалению! Сожаления достойно, что старший офицер, докладывая о возвращении из плавания, забыл упомянуть о разложении команды и наличии среди нее большевиков!

— Мне неизвестно о таковых.

— Нам зато известно, о чем с прискорбием извещаю вас! — Все это время он как бы сочувственно улыбался и скорбел, понуждая своего подчиненного к покаянию, но вот он снял очки, и лицо его стало отчужденно холодным, надменным.

— Разрешите идти, ваше превосходительство?

— Да, я сейчас отпущу вас, капитан-лейтенант, прошу лишь принять некоторые советы, так как боюсь, что приказания вы не примете во внимание от старого адмирала. Так вот! Немедленно отправляйтесь на корабль. Дальнейшее вате пребывание в городе буду расценивать как новое ослушание л отдам приказ о вашем аресте. Передайте своему командиру капитану второго ранга Зорину Воину Андреевичу, что адмирал рекомендует ему извиниться перед командиром английского миноносца «Отранто» сэром Коулом. Из бухты не выходить без особого разрешения! Команду на берег не увольнять! Я уже отдал это распоряжение по беспроволочному телеграфу. Вас же, как еще исполняющего обязанности старшего офицера, ставлю в известность. Все!

Лебединский-Свекор надел очки и приветливо улыбнулся.

— Ну что? Полный пожар? — встретил Никитина лейтенант Бакшеев у крыльца адмиральского флигеля.

— Хуже! Пожар во время наводнения.

— Тогда сносно. Головешки можно затушить. Пошли в скверик. Главное, что ты еще можешь шутить. Вот сюда. Наши матросы тоже здесь, за теми кустиками, совсем подружились ребята. Боюсь, твои матросы вконец поколеблют и так сильно пошатнувшийся дух моих молодцов. Садись и рассказывай.

Выслушав Никитина, лейтенант Бакшеев сказал:

— Дело серьезное, не знаю, что и посоветовать тебе. Наш бюрократ — в своем репертуаре. У меня с ним весьма натянутые отношения, по его милости я все еще, как видишь, хожу в лейтенантах, считает, что я непочтителен к вышестоящим и слишком либерален с подчиненными. Чудаки, они привыкли считать дисциплину по внешним уставным ее проявлениям, а не как следствие необходимости подчиняться, продиктованной сознанием долга. Извини, я задерживаю тебя. Медлить нельзя. К вечеру выходи. Подготовь Воина Андреевича ко всяким неожиданностям. Лучше бы вам до поры до времени задержаться по пути во Владивосток.

— Думали, да матросы рвались домой, и мы сами считали, что не имеем права стоять в стороне от событий, решающих судьбу страны.

— И это так. Наверное, и я бы поступил так же. Идем, Коля, я провожу тебя. На адмиральской пристани есть дежурная шлюпка, она в моем распоряжении и доставит тебя на мыс Чуркина.

Команда дежурного вельбота гребла не за страх, а за совесть, явно выказывая свое расположение знакомому лейтенанта Бакшеева. Да и незнакомый капитан-лейтенант им также понравился с первого взгляда уже потому, как обращался со своими людьми и со всеми запросто поздоровался. Внушало уважение и его спокойное, волевое лицо: «Такой и службу спросит и не выдаст».

— Не спешите, боцман! — сказал Никитин. — Минута — другая для нас не решает дела…

— Не беспокойтесь, ваше высокоблагородие, нам, вы знаете, не привыкать, да мало мы своих последнее время катаем. Как дежурство на адмиральской, то почему-то приказывают всякую пьянь по их коробкам развозить, сволочь, одним словом, всякую. Правда, не в вахту лейтенанта Бакшеева, тот не дозволяет, а есть, сами знаете, какое наше начальство, угодить стараются. Вы, говорят, из дальней пришли?

— Кто говорит? Мы будто ни с кем и не говорили об этом? — улыбнулся Никитин.

— Ну как же. Только в бухту вошли, уже стало нам известно. Наши суда наперечет, а тут незнакомый баркас и название корабля редкостное. Да и ребята из штаба тоже говорили, будто вас англичане прижимают, чем-то вы им насолили.

— Скорее они нам.

— Ну уж это мы видим, и соли и перцу подсыпали, не приведи господь.

— Вам тут, вижу, тоже не сладко живется?

— Что говорить. Так нас прижали, так взяли в оборот, и в таком мы положении, будто не они у нас в гостях, а мы к ним в гости пожаловали. И встречают нас тем, чем ворота подпирают, а то и похуже.

— Да, печально, — сказал Никитин. — Все очень печально.

Младший боцман вопросительно, с надеждой посмотрел на него:

— Конец скоро будет?

— Не знаю, брат, хотелось бы скорее. От пас самих зависит. Если будем все сноситъ, то они никуда отсюда не уйдут.

— Так, выходит, надо гнать?..

— Да, боцман!

— Трудно. Кабы флоту побольше да… — Он хотел сказать: «Да еще бы таких, как вы, командиров», но, подумав, что этот офицер может не так его понять, дескать, льстит, подлизывается, подал команду гребцам. Шлюпка развернулась, и гребцы, уложив весла, протянули руки, не давая шлюпке удариться о баржу.

— Ты, капитан, не пори горячку, — сказал старик сторож на барже. — Дай ребятам поесть, отдохнуть малость и потом пойдешь на Аскольд, будь он неладен совсем. Я годов двадцать назад на нем работал, еще молодой был. Что смеешься, в семьдесят лет я женился пятый раз, мерли у меня все бабы, эта вот пятая — тянет еще, меня переживет; так вот и говорю я тебе: не торопись. Сейчас выйдешь из Босфора и заштилюешь у мыса Басаргина. Погода сейчас видишь какая, будто вареная. Тишь. А после заката бризовый ветер потянет, да с моря. Ведь знаешь не хуже меня, на паруснике, говорят, старшим ходишь? Ну и будет он тянуть, этот морской ветерок, часов до одиннадцати, а потом уж на него нажмет береговой, вот тогда ставь паруса и лети на Аскольд.

— Хорошо, дедушка, ты прав.

— Еще бы не прав, ведь я кем только не был за свою жизнь! Шестьдесят лет назад сюда пешим пришли из Тамбовской губернии, три года добирались. Железной дороги еще не было. Вот и шли. Жуткое дело!..

Подошел Громов и попросил разрешения сойти на берег вместе с Трушиным.

— Идите, по не задерживайтесь и далеко от берега не ходите.

— Здесь иностранцев нет.

— Все равно опасно. В случае чего, дайте знать выстрелом.

— Есть. Должны ребята подойти с «Быстрого». Были после вашего ухода.

— Идите!

Старик сказал:

— Матросы у тебя хорошие. Тверезые матросы и тебя уважают. Я тут насмотрелся на всякие художества. Твои и себя погашают и насчет дисциплины. Другие бы уже после такого плавания насосались водки. Твои — пет, даже вот меня угостили, а сами только по чарке — и баста, а водка, видать, еще осталась. Мне она очень пользительная при окружающей сырости, да сейчас, сами знаете, деньги только в золоте ходят, да еще всякие заграничные.