Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Страница 69

— Доктор О’Доннелл, доктор О’Доннелл!

Его имя, громко произнесенное по системе оповещения, вернуло О’Доннелла к реальности. Он остановился и поискал глазами ближайший телефон, с которого можно было связаться с коммутатором. В нескольких ярдах он увидел стеклянный отсек бухгалтерии, вошел туда и поднял трубку. Телефонистка зачитала ему сообщение Дорнбергера. Реакция О’Доннелла была мгновенной: он направился клифту и поднялся на четвертый этаж, в акушерское отделение.

Пока О’Доннелл мыл руки, Дорнбергер, стоя рядом, доложил о том, что произошло и почему он вызвал на помощь главного хирурга. Сжато, точно и без эмоций Дорнбергер рассказал и о том, что произошло в лаборатории и почему это произошло. О’Доннелл прервал гинеколога только дважды, задав уточняющие вопросы. Выражение лица главного хирурга, по мере того как он слушал Дорнбергера, становилось все мрачнее.

От приподнятого настроения не осталось и следа. То, что он услышал, было ужасно: халатность и невежество, за которые он, О’Доннелл, несет личную ответственность, грозили убить больного. Его охватила страшная горечь. Он мог бы давно уволить Джо Пирсона, для этого была масса поводов. Но нет! Он тянул и откладывал решение, играл в политические игры и убеждал себя в том, что поступает разумно, хотя на деле все это время предавал и продавал свое врачебное призвание. Он взял стерильное полотенце, высушил руки и сунул их в подставленные медсестрой резиновые перчатки.

— Все ясно, — сказал он Дорнбергеру. — Идемте.

Войдя в маленькую операционную, О’Доннелл осмотрелся. Все было готово. Главный хирург был хорошо знаком с техникой обменного переливания крови, так как сам, совместно с заведующими детским и акушерско-гинекологическим отделениями, вводил эту методику, основываясь на опыте других клиник. Дорнбергер знал это, вызывая его на помощь.

Крошечное тельце недоношенного новорожденного извлекли из кувеза и положили на согретый операционный стол. Дежурная медсестра и интерн зафиксировали ребенка пеленками, которыми обернули ручки и ножки младенца. Свободные концы скрутили в жгуты и прикрепили к простыням булавками. Ребенок, заметил О’Доннелл, лежал неподвижно и очень вяло реагировал на прикосновения. Такое поведение младенца не вселяло оптимизма.

Сестра развернула стерильную простыню и прикрыла ребенка, оставив открытыми только голову и пупок. Пуповина только начала заживать в месте пересечения. Местный анестетик уже ввели. Сестра подала О’Доннеллу зажим, и он, взяв им стерильную салфетку, принялся обрабатывать операционное поле. Интерн приготовил историю болезни и карандаш.

— Вы будете вести запись?

— Да, сэр.

О’Доннелл мысленно отметил прозвучавшее в ответе уважение и в другой ситуации скорее всего улыбнулся бы. Интерны и резиденты — это веселое братство клиники — были народом независимым, острым на язык и мгновенно подмечавшим все промахи старших коллег. Обращение «сэр» из уст интерна звучало высшей похвалой.

Тем временем в операционную неслышно вошли две медсестры-практикантки. Следуя инструкциям, О’Доннелл начал вслух пояснять свои действия:

— Обменное переливание крови, как вам, наверное, известно, — О’Доннелл посмотрел в сторону девушек, — по сути, промывание организма. Сначала мы удаляем из сосудистого русла ребенка небольшое количество крови, а затем вводим ему эквивалентное количество донорской крови. Далее мы повторяем эту процедуру до тех пор, пока не удалим большую часть нездоровой крови.

Дежурная сестра перевернула флакон с кровью и укрепила его на стойке у стола. В кабинете переливания уже проверили совместимость крови больного и крови донора.

— При этом, — продолжал О’Доннелл, — мы должны быть уверены в том, что миллилитр в миллилитр восполняем донорской кровью кровь, извлеченную из вены младенца. Для этого мы и ведем протокол переливания. — Он кивнул в сторону интерна с историей болезни.

— Температура тела тридцать пять и пять, — громко объявила медсестра.

— Скальпель! — О’Доннелл протянул руку за инструментом.

Он аккуратно отсек высохшую часть пуповины и обнажил влажную живую ткань. Отложив скальпель, он негромко сказал:

— Гемостаз.

Интерн, наклонившись вперед, внимательно следил за действиями О’Доннелла.

— Мы выделили пупочную вену, — объяснял О’Доннелл. — Сейчас я ее вскрою и удалю сгусток.

Он протянул руку, и сестра вложила ему в ладонь зажим. Сгусток был таким крохотным, что трудно было разглядеть, но О’Доннелл аккуратно его удалил. «Выживет ли ребенок?» — подумал О’Доннелл. Как правило, обменное переливание помогало, и новорожденные хорошо его переносили. Однако в данном случае переливание было запоздалым, и шансы на выживание резко уменьшились. Он посмотрел на личико ребенка. Обычно у недоношенных детей оно бывает уродливым, но у этого ребенка лицо оказалось даже красивым. Четко очерченная линия нижней челюсти, сильные скулы.

Медсестра держала в руке пластиковый катетер с прикрепленной к нему иглой. Через этот катетер они будут извлекать кровь ребенка и переливать ему кровь донора. О’Доннелл взял у сестры катетер и точным, нежным, аккуратным движением ввел иглу в пупочную вену.

— Давайте измерим венозное давление, — сказал он.

О’Доннелл поднял катетер вертикально, и медсестра линейкой измерила столбик крови в нем.

— Шестьдесят миллиметров водяного столба, — объявила она. Интерн записал данные.

Второй пластиковый катетер был соединен с флаконом с кровью, а конец третьего был опущен в один из двух металлических лотков. О’Доннелл присоединил все три трубки к трехходовому крану на канюле шприца и повернул кран на девяносто градусов.

— Теперь мы начнем забирать кровь, — объяснил он и потянул на себя поршень шприца.

Наступил критический момент обменного переливания крови. Если она не потечет в шприц, то катетер придется извлечь и начать процедуру сначала. О’Доннелл почувствовал, как напрягся стоявший за его спиной Дорнбергер.

Кровь, заполнив катетер, начала свободно поступать в шприц.

— Вы видите, что я очень медленно и осторожно насасываю кровь шприцем. Мы будем забирать кровь очень малыми порциями ввиду недоношенности и низкого веса ребенка. У доношенного ребенка я бы забирал за один раз двадцать миллилитров крови, но сейчас буду брать только по десять, чтобы избежать резких колебаний венозного давления.

Интерн записал: «Извлечено 10 мл крови».

О’Доннелл повернул кран и нажал на поршень. Кровь потекла в лоток. Снова повернув кран, главный хирург набрал в шприц десять миллилитров донорской крови, а затем медленно ввел ее в пупочную вену.

Интерн сделал следующую запись: «Введено 10 мл донорской крови».

О’Доннелл выполнял процедуру медленно и тщательно. На каждое извлечение и введение крови уходило ровно пять минут. Ему хотелось бы работать быстрее, случай был действительно неотложный, но он понимал, что спешка грозила смертельной опасностью. Этот крошечный организм и так не мог сопротивляться, а шок немедленно привел бы его к смерти.

Прошло двадцать пять минут после начала процедуры. Ребенок зашевелился и закричал.

Это был ломкий прерывистый крик — слабый и хрупкий протест, который закончился, едва начавшись. Но это был признак жизни, и в глазах всех, кто находился в операционной, затеплились улыбки. Люди ощутили надежду.

О’Доннелл не стал делать поспешных выводов, однако обернулся к Дорнбергеру:

— Кажется, он чертовски на нас разозлился. Это хороший знак.

Дорнбергер оживился. Он заглянул в записи интерна, потом вспомнил, что не он распоряжается процедурой, но все же сказал:

— Может быть, добавить глюконат кальция?

— Да. — О’Доннелл отсоединил шприц от трехходового крана и вставил в катетер канюлю поданного сестрой десятикубового шприца с раствором глюконата кальция. Введя один миллилитр, О’Доннелл отсоединил второй шприц и заменил его первым, который медсестра тем временем промыла над вторым лотком.

Напряжение в операционной явно спало, и О’Доннелл сразу это заметил. Его самого не оставляла надежда, что ребенок выкарабкается. За время своей практики он видел разные, казалось бы, невероятные случаи. Он давно усвоил, что в медицине нет ничего невозможного и что судьба, невзирая ни на какие обстоятельства, может совершенно неожиданно оказаться на твоей стороне.