Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Страница 18

К реальности его вернул голос Ордэна Брауна. Председатель совета директоров говорил О’Доннеллу:

— Общественная активность будет обязательно возрастать по мере развертывания кампании. Да, кстати, еще одно. Думаю, будет неплохо, Кент, если ты выступишь в ротари-клубе. Ты сможешь рассказать о новом здании, о планах на будущее и так далее.

О’Доннелл терпеть не мог публичных мероприятий, особенно регламентированное дружелюбие закрытых клубов. Он едва не скорчил недовольную гримасу, но вслух сказал:

— Если ты думаешь, что это поможет.

— Один из моих людей состоит в руководстве ротари-клуба, — пояснил Браун. — Я скажу ему, чтобы он все подготовил. Это будет лучшее открытие недельной кампании. Через неделю мы сможем повторить то же самое в клубе Кивани.

О’Доннелл подумал, что Браун не оставляет ему времени на хирургию, из-за чего могут возникнуть проблемы с его квотой, но возражать не стал.

— Кстати, — продолжил Браун, — ты свободен послезавтра вечером? Я хочу пригласить тебя на ужин.

— Да, я свободен, — не задумываясь ответил О’Доннелл. Ему нравились спокойные и в то же время интересные вечера в доме на холме.

— Мне хотелось бы, чтобы ты поехал со мной к Юстасу Суэйну. — Заметив удивление на лице О’Доннелла, Браун добавил: — Все в порядке. Ты приглашен. Он просил меня тебе это передать.

— Я рад принять это приглашение.

Тем не менее приглашение со стороны одного из самых твердолобых членов совета директоров стало для О’Доннелла полной неожиданностью. Естественно, О’Доннелл несколько раз встречался с Суэйном, но не был знаком с ним близко.

— На самом деле это, конечно, мое предложение, — продолжил Браун. — Мне хочется, чтобы ты сам поговорил с ним о клинике в самой общей форме. Постарайся убедить его в правильности своих идей. Честно говоря, иногда он создает проблемы на заседаниях совета директоров, ты и сам это хорошо знаешь.

— Сделаю что смогу.

Теперь, когда стало ясно, что стоит на кону, О’Доннелл понял, что ему придется ввязаться в политику совета директоров. До сих пор ему удавалось от них дистанцироваться, сохраняя какую-то независимость. Но он не мог сказать «нет» председателю совета директоров.

Браун взял портфель и собрался уходить. О’Доннелл и Томазелли поднялись, чтобы проводить его.

— Гостей будет очень немного, — сказал Браун. — Не больше полудюжины. Мы могли бы захватить тебя в городе. Перед выездом я тебе позвоню.

О’Доннелл выдавил благодарность, и Браун, вежливо кивнув, вышел за дверь.

Едва она закрылась, как в кабинет вошла секретарь Томазелли Кэти Коэн.

— Прошу прощения, что помешала, — извинилась она.

— Что случилось, Кэти? — спросил Томазелли.

— Один человек очень хочет поговорить с вами по телефону, — сказала секретарь, — некий мистер Брайан.

— Я сейчас занят с доктором О’Доннеллом. Скажи Брайану, что я перезвоню ему позже. — Томазелли не скрывал удивления. Обычно Кэти знала, что говорить звонившим в таких случаях. Ее не надо было учить элементарным вещам.

— Я так ему и сказала, мистер Томазелли, — неуверенно произнесла Кэти. — Но он очень настойчив. Говорит, что он муж одной нашей пациентки. Я решила, что вас надо поставить в известность.

— Может быть, тебе стоит с ним поговорить, Гарри, — вмешался О’Доннелл. — Сними с Кэти эту тяжесть, я могу подождать.

— Хорошо. — Администратор подошел к одному из двух своих телефонов.

— Четвертая линия, — сообщила Кэти, дождалась соединения и вышла в холл.

— Администратор слушает, — приветливо сказал в трубку Гарри Томазелли. Но потом он нахмурился, слушая, что ему говорили с противоположного конца провода.

Мощная мембрана трубки вибрировала так энергично, что О’Доннелл разбирал некоторые слова: «Постыдная ситуация… непосильное бремя для семьи… будет разбирательство».

Томазелли прикрыл ладонью микрофон трубки и сказал О’Доннеллу:

— Он и в самом деле кипит. Речь идет о его жене. Я не вполне понимаю…

Некоторое время он продолжал слушать, потом заговорил:

— Мистер Брайан, давайте начнем сначала. Попробуйте рассказать мне, что, собственно, случилось. — С этими словами Томазелли придвинул к себе блокнот и взял карандаш. — Да, сэр. — Последовала пауза. — Теперь скажите мне, пожалуйста, когда ваша жена поступила в клинику? — Телефон снова завибрировал, а администратор принялся записывать. — Кто ее лечащий врач? — Администратор еще раз что-то черкнул в блокноте. — Когда ее выписали? — Еще одна пауза. — Хорошо, я понял вас.

В ответной реплике О’Доннелл расслышал слова: «Я не могу ничего добиться», — а потом снова заговорил Томазелли:

— Нет, мистер Брайан, я не помню этого случая, но я все узнаю, обещаю вам. — Выслушав говорившего, он продолжил: — Да, сэр, я понимаю, что означает для вашей семьи больничный счет. Но вы тоже должны понять, что клиника не извлекает из этого никакого дохода.

О’Доннелл все еще слышал голос в трубке, но теперь мужчина говорил тише, поддавшись умиротворяющим талантам Томазелли. Воспользовавшись первой же паузой, администратор сказал:

— Сэр, только лечащий врач определяет, сколько времени больной должен находиться в клинике. Думаю, вам следует еще раз поговорить с лечащим врачом вашей жены, а я тем временем выясню у нашего казначея, что можно сделать с вашим счетом. Мы проверим его пункт за пунктом. — И добавил: — Спасибо, мистер Брайан, до свидания.

Томазелли повесил трубку, вырвал из блокнота страницу и положил ее на поднос с надписью «Распоряжения».

— Что случилось? — спросил О’Доннелл, не особенно, впрочем, тревожась. В больших лечебных учреждениях претензии по поводу обслуживания и счетов были не редкостью.

— Он утверждает, что его жену держат в клинике слишком долго без всякой необходимости. Ему придется влезть в долги, чтобы оплатить счет.

— Откуда он знает, что его жену держат у нас слишком долго? — резко спросил О’Доннелл.

— Говорит, что наводил справки, — задумчиво ответил Томазелли. — Может быть, в этом и есть какая-то необходимость, но она действительно провела в клинике три недели.

— И что?

— Я бы не стал придавать этому значение, но в последнее время число таких жалоб значительно возросло. Не всегда люди ведут себя так агрессивно, но суть у всех этих жалоб одна.

В мозгу О’Доннелла что-то промелькнуло, и это было словосочетание: «Патологическая анатомия».

— Кто был лечащим врачом? — спросил он вслух.

Томазелли взглянул в записи:

— Эрни Рейбенс.

— Давайте позвоним ему и попробуем сейчас же все выяснить.

Томазелли нажал кнопку селектора:

— Кэти, попробуй соединить меня с доктором Рейбенсом.

Они ждали молча. Из холла доносился тихий голос, вызывавший по селекторной связи доктора Рейбенса.

Спустя секунду телефон зажужжал. Томазелли поднял трубку и передал ее О’Доннеллу.

— Эрни? Это Кент О’Доннелл.

— Чем могу быть полезен? — С другого конца провода послышался тонкий, отчетливый голос Рейбенса, одного из старших хирургов.

— У тебя есть больная, — он заглянул в листок, который пододвинул ему администратор, — миссис Брайан?

— Да, есть. Что случилось? Вам пожаловался ее муж?

— Так ты все знаешь?

— Конечно, я все знаю, — раздраженно ответил Рейбенс. — Лично я думаю, что у него есть все основания жаловаться.

— Так в чем дело, Эрни?

— Дело в том, что при поступлении я поставил миссис Брайан диагноз — рак молочной железы. Я удалил опухоль, но она оказалась доброкачественной.

— Так зачем же ты продержал ее три недели? — спросил О’Доннелл, подумав о том, что в разговорах с Рейбенсом всегда приходится играть в игру «вопрос-ответ». Информацию из этого врача буквально выуживаешь.

— Спроси об этом Джо Пирсона! — ответил Рейбенс.

— Будь проще, когда говоришь со мной, Эрни, — попросил О’Доннелл. — Это же твоя больная.

В трубке наступило молчание. Потом тонкий голос раздельно произнес:

— Ладно. Я сказал, что опухоль доброкачественная, но прошло две с половиной недели, прежде чем я об этом узнал. Ровно столько времени потребовалось Джо Пирсону для того, чтобы сунуть стекло под свой микроскоп.