Клипер «Орион» - Страница 67

Еле успели отплыть от броненосца, как он скрылся под водой. Когда он уходил на дно, кто-то крикнул вводе:

— Ура «Ушакову»! С флагом ко дну идет!

И многие закричали «ура», потому понимали, что сделали все, что могли, и, хоть гибель теперь верная, чести своей русские моряки не уронили. А что гибель верная, то помимо воды бескрайней и пучины бездонной на нас японцы обрушили еще и огонь: стали стрелять в нас. Совсем озверели, видно, не по нраву пришлось, что не сдались, бой вели до последнего, да еще и повредили их крейсера. Но вот стрельбу прекратили. Крейсера отошли. Повеселела немножко братва, кто жив остался. Матерят японца, что потерял всякую совесть и морскую честь.

Броненосец погиб что-то около пяти, а спасать нас стали в восемь часов. Три часа провели в холодной воде.

Вместе с нами находился в воде и командир наш Владимир Николаевич Миклухо-Маклай, только не поблизости от того места, где я находился, а в отдалении, он последним оставил корабль и все подбадривал людей. Когда подошла к нему шлюпка, он сказал японскому офицеру: «Спасайте сначала матросов, потом офицеров». Когда снова подошла к нему шлюпка, он плавал уже мертвый на своем поясе…

Вот такой получилась та наша Цусима. Не будь Цусимы, многое могло пойти другим курсом. Может быть, и нам не пришлось бы находиться здесь, да и судьба наша была бы куда ясней.

Зосима Гусятников сказал в раздумье:

— Что касается ясности, то нет ее никакой, туман — один маячит впереди, как вон там: то ли островок, то ли тучка, а может, мираж морской.

Никто не ответил. Матросы молчали, сурово глядя на равнодушное море, на, бегущие волны с белыми гребешками.

Клипер шел, дробя в пыль синюю цусимскую волну. Над его бушпритом повисла радуга.

Семейство зеленых попугаев в каюте «Розового лотоса» вело себя на редкость шумно. Словно счастливая чета стремилась оповестить весь мир о чрезвычайном событии: их первенцы впервые покинули гнездо и вот сейчас, покачиваясь, сидели на жердочке, укрепленной поперек клетки. Родители в нервном возбуждении метались по каюте, клевали бананы и плоды манго, лежащие на столе, кидались к птенцам, совали корм в их желтые рты, вылетали в иллюминатор и с озабоченными криками возвращались назад.

— Необыкновенно назойливые птицы, — сказал капитан Рюккерт, — чуть не перевернули чашку. Выпьем, Фридрих, за лучшее будущее. Я думал, что у меня кончилась полоса невезения, хотя этого и следовало ожидать после того, как русским стало известно о замысле наших сообщников. Они еще нас с вами посылали на абордаж. Особенно настаивал наш гостеприимный хозяин. Нашел дураков. Ну, выпьем за лучшее будущее, выше нос, барон! Гиллер сосредоточенно смотрел в желтоватую жидкость. Подняв голову, оп сказал:

— Что-то мне не нравится и напиток, и особенно хозяин.

— Ну, знаете! Ему не нравится «Белая лошадь», только русская водка может соперничать с этой маркой! — Выпив залпом, Рюккерт взял оранжевый плод манго, вяло съел его, налил еще до краев чашу. — Ты к Голубому Ли относишься, как к невесте: нравится, не нравится. Да черт с ним! Ну, за твое здоровье! — И он выпил вторую чашу.

Тем временем Фридрих фон Гиллер поймал одного из попугаев, севшего ему на плечо, и сунул его клюв в чашу с виски. Попугай мгновенно затих, обмяк в руке у барона. Выпущенная из рук птица упала на бок, забилась на столе и скоро затихла.

— Вот это напиток, — вяло ворочая языком, сказал Рюккерт. — Удар копытом «Белой лошади»! Что-то у меня круги в глазах, а у тебя ничего? Ах да, ты же не пил! Трезвенник…

Барон сказал холодно:

— Виски отравлено!

— Чушь! Все птицы дохнут от ал… от, черт, не могу выговорить, от этого… кроме одной скотины… человека.

— Отравлен! — повторил барон.

— Ты мне нравишься, Фридрих: отравлен, а сам сидишь. Друг гибнет, а он сидит. Раз отравлен, то что. надо делать? Дать противоядие. У тебя оно есть?

— Не паясничай, тебе осталось жить очень мало. Неужели ты не чувствуешь?

Рюккерт схватился рукой за горло и с ненавистью посмотрел на своего соотечественника:

— Воды! Принеси морской воды… хорошее рвотное…

— Не поможет. Их яды действуют безотказно. Вот что, Рюккерт, ты сам знаешь, что после всего, что произошло, это лучший выход. Ты не должен был покидать крейсера. Я скажу, что ты погиб во время боя с англичанами.

— Воды… подлец! Воды! — Рюккерт встал, его бросило в сторону, он еле удержался на ногах, ухватившись за кромку стола. — Воды!

— Сядь и возьми себя в руки. Ты знаешь, что их яды надежны.

Капитан Рюккерт внезапно протрезвел, голова у него стала ясной, только все члены отказывались повиноваться. Он упал на стул.

— За что? — спросил он.

— Не обвиняй, а благодари. Да, я мог по дать тебе выпить яду. Я сразу догадался по лицу этого подлеца, но тебе необходимо уйти.

Капитан Рюккерт не мог уже говорить, он только спросил глазами: «Почему?»

— Ты пережил свою славу. Германии ты такой не нужен. Хватит для нее позора. Ты должен остаться Железным Рюккертом. И ты им останешься! Будь уверен, я преподнесу как надо твою смерть. Прощай, Франц! Так надо. Ты сам знаешь, что так необходимо…

Капитан Рюккерт сжал рукоятку пистолета, у него хватило еще силы вытащить его из кобуры, но в это время сердце его остановилось, и он сполз с сиденья на пол каюты.

Гиллер быстрым движением поднял с пола пистолет, выпавший из руки Рюккерта, снял с предохранителя, прислушался. На палубе Мелодично журчали голоса малайцев, слышалось урчание мотора: подходил катер. Барон быстро оценил обстановку: «Сейчас Голубой Ли заглянет в каюту, чтобы убедиться в действии „Белой лошади“ и закрыть на ключ дверь».

По трапу скатились джутовые метки.

«Саваны для нас», — понял барон и навел пистолет в проем двери. По трапу кто-то спускался без всякой осторожности, хлопая сандалиями. Показались коричневые ноги и край черного саронга. Гиллер выстрелил в живот и, когда помощник шкипера рухнул в каюту, выпустил из него еще несколько пуль.

Голубой Ли следил за приближающимся катером, решив, что сейчас самый удобный случай разделаться с оставшимися в живых тремя белыми. Он угостит их виски, таким образом, вся операция закончится без всякого шума. В это время раздались выстрелы в каюте, что несколько удивило его: яд всегда действовал безотказно. «Наверное, помощник решил подстраховаться», — подумал он и пожалел обивку в каюте из сандалового дерева, продырявленную пулями. Но тут его насторожили звуки тяжелых шагов. У Голубого Ли выработалась молниеносная реакция на все неожиданности, так часто встречающиеся в его опасной профессии, в следующее мгновение он уже прыгнул за борт, так как увидел в отверстии люка голову барона фон Гиллера и пистолет в его руке. Голубой Ли плавал как рыба. Пройдя под килем шхуны, он еще метров пятьдесят плыл под водой, вынырнул, чтобы сменить в легких воздух, снова ушел под воду. Гиллер догадался о его маневре, когда Голубой Ли уже подплывал к берегу. Перейдя на другой борт, барон увидел его черную голову на застывшей голубой воде и не стал стрелять, так как не испытывал к нему ничего, кроме отвращения, как к человеку низшей расы.

Все внимание он сосредоточил на подходившем катере, у него мотор работал с перебоями. В довершение катер остановился в ста футах от шхуны, и три матроса на нем склонились над мотором. Наконец катер подошёл к борту.

— Что с мотором? — спросил барон фон Гиллер.

Унтер-офицер вяло ответил:

— Карбюратор. Вечная история. Когда мы шли сюда, раз пять промывали. Дьявол его знает, что с ним.

— Оставь дьявола в покое, когда разговариваешь со мной, и постарайся, чтобы карбюратор вел себя как надо! Понял? Я принял командование над вами!

Унтер-офицер посмотрел новому командиру в глаза, перевел взгляд на рукоятку пистолета, торчащую у барона за поясом, и, кашлянув, изобразил на лице вялую покорность.

Два других немца, один тощий, длинноносый, в разорванной матросской рубахе, второй голый по пояс, с обгоревшими на солнце плечами, переглянулись.