Клипер «Орион» - Страница 79

Англичане используют весь свой колониальный опыт по приведению- населения к покорности. Помнишь картину Верещагина — расстрел сипаев, кажется. Люди привязаны к стволам орудий и сейчас их разорвет снарядом! У нас они ведут себя так же подло. Но как же с вами? Вот что, Коля, все-таки ты сходи к адмиралу, хоть он и сволочь, а не из любви к вам и не из чувства справедливости может разрядить обстановку, прекратить дело, начатое при посредстве барона Гиллера. Хозяева всей этой своры, — он повел глазами по залу, — не заинтересованы в скандале с русскими военными моряками. У них в парламентах выступает довольно сильная оппозиция, к тому же они еще считаются с печатью, общественным мнением. Интервенцию они подают как «помощь братьям по оружию, союзникам, исстрадавшемуся народу России». Поэтому могут уступить просьбе нашего Свекора, так мы его зовем для краткости, полное же его наименование — Лебединский-Свекор и теперь вице-адмирал, хотя приказа об этом никто не читал. Недавно он еще был в должности начальника «личного стола» в чине капитана второго ранга. Человек он странноватый. Одна из его особенностей — это феноменальная память на лица и фамилии, он знает на память почти всех офицеров Тихоокеанского флота. Разговор у тебя с ним будет трудный, да чем черт не шутит!

Как ты ему понравишься. В Союзном штабе с ним считаются. Так называемый Союзный штаб — теперь главный орган всей власти на Востоке. В него входят представители всех стран, «бескорыстно» предоставивших свои силы и средства для помощи исстрадавшейся России. Наше местное правительство во главе с эсером Дербером — пустой звук, плохая оперетта на содержании у богатых иностранцев. В штабе новоявленный вице-адмирал сидит по старой привычке до четырех, хотя делать абсолютно нечего, ждет вызова, телефонных звонков. Флот весьма невыгодно выглядит в глазах союзников. То ли дело пехота! Она сейчас прямо на вес золота. Французы швыряют деньги на формирование белых соединений. Месье Бард, да ты ведь никого здесь еще не знаешь, он исполняет обязанности начальника французской миссии, через казачьих есаулов Левицкого и Разухина начал создавать казачьи сотни. Объявлено денежное довольствие. Вахмистр получает ежемесячно сто пятьдесят рублей, старший урядник — сто двадцать пять, урядник — сто и казак — семьдесят пять. Золотом! В связи с этим пехота заняла ведущее положение. Флот — не у дел. И надо сказать, матросы создают им немало трудностей. Вот сегодня объявлено о поимке одного из матросов, большевистского агитатора, который, по сведениям, участвовал в большевистском самоуправлении, после изгнания большевиков чехами был схвачен, бежал из-под стражи, находился где-то в Сибири, а сейчас здесь. Контрразведка с ног сбилась, разыскивая беднягу. Некто Ведеркин Илья.

— Найдут?

— Мы ни в коем случае. Вот видишь, как зарекомендовал себя флот. Поэтому Свекор и корчится, как береста на огне. На его счастье, у красных нет еще флота. Вот разве вы сделаете почин. Шучу, конечно… Пожалуй, пора. — Посмотрел на часы. — Матросы ждут уже десять минут. Как я рад, что встретил тебя — человека совсем из другого мира. Не маши рукой. Поживешь с нами, увидишь, какая опустошенность в людях, растерянность, пьянство. Оставь свои фунты стерлингов. Плачу я! Ты мой гость! Варфоломеевич, пожалуйста! Сдачи не надо.

— Нет уж, увольте, Леонид Васильевич, со своих, да еще моряков, чаевые не беру. Знаете, сын на Балтике — моряк. И я через него тоже причастен к морякам. Всего вам наилучшего!

— И вам также.

Они пожали руку вконец растроганному Варфоломеевичу.

У подъезда «Версаля» Никитина и Бакшеева ожидали четверо матросов. Лейтенант окинул их наметанным взглядом:

— Молодцы, ребята! Где были?

— Да нигде, на сопке просидели, — ответил один из патрульных. — Они такое рассказывали, что мы про все забыли.

Начальник патруля привел Никитина к тому же дому, где расположилась французская военная миссия.

— Позволь, но мы уже здесь были!

— Догадываюсь. Ты не учел обстановку. Теперь французы в главном здании, а мы во флигельке, но и здесь наш адмирал устроился недурно: прямо в комнатах, где хранятся все личные дела офицеров и списки состава экипажей кораблей. Он, так сказать, в своей любимой сфере. Обрати внимание на письменный прибор, отлит по его чертежам в портовых мастерских в одном экземпляре, чудо, а не приборчик! Сейчас устрою тебе свидание!

При входе в кабинет адмирала Никитин невольно обратил внимание на чугунную эскадру, занимавшую весь фасад на массивном и очень большом столе. Лебединский-Свекор пристально разглядывал старшего офицера «Ориона» из-за носовых башен броненосца, служивших чернильницами. Он был лыс, лицо одутловатое, нездорового цвета, обрамленное редкой желтоватой растительностью. Глаза голубые, усталые, близоруко щурились. Адмиральский китель, казалось, он надел по рассеянности вместо вицмундира статского советника.

Капитан-лейтенант доложил о прибытии «Ориона» на Аскольд, о состоянии экипажа клипера, груза и сказал, что должен рассеять неверное мнение, сложившееся о корабле и его команде, что по этому поводу главным образом и решился беспокоить его превосходительство.

— Мне уже все известно, капитан-лейтенант. Дело, могу сказать, прискорбное.

— Сведения, которые вы получили, исходят от спасенного нами военнопленного, бывшего командира немецкой подводной лодки Гиллера.

— Барона фон Гиллера, — поправил адмирал холодным тоном. — Прошу не выказывать пренебрежения в моем присутствии к титулованным особам, независимо от их национальности, тем более что барон в настоящее время на службе в войсках нашего союзника Великобритании. Оставим это! Согласовывается специальная комиссия, которая нелицеприятно разберется в вашем деле и накажет виновных.

— Разрешите, ваше превосходительство…

— Не разрешаю! У вас еще будет время и место, где вы сможете оправдываться. Здесь вы должны понять тяжесть своих, мягко говоря, проступков. Я перечислю некоторые из них: приказ в Плимуте вы нарушили — р-раз! В водах Голландской Индии учинили сражение с рыбаками — два! Черт с ними, этими малайцами, но скандал! Дипломатические запросы, вас обвиняют в пиратстве, батенька мой! И как вы оправдаете вообще свое бегство, дезертирство из рядов сражающегося флота к большевикам! Всем известно, что не так давно здесь власть незаконно захватили большевики. Это следует понять! Ну и, батенька мой, неся такой груз вины, следует быть тише воды, ниже травы, а вам удалось вызвать новый скандал с союзниками: облаяли командира английского миноносца!

— Мы не обязаны терпеть наглость и подчиняться невесть кому!

— Вот-вот. — Он вздохнул. — Разучились подчиняться. В этом — корень зла. Наша трагедия. Все разучились, не хотят подчиняться! Свергли монарха! Самим богом установленный порядок! Вы, я вижу, дельный офицер. Доставить сюда парусник из Плимута — не шутка! Но, батенька мой, и в вас сидит тлетворное зерно анархии. Конечно, вы — лицо подчиненное, за все ответит командир. Все же вы хотя бы здесь, у меня, должны были дать здравую оценку всему происходящему на судне. Я понимаю, вы возбуждены кажущейся несправедливостью, но только кажущейся! В конце концов вы поймете свои заблуждения. И не думайте, что вы были забыты во время плавания. Ваше рвение в период службы в составе королевского флота отмечено приказами самого первого лорда адмиралтейства Уинстона Черчилля! Мы также не забывали вас и продвигали в звании согласно заслугам. Вот прошу взять выписку из приказа, полученного первого января 1917 года, о присвоении очередного звания мичмана гардемарину Бобрину Степану Сергеевичу. У нас здесь в этом отношении дело поставлено несколько иначе, нежели у вас, на Западе. Неужели нельзя было затребовать приказ?

— Пытались это сделать много раз. Да события в Петрограде, а затем и во всей России…

Вице-адмирал перебил:

— Что нам известно, капитан-лейтенант. А также, что прискорбные события, потрясшие Россию, вами расцениваются несколько иначе, чем нами. Не так ли?