Клипер «Орион» - Страница 70

Не менее трогательным было прощание Гарри Смита с его многочисленными друзьями. Все понимали, что расстаются навсегда с этим славным компанейским парнем, и каждый старался вручить ему какой ни на есть подарок. В мешок (который тоже был подарен) совали носки, платки, рубахи, Зуйков, хлопнув подошвой о подошву добротными шлепанцами, сплетенными из манильского троса, сказал:

— Носи, Гриня, не марай!

Гарри Смит отдарил Зуйкова, вручив ему свою фарфоровую наяду. Зуйков долго не брал такую драгоценность, да Гарри сунул ему трубку в карман и, хлопнув по плечу, сказал:

— Закуривай и будь здоров!

Под выстрелом у борта клипера плясала на волнах английская шлюпка. Матросы, гребцы с миноносца, поставив весла на валек, прислушивались к голосам, доносившимся с палубы «Ориона», и обменивались впечатлениями «об этих русских» и их корабле. Пожилой боси (боцман), командовавший шлюпкой, неодобрительно хмурил густые брови. Ему не нравилось слишком затянувшееся прощание. Он даже считал неприличным поведение своих соотечественников, которые так затягивают прощание с русскими. Боси вытащил из кармана часы. Прошло уже пятнадцать минут, как он подошел к паруснику, и больше сорока минут, как там стало известно, что за ними придут. Боси лишний раз убедился, насколько было предусмотрительно высшее начальство, приславшее инструкцию, как вести себя в русских портах. Инструкция запрещала матросам общаться с большевиками и прочими революционно настроенными элементами, как военными, так и гражданскими. И если говорить о большевистской заразе, то здесь, на этом паруснике, ее, видно, хоть отбавляй. Недаром клипер сбежал из Плимута на Восток, где тогда еще у власти стояли красные. Этих двоих, особенно матроса, приказано держать «в карантине»…

Боси опять вытащил часы, взглянув на циферблат, сильно щелкнул серебряной крышкой, что не предвещало ничего хорошего, буркнул:

— Он забыл, что все-таки является матросом королевского флота. — Боси сделал ударение на «матросе», он знал службу и никогда не позволял себе критиковать старших по званию, но в данном случае всем в шлюпке стало ясно, что боси прошелся и насчет лейтенанта и, быть может, главным образом имел его в виду.

Наконец лейтенант Фелимор ловко спустился по штормтрапу, потряс руку боси, поздоровался с матросами. Гарри Смит, прыгнув в шлюпку, только кивнул всем сразу и продолжал обмениваться прощальными словами с русскими матросами.

Шлюпка отвалила. Неожиданно Гарри Смит совсем по-русски сорвал с головы бескозырку (русскую) и, хватив ею по днищу, стал выкрикивать, мешая английские слова с русскими, все же достаточно ясно, чтобы понять, что Смит думает об адмирале. Завершил он свою прощальную речь таким «русским словом», что унтер-офицер Бревешкин, одобрительно крякнув, сказал:

— Мог ведь получиться настоящий марсовый из этого парня, туды его в акулью печень!..

Задавая темп гребцам, боси кивал головой, загадочно щурясь и ликуя в душе. Он раскусил этого Смита, явно «красного большевика», ругавшего на чем свет стоит адмирала. За такое Смита можно спокойно упрятать до конца рейса в карцер, а там решит военный суд. «И вот сейчас он, не закрывая рта, расхваливает русских, с которыми нам не сегодня, так завтра придется драться».

Боцман сказал:

— Что-то ты их так аттестуешь, будто лучше их людей нет и в Британской империи, где, как известно, никогда не заходит солнце.

Гарри Смит пожал плечами, секунду помедлил, прежде чем сказать:

— Встречал я и раньше хороших ребят, и думалось мне, что они водятся только у нас, оказалось, что везде есть стоящие люди.

Боцман спросил:

— Надеюсь, они найдутся и на «Отранто»?

— Еще бы, сэр! И прежде всех вы, сэр!

Матросы, опустив глаза и силясь не улыбнуться, налегли на весла.

Лейтенант Фелимор с первого взгляда разгадал душевные качества боси и, стремясь выручить Смита, заметил, что и он сам ничего плохого не может сказать о русских, они спасли их от гибели и месяцы заботились, как о самых близких людях.

На что боси проронил многозначительно:

— Посмотрим, посмотрим…

На другой день после встречи с «Отранто», увидав в миле с левого борта прогонистое тело миноносца, Воин Андреевич сказал старшему офицеру:

— Видимо, у англичан серьезные намерения. Берут реванш за Плимут. Думают, что мы опять можем удрать. — Командир тряхнул головой: — Вот когда хотелось бы, чтобы «Орион» превратился в линейный корабль. Тогда бы вся эта шушера при встрече поджимала хвост. — Он вздохнул. — А теперь сила на их стороне, да разве дело только в видимой силе, во всей этой стали, в пушках? Видно, нет, раз держится восставший народ… А уйти от них не так трудно, как вы знаете…

— Труда не составляет, — ответил старший офицер, — да зачем?

— Да, да, голубчик — зачем? Не в нашем понятии, как говорят матросы, оставлять отечество в опасности. Я много думал и говорил о возможности уйти в один из нейтральных портов.

— Сейчас их нет нигде, этих нейтральных.

— Думаете?

— Вытекает из обстановки, Воин Андреевич. Не окончилась одна война против Германии и ее союзников, как началась другая, против России, и, судя по сообщениям Германа Ивановича, на нас ополчился весь мир, то есть все правительства, которые видят в русской революции опасность для своего строя, как в свое время видели в Парижской Коммуне.

— Да, да, и мы знаем ее печальный конец. Погибли люди кристальной чистоты и несгибаемого мужества! Похожие на нашего лейтенанта Шмидта!

— В России все может пойти иначе, если мы используем опыт Коммуны и найдутся люди, подобные Шмидту.

— Они, видимо, уже есть, такие люди, раз второй год держится новая власть, да и противник не так глуп, чтобы не учитывать исторический опыт.

Старший офицер улыбнулся:

— Отец Исидор говорит, что все — следствие корысти, злобы людской и потери веры в справедливость.

Они помолчали. Старший офицер окинул взглядом выцветшее небо, паруса, поверхность моря. «Отранто» скрылся, впереди по курсу шла трехмачтовая джонка с громадными четырехугольными парусами. Скоро клипер догнал ее. На высоко приподнятой корме у резного двухсаженного румпеля стояли рулевые корейцы, голые по пояс. Капитан в белой кофте, коротких штанах, босой, казалось, бесстрастно смотрит на чужой корабль, обгоняющий его древнее судно.

— Удивительное сооружение, — сказал командир, — этой конструкции более двух тысяч лет, но какие мореходные качества!

Поговорив о древнем судоходстве на Востоке, они как-то незаметно вернулись к старой теме. Старший офицер спросил:

— Вы не думали, Воин Андреевич, что на Дальнем Востоке могут остаться неоккупированные порты, в Охотском море, например, или на Камчатке?

— Думал и хотел с вами посоветоваться. Даже распорядился, чтобы Герман Иванович разведал на этот счет в своем эфире.

На мостик поднялся Феклин с книгой.

— Спасибо, брат, — сказал командир, — неси назад «Историю величия и падения Рима». Я дочитал ее ночью, да и не до Рима нам сейчас.

— Так точно, какой уж там Рим. Разрешите идти?

— Нет, постой. Куда тебе торопиться. Ты скажи лучше, голубчик, рад, что скоро дома будешь?

— До моего дома еще ой как далеко, через всю Сибирь да Россию.

— Но все же?

— Сами знаете, какая она радость. Пополам с горем, да все один конец.

— Так, так. Ну а если бы, скажем, нам пришлось изменить курс и податься подальше от опасности. Англичане-то нас схватить хотят.

— Известное дело, да уж один конец. Матросы не согласны будут, если снова куда в сторону. Разговор об этом каждый день на баке. Есть, конечно, народ осторожный, тем хоть куда, лишь бы шкуру сохранить, да таких раз, два и обчелся, а все остальные, самая сила — ждут не дождутся, когда наша земля покажется. И что там будет, кому что положено, то и примем.

— Ну-ну, Феклин. Рассуждаешь ты правильно. Мы вот с капитан-лейтенантом того же мнения.

— Мы знаем, — сказал вестовой, — и потому все, как один, если что…