Клинок эмира. По ту сторону фронта (ил. Р.Клочкова.) - Страница 7
– Есть! – ответил ординарец и выбежал из хибарки.
Командир прилег на бок и стал внимательно изучать карту.
Прибывшие бойцы сидели в уголке на полу, жадно затягиваясь махоркой. Густой, пахучий дым слоистыми волокнами плавал по мазанке.
– Жарища страшенная, спасу нет, – пожаловался Гребенников. Но разговора никто не поддержал.
В мазанку в сопровождении ординарца вошел старый мастер Умар. Его пестрая тюбетейка поблескивала золотым шитьем. Ватный халат с широкими зелеными полосами по белому фону перепоясывал черный с серебром ремень длинной старинной шашки, покрытой замысловатой резьбой. Старику никак нельзя было дать больше пятидесяти лет. Годы его будто не старили; он мало изменился, разве только чуть-чуть раздобрел. Эта небольшая полнота сгладила на лице старые морщины.
Командир отряда оторвался от карты:
– Умар-ата? Плохо, брат, дело. Алиев погиб.
Максумов покачал головой:
– Ай-яй-яй… Какой был хороший, молодой!
– Да, парень был настоящий, – проговорил задумчиво командир. – Растерзали его басмачи… Ну ничего, попомнят они еще Алиева… Слышал ты про колодец под названием «Неиссякаемый»?
– Слышал, ака.
– Значит, есть такой?
– Есть. Но он не оправдал своего названия и давно иссяк.
– А на карте его нет.
– Зачем же вписывать в карту, если он без воды?
– Пожалуй, да, – согласился командир. – Далеко до него?
Чеканщик прищурил один глаз, прикинул в уме и ответил:
– Если сейчас тронуться, к заходу солнца можно добраться.
– Дорогу знаешь?
– Знаю.
– Вода на пути не попадется?
– Нет, ака. Воды в этих местах нет.
– К заходу солнца… – командир задумался. – Так, хорошо. Поднимайте народ. Пусть седлают.
5
Группа басмачей под водительством курбаши Ахмедбека, не соблюдая никакого строя, углублялась в знойные пески. В те пески, которые зовутся здесь летучими. Лишь только налетит сильный южный ветер, как снимаются пески с места и стремглав несутся вперед. И горе тому, кто попадется на их пути. Они хоронят под собой все живое.
Легконогие афганские скакуны, утомившиеся за долгий путь, шли вялой рысью.
Впереди на сером иноходце ритмично покачивался в седле Ахмедбек.
Мысленно он подводил итоги нескольким дням своего пребывания на советской земле. Первый налет на колхоз прошел удачно. Мало кто уцелел в кишлаке. А уцелевшие во веки веков не забудут Ахмедбека. Захвачено одиннадцать лошадей. Они нагружены мукой, солью, урюком. Это – общее. Но и на долю каждого джигита кое-что перепало. Обижаться нельзя. И второй налет прошел на славу. Плотина разрушена. Хлопковые поля залиты водой, и ни один кустик теперь уже не поднимется. Пусть знают… Пусть помнят… И оба налета обошлись без потерь. Ни единого убитого, ни единого раненого. А когда Ахмедбек соединится со второй группой своего отряда, тогда можно подумать о чем-нибудь более серьезном…
Быстро гасли звезды в небе. На востоке загоралась заря. Курбаши повернулся в седле и, взмахнув камчой, позвал к себе Узун-кулока.
– Как долго до Неиссякаемого? – спросил Ахмедбек.
– До восхода солнца успеем. В тугаях[13] надо бы сделать привал.
Ахмедбек кивнул. Привал нужен. Лошади устали.
Восток алел. Небо бледнело. Непомеркшие звезды робко мигали лишь на западе. Тугаи тянулись на большом пространстве широкой полосой, изогнутой по концам, и напоминали собой букву «С». Когда-то они окружали озеро, но оно давно испарилось. Сейчас дно его покрывал плотный белый, похожий на снег слой соли. На северной стороне густо рос камыш. И тугаи, и камыш в эту пору были в своем бурном расцвете и сочной зеленью ярко выделялись на фоне мертвых песков.
«Хорошее место, – подумал курбаши, окидывая взглядом заросли. – Надо запомнить его. Здесь можно укрываться днем».
Вдруг его иноходец насторожил уши и заржал. Заржал звонко, радостно, приветственно.
«С чего бы это? – насторожился Ахмедбек. – Или отдых чует?»
Он еще раз, более внимательно, оглядел изогнутую зеленую полосу и ничего подозрительного не заметил.
Басмачи въехали в чащу зарослей и, следуя движению руки курбаши, спешились. И тут внезапно с двух точек короткими очередями затакали и яростно забили, выплевывая горячие пули, станковые пулеметы. Это было так неестественно, так неожиданно, точно гора зашагала. На мгновение басмачи окаменели. И только когда упали на песок первые жертвы, раздались дикие вопли, крики «Алла-а-а!..». Банда рассыпалась. Одни залегли в песок и стали искать глазами невидимого врага, другие метнулись на коней, в седла. А пулеметы кинжальным огнем разили бандитов. Но вот они сразу умолкли. Послышались крики «ура!». С обоих концов буквы «С» выскочило по десятку конников в островерхих шапках.
Они сошлись на скаку, рассыпались, пригнулись к шеям лошадей и устрашающей лавиной устремились вперед.
Успевшие вскочить в седла басмачи сомкнулись плотной кучкой и рванулись навстречу бойцам отряда. Они инстинктивно поняли, что только этот ход может их спасти, что, зажатые в кольцо, образуемое аскерами и плотной, непролазной стеной колючего тугая, они несомненно погибнут.
Этой кучке удалось прорубиться сквозь скачущий строй. Но Ахмедбек не успел прорваться. Он, его помощник Саитбай и еще двое, прижатые к тугаям, яростно отбивались от насевших на них четырех конников. Четыре на четыре.
Узун-кулок упал на землю после первой же пулеметной очереди.
Правда, ни одна пуля его не коснулась и ни одной царапинки на нем не было. Но он счел за благо выйти из боя, предоставив своим сотоварищам самим отбиваться. Так, по крайней мере, можно если не спасти свою шкуру, то уж во всяком случае отдалить гибель. Он видел, как аскеры, повернув коней и выхватив клинки, бросились вслед удиравшим басмачам.
К аскерам присоединилось еще несколько всадников в одежде простых дехкан, вынырнувших точно из-под земли. Он видел, как валились с коней его друзья по банде и, перевернувшись через голову, оставались лежать на песке. Чуть приподняв над землей голову, он наблюдал, как четверо бойцов наседают на самого курбаши и его приближенных. Узун-кулок мог, конечно, подобрать валявшуюся рядом английскую винтовку с полным магазином и расстрелять патроны в спины этих четырех аскеров.
Расстрелять – и выручить Ахмедбека. Но Узун-кулок не сделал этого. Он уже понял, что исход схватки предрешен и что его подвиг не сможет изменить ход событий. Все ясно. Половина воинов Ахмедбека уже лежит тут, на просоленной земле, окруженной тугаями, оставшиеся не спасутся от острых сабель аскеров. Никому не уйти… Кони у аскеров свежие, а у басмачей уже притомились.
Узун-кулок понял, что занятая им «позиция», в сторонке от битвы на земле, сулит ему еще какие-то шансы на спасение.
Не замеченный никем, он пополз, как длинный червь, между мертвыми джигитами и лошадьми, с опаской поглядывая туда, где отчаянно рубились восемь человек. Он полз на животе, тянулся в камыши, как подбитая ящерица: то замирая и притворяясь убитым, то посылая коленями и локтями свое длинное тело на два-три сантиметра вперед. Когда до камышей осталось каких-нибудь два-три шага, Узун-кулок, охваченный нетерпением, приподнялся на четвереньки и прыгнул лягушкой. Прыгнул, растянулся и чуть не умер от страха: перед ним лежал и смотрел на него человек. И лишь когда он разглядел, что это Хаким – мирза их отряда, опередивший его в сообразительности, он пришел в себя и прошипел:
– Что смотришь? Ползи дальше… в тугаи…
– Пошел к чертовой мать, – послал его по-русски Хаким, которого трясло как в лихорадке. Зубы выбивали замысловатую чечетку.
– Ползи, ишак… Конями вытопчут здесь.
Это подействовало. Хаким затаил дыхание и пополз.
А четыре басмача все еще бились, но теперь уже против трех аскеров. Но вот Ахмедбек поднял на дыбы своего коня и, изловчившись, рубанул красноармейца по плечу. Тот закачался, выронил саблю и сполз с седла. Осталось двое. И если удастся уложить еще одного… Но тут свалился и басмач, разрубленный чуть не надвое сильным ударом рыжего чубатого бойца. Трое против двоих. Этот чубатый, как дьявол, мечется из стороны в сторону. У него послушный и верткий, сухой и жилистый конь. Если бы не чубатый, можно было бы вырваться, но от такого коня не уйдешь.