Клеменс - Страница 8
– Не слушаю, – согласился Должник. – И тебя скорее всего не послушаюсь. Родник, говоришь… А коли перед ним бык рогатый, а за бугаем староста? «Пахту лучше пейте – от ключевой воды толще не станете…» С кем я ни говорил, все одно и то же твердят: «Истосковались мы по твоей музыке, да только быка и старосту боимся». А Клеменсу этому, может, давным-давно наплевать на то, играю я или дрова пилю.
– Ну ладно, – сказал Алялюмас, – быка прикончишь, а старосту куда?
– Старостой тебя через два года выберем, – серьезно ответил Должник.
Алялюмас рассмеялся, продолжая следить за жаворонком, который, трепеща крылышками, разливался трелями, пока не устал и комочком не упал на землю. И тут же ввысь с радостным пением взмыл другой.
Должник кончил вытачивать свое оружие как раз накануне свадьбы Даны и Даунораса. Он решил заиграть в разгар веселья: мычать по-бычьему будет рановато, а от долгого сидения за столом начнет ломить поясницу. Самое время настанет во двор идти – свата вешать, с невестой потанцевать. Хватятся гости – приличной музыки и нет. Вот тогда музыкант сядет неподалеку на пригорок и заиграет, если, конечно, бычище пилу ему не исковеркает.
Когда он здесь играл последний раз, Дануте была готова за ним хоть на край света идти. А этот самый край, оказывается, был в пяти шагах отсюда… На этот раз Должник задумал играть так, чтобы Дануте ни о чем не вспомнила (что было, то сплыло) и не бередила жениху душу своими слезами.
…Уже аист с клекотом раздавал семейству полдник, а скотина – овцы, телята, лошади – продолжала хорониться в кустах и всяк на свой манер отбиваться от назойливых слепней, оводов и мух. Коров же люди старались вытащить на лужайку и привязать к колышкам – нечего бока пролеживать, пусть попасутся вволю да молока больше дадут. Ну, а Клеменс, ясное дело, пользовался дворянскими свободами: ел, когда хотел и сколько душе угодно.
Должник даже смутился и воткнул в землю свой меч: не придет сюда, конечно, бык, на что ему сдалась эта музыка. Ведь рога ему не трет, хвост не жмет, да и мощи его ничто не угрожает. Сев на пенек, музыкант заиграл и, ударяя в барабан ногой, затянул песню о старосте, которую сам сочинил:
А Дауноросов пригорок как на ладони виден. Вон кто-то угол в клети поливает, другой бочонок с пивом катит. И вдруг оба остановились, прислушались и нырнули в избу… Распахнулись окна. Мелькнуло подвенечное платье невесты. Должник же знай наигрывает на своей пиле и не замечает, как во ржи за его спиной показалась огромная лобастая голова Клеменса, а лоб шириной с Мяркинский костел.
На музыканта внезапно пахнуло молочным духом, и в то же мгновение Должник отскочил со своей пилой в сторону. Из бока, задетого рогом, сочилась кровь, но руки-ноги были целы. Клеменс же, поддев на рога барабан, носился по кругу, думая, что музыканта треплет. А медные тарелки позвякивают, не справиться скотине с барабаном, сбросил он его в ярости с головы и давай топтать. Но тут подскочил Должник и всадил ему в бок свой меч по самую рукоятку.
Бык застыл в удивлении – кто это осмелился на него руку поднять? – а потом вдруг рухнул набок и застыл – ни дать ни взять гора, проткнутая стебельком.
Должнику не доводилось вступать с кем-нибудь в единоборство, и на зверя он не охотился, никогда не было у него смертельного врага, которого хотелось бы одолеть или ранить. Только теперь почувствовал он, какой странной бывает эта радость победы. Жалко скотинку! И вместе с тем радостно, что он в одиночку справился с тем, кто нагонял страху на всю деревню. Как знать, может, убив и свой, и общий страх, Должник вернул людям давнишний долг и стал отныне для них тем лесным родником, о котором тогда говорил Алялюмас?
Да вот и он сам с дудкой под мышкой, – видно, на звуки музыки явился…
наяривает Должник любимую польку девятибедовцев.
Заслушались люди, те, что дома остались, – кто у колодца, кто у хлева, кто в огороде… А Даунорасов холм издали уже на развороченный муравейник стал смахивать. Только Должник знай шпарит и не слышит, что они там кричат, не видит, как подгулявшие гости срывают с плетня глиняные горшки, вырывают из забора колья и бегут, несутся под гору, сигают через жерди загонов, взбираются на соседний косогор, где самозабвенно играет музыкант и лежит на земле бык по имени Клеменс, положив на барабан свою рогатую голову…
– Вяжите мерзавца! Задайте ему! – заорал староста. – В погреб его!
Разъяренная толпа, дыша в лицо Должнику пивным перегаром, накинулась на него с кулаками и палками. На разные голоса кричали люди, что он душегуб, выродок и завистник. Вздернуть негодяя мало! Ублюдка пригульного, босяка без роду без племени!..
Напрасно подоспевший на помощь Алялюмас пытался образумить народ:
– Опомнитесь, люди добрые! Ведь сами когда-то бугая проклинали! Дьяволом называли! Что вы делаете! Люди! Братцы!..
Да только невдомек было Алялюмасу и Должнику – совсем позабыли они, что люди эти сегодня уже не те, какими были вчера. Одно дело, когда жуешь свой сыр и запиваешь его своим квасом. Поэтому вчера, среди своих, они были заодно с Должником. Сегодня же встали они не из-за своего, из-за старостиного стола! Его пироги ели, от его пива захмелели – кого теперь послушаются, Алялюмаса или старосту?